соревнования с Яковом.

— Сдаюсь, — сказал он нахмурившись и спрятал

свою гитару под стол.

— Без боя? — спросил Петр Иванович.

— Без боя. И прошу дать мне др»угую роль.

Контрадмирала, что ли. Ему, кажется, петь не положено.

— Контр-адмирала в пьесе нет, а вот старшину

второй статьи можно предложить.

266

~ — Ладно, — покорно согласился Сережа.

Потом Петр Иванович пригласил Наташу прочитать

несколько выдержек из роли актрисы Гореловой, а

Глеба — из роли Боровского.

Наташа сначала избегала глядеть в глаза Глебу, но

войдя в роль, она, негодуя и с трудом сдерживая себя,

бросала отрывистые слова прямо ему в лицо:

— ...Я же позволила тебе уверять меня в вечной

любви... Но если не хочешь... Мне осталось немного

сказать... Постараюсь забыть тебя, как дурной сон. Живи!

Успевай! Не хочу быть пятном на твоем безупречном

кителе! Но на прощанье прими дружеский совет... Ты

потерял душу. Постарайся найти ее. Без души человек

слепнет и может разбиться... А теперь уходи!

Глеб сделал едва заметное движение к Наташе:"

— Лена!

Но Наташа подняла руку:

— Нет! Молчи! Уходи... Уходи!

И вдруг Глеб и Наташа одновременно прыснули.

Эта сцена напомнила им сегодняшний их разговор у

точильного круга.

Петр Иванович с недоумением пожал плечами: «С

ролью, пожалуй, справятся. Но часто смеются там, где

вовсе не смешно... Молодость!»

Николай Петрович вернулся с заседания парткома

во втором часу ночи. Анна проснулась и молча следила

за мужем, который, не зажигая света, сидел у стола,

сутулясь и тяжело дыша.

— Коля, возьми на балконе мясо,—произнесла она,

наконец.

— Не хочу.

— Вьшей чаю, я налила его в термос.

— Не надо... Ничего мне не надо!

Анна присела на кровати. Мягкий лунный свет

вырвал из темноты нахмуренное, усталое лицо Николая^

— Опять был петушиный бой? И тебя, видно,

исклевали больше всех?

— Тьв понимаешь, — глухо начал Николай

Петрович, — после войны некоторых людей на заводе словно

бы подменили.

267

— Кого именно?

— Директора взять. Симпатичный человек. Крепкий

работник. А сейчас у него пошли такие наполеоновские

замашки! Все норовит делать сам! Вызовет

какого-нибудь конструктора и скажет: сделай, голубь, то-то и то-то,

а я — главный конструктор — об этом ничего, не знаю.

Потом выясняется, что решение было принято

неправильное, и директор укоряет маня на совещаниях. Я

пожаловался Гусеву. «Уйми, говорю, Семена

Павловича, к добру не приведет его партизанщина». Знаешь, что

он мне ответил? «Вы, говорит,—оба члены парткома,

инженерьи, руководители, в состоянии разобраться

сами».

— Мне кажется, Гусев прав,—сказала Анна.

— Внешне так, но вся беда в том, что Гусев не

хочет заниматься производственными делами. И

упускает главное. Сейчас самый решающий участок —

технология. А ею руководит человек с рыбьей кровью.

— Ты о Сладковском?

— О нем! Сегодня на парткоме я поставил вопрос

о замене Сладковского молодым инженером Рубцовым.

Мое предложение встретили улыбками. «Хрен редьки

не слаще», — сказал Семен Павлович. — У Рубцова

нет организаторских способностей». «Зато он способный

технолог, а это главное!» — ответил я. Гусев, разумеется,

поддержал директора. Ну и все дело снова свели к тому,

что у меня какая-то личная неприязнь к Сладковскому,

что мне, парторгу, надо больше заниматься воспитанием

Сладковского и прочее, и прочее.

— Со Сладковским у меня вчера был короткий и

весьма выразительный разговор, — улыбнулась в

темноте Анна. — Прихожу в технологический отдел. Сладков-

.ский стоит в окружении девушек-технологов, как Тарас

Бульба среди запорожцев, и с развязностью окликает

меня. «Сейчас Анна Сергеевна прочтет лекцию о пользе

воды кипяченой и о вреде воды сырой», — говорит он

с театральным пафосом.

— Я хотела прочитать лекцию о невыполнении глав--

ным технологом своих обязанностей по охране здоровья

работников, — отвечаю ему. Сладковский сменил смех

на растерянную улыбку.

— Скучно, Анна Сергеевна. Опять про разбитые

форточки, опять про грязное полотенце. Не оригинально!

268

— Хорошо, Виктор Васильевич. Я решила

прибегнуть к другой, более доходчивой форме убеждения:

составить акт и оштрафовать вас.

Тут все расхохотались: я заметила, Сладковского

народ не любит.

— Зато руководители с ним няньчатся. А он стоит

на пути, как столб. Зло берет! Хоть сам вставай во главе

технологического и веди дело.

— Смотри, надорвешься, Коля. И главный

конструктор, и парторг, и над истребителем работаешь! А мне

твой кашель не нравится.

— Вредная докторская привычка во всех встречных

и поперечных видеть больных.

— Завтра пойдешь на рентген. Я договорилась с

профессором.

— Ну вот, не хватало еще забот, — заворчал

Николай и стал раздеваться. Из соседней комнаты доносился

громкий храп сына.

— Умаялся,— сказал Николай, прислушиваясь.—

Слышал я, возомнил он себя Александром Македонским

второго механического.

— С Глебушкой творится неладное, — с тревогою и

затаенной болью проговорила хАнна. — Он стал заносчив,

несправедлив и груб с товарищами.

— Да, мы с тобой проглядели, — вздохнул

Николай. — А теперь краснеть приходится перед людьми.

— Отчитай его, — попросила Анна. — Строго, сурово,

по-мужски.

— А ты что же? По-моему, у тебя характера

хватит поговорить с ним начистоту.

— Говорила... Знаешь, что он мне ответил? «Мама, не

обижайся... тьб лечишь меня три раза в день по столовой

ложке »упреков. Давай условимся: я выпью сразу всю

бутылку этой микстуры, и точка!» Не помню сейчас, но в

запальчивости я сказала ему много неприятного. Он

слушал стоя, пригнув свою упрямую голову, а потом молча

вышел из комнаты.

— Вот шельма! — громко воскликнул Николай.—

Откуда в нем эти замашки?

В соседней комнате храп прекратился, и скрипнула

кровать.

Николай долго не спал. К беспокойным мыслям о

заводских делах прибавилась забота о сыне.

269

Глава шестая

Примирение с Глебом не внесло спокойствия в душу

Наташи.

Так течение иногда образует вращательное движение

воды, и в бешенОхМ водовороте поднимается со дна ил,

мутя прозрачную чистоту реки...

Наташе было не по себе в бригаде Глеба. Ребята

часто о чем-то шушукались. Она перехватывала их

недовольные взгляды, устремленные на бригадира. Наташа

пыталась с ними заговорить, но они отвечали лишь

насмешливым пожатием плеч, опасаясь, верно, что она

передаст разговор Глебу.

Однажды в обеденный перерыв она подошла к

Павке Семенову — коренастому, не по годам

широкоплечему» с русой чолкой, лихо нависшей над бровями.

— Ты трус!— сказала она, глядя на него широко

раскрытыми глазами.

— Что-о? — опешил Павка.

— Трус! Ты знаешь что-то нехорошее о Глебе, а

открыто сказать боишься.

— Но-но! Полегче на поворотах — колесо слетит! —

проговорил Павка, угрожающе придвигаясь к ней

плечом. — Я всем говорю и тебе повторю, раз уж сама

напросилась: твой Глеб — ас!

— Что это такое ас? — спросила Наташа, дивясь

презрительному тону Павки и вспомнив., как недавно у

точильного круга ребята бросили Глебу вслед то же

слово.

— Форсун и задавака! Единоличник! Вот что

такое ас.

— Но причем ттут Глеб? '

— Причем? За товарищей нас не считает — раз,

секреты свои за пазухой прячет — два, работать не

учит — три! Вот! А теперь можешь идти и передать все