А соборные колокола вступали, едва упоминалось что-нибудь религиозное.

Все семнадцать рекрутов были в новеньких, цвета зеленых лишайников, трусиках. Их заставили раздеться, чтобы инструктор мог следить за внешней реакцией тела на шлимановское дыхание.

Все рекруты только что вышли из Центрального госпиталя, где им вычистили память и установили антенны. Их головы были выбриты, и у каждого от макушки до затылка тянулась полоска пластыря.

Пластырь показывал, в каком месте установлена антенна.

Глаза рекрутов были пусты, как окна заброшенных текстильных фабрик.

Глаза инструктора тоже были пусты, так как и ей недавно очистили память.

При выписке из лечебницы ей сказали, как ее зовут, где она живет и как обучать шлимановскому дыханию, а больше не сказали почти ничего. Да, вот еще что: ей сказали, что у нее есть восьмилетний сын по имени Хронос и что она, если пожелает, может навещать его в школе, по вторникам.

Звали инструктора, мать Хроноса, жену Дядьки, Би. На ней был зеленый спортивный костюм и белые гимнастические туфли, а на шее висели свисток на цепочке и стетоскоп.

На свитере было вывязано ее имя.

Она взглянула на стенные часы: по времени шарики уже должны были проникнуть в тонкий кишечник. Она встала, выключила магнитофон, дунула в свисток и скомандовала:

— Становись!

Рекруты еще не прошли основ военной подготовки и потому не умели правильно выполнять команды. На полу были начерчены квадраты, где рекрутам полагалось стоять, чтобы получались стройные, радующие глаз ряды и шеренги. Бессмысленно глядя перед собой, рекруты засуетились, по нескольку человек залезая в один квадрат. В конце концов каждый занял свое место.

— Так, — сказала Би, — теперь возьмите затычки и заткните, пожалуйста, ноздри и уши.

Липкими от пота руками рекруты разобрали затычки. Потом заткнули себе носы и уши.

Би ходила от одного к другому, проверяя, у каждого ли надежно залеплены ноздри и уши.

— Хорошо, — сказала она, завершив осмотр. — Очень хорошо. — Она взяла со стола лейкопластырь. — Сейчас я докажу, что, пока действуют шарики, легкие вам не нужны.

Она шла вдоль шеренги, отрезая куски пластыря и заклеивая ими рты. Никто не возражал. А когда она закончила, возразить было невозможно, при всем желании.

Би засекла время и снова включила музыку. В ближайшие двадцать минут оставалось только наблюдать за изменением цвета обнаженных тел, за последними спазмами бесполезных уже легких. В идеальном случае телам полагалось посинеть, затем побагроветь, а затем, по истечении двадцати минут, снова принять естественную окраску. В то же время грудная клетка должна была судорожно вздыматься, затем успокоиться и больше не шевелиться.

Когда двадцатиминутная процедура подойдет к концу, каждый рекрут поймет, насколько необязательно легочное дыхание. В идеале он должен настолько поверить в себя и в шарики, чтобы по окончании курса обучения ему не составило труда выпрыгнуть с космического корабля на Луну или, не задумываясь, нырнуть на дно земного океана.

Би села на скамейку.

Под глазами у нее темнели круги. Они появились после того, как ее выписали из лечебницы. Врачи обещали, что с каждым днем она будет становиться все спокойнее и увереннее, а если вдруг по какому-то стечению обстоятельств это окажется не так, она может обратиться к ним за помощью.

— Всем нам время от времени требуется помощь, — говорил доктор Моррис Н. Касл. — Стыдиться тут нечего. Возможно, когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, Би, и я обращусь к тебе без всяких колебаний.

В лечебницу ее отправили после того, как она показала своему наставнику сонет про шлимановское дыхание, который написала сама:

У Би, которую отправили в лечебницу за то, что она написала это стихотворение, лицо — с высокими скулами, гордое — дышало смелостью. Она удивительно напоминала индейца-воина. Но каждый, кто так говорил, невольно добавлял, что она все равно очень красива.

В дверь резко постучали. Би подошла к двери и открыла.

— Да? — спросила она.

В пустом коридоре стоял раскрасневшийся, взмыленный мужчина в военной форме. Знаки различия на мундире отсутствовали. За спиной пришельца торчала винтовка. У него были глубоко посаженные, живые глаза.

— Посыльный, — хрипло произнес он. — Депеша для Би.

— Это я, — сказала Би с недоумением. Посыльный смерил ее с головы до ног таким взглядом, что Би показалось, будто она раздета. От него веяло таким жаром, что Би стало вдруг тяжело дышать.

— Ты узнаёшь меня? — прошептал он.

— Нет, — сказала она. И почувствовала облегчение. Видимо, они когда-то встречались. Значит, он и его приход в порядке вещей — просто после пребывания в лечебнице она о нем забыла.

— Я тоже тебя не помню, — прошептал он.

— Я была в лечебнице, — сказала она. — Мне вычистили память.

— Говори шепотом! — резко бросил он.

— Что? — не поняла Би.

— Говори шепотом! — повторил он.

— Извини, — прошептала она. Очевидно, с этим должностным лицом полагалось говорить только шепотом. — У меня все вылетело из головы.

— У всех нас все вылетело из головы, — сердито прошептал он и оглянулся по сторонам. Потом спросил: — Ты ведь мать Хроноса?

— Да, — шепнула она в ответ.

Странный посыльный пристально посмотрел ей в лицо. Тяжело вздохнул, нахмурился и часто-часто заморгал.

— Какая, какая у тебя депеша? — спросила Би.

— А вот какая, — прошептал он. — Я отец Хроноса. Я только что дезертировал из армии. Меня зовут Дядька. Я хочу найти способ, чтобы тебе, мне, мальчику и моему лучшему другу удалось отсюда бежать. Я пока не знаю, как это будет, но ты должна быть готова в любой момент! — Он протянул ей ручную гранату. — Спрячь где-нибудь. Когда придет время, она пригодится.

Из приемной в конце коридора донеслись возбужденные крики.

— Он сказал, что он посыльный по особо важным поручениям! — кричал мужской голос.

— Черта лысого он посыльный! — кричал другой голос. — Он — дезертир! К кому он пришел?

— Не сказал. Сказал, что дело совершенно секретное!

Резко прозвучал свисток.

— Шестеро — за мной! — скомандовал мужской голос. — Мы обыщем все комнаты. Остальным — окружить дом!

Дядька протолкнул Би в комнату и захлопнул дверь. Он снял с плеча винтовку и навел ее на заклеенных, залепленных рекрутов.

— Один взгляд, одно движение, ребята, — сказал он, — и вы все покойники.

Рекруты, застывшие в отведенных им квадратах, не отреагировали.

Они были бледно-голубого цвета.

Их грудные клетки судорожно вздымались.

Все их внимание было сосредоточено на маленькой белой животворной таблетке, растворяющейся где-то в двенадцатиперстной кишке.

— Куда мне спрятаться? — спросил Дядька. — Как выбраться отсюда?

Би пожала плечами. Спрятаться было негде. И выбраться Дядька мог только тем же путем, каким сюда попал, — через коридор.

Оставался лишь один выход, и Дядька им воспользовался. Он разделся до трусов, спрятал винтовку под скамью, заткнул уши и ноздри, залепил пластырем рот и стал рядом с рекрутами.