Различение подвига и повседневной работы совпадает с различием между полами. Два пола различаются не только телосложением и силой мышц, но и, быть может, даже более радикально – по темпераменту, и данное обстоятельство, полагаю, издавна воспринималось как повод для соответствующего разделения труда. В целом те действия, которые как бы предусматривали подвиг, выпадали именно мужчинам, ведь они крепче, крупнее телосложением, способнее к внезапному и сильному порыву, более склонны к самоутверждению, активному соперничеству и агрессии. Различия в весе, физиологии и темпераменте среди членов первобытной группы могли быть незначительными, и наблюдения показывают, что дело обстоит ровно так у некоторых наиболее архаичных из известных нам сегодня примитивных сообществ – например, у племен Андаманских островов. Однако, если разделение функций происходит по направлениям, задаваемым различиями в телосложении и мировосприятии, исходное различение полов неизбежно должно усугубляться. Сам процесс приспособления группы к новому распределению занятий происходит быстрее в тех случаях, когда место обитания или фауна, с которыми группа находится в постоянном взаимодействии, требуют постоянного напряжения сил и физической нагрузки. Привычная погоня за крупной дичью вынуждает чаще проявлять мужские качества (нужны плотное телосложение, ловкость и жестокость), так что она, вполне естественно, углубляет разделение функций между полами. Едва группа людей вступает во враждебное взаимодействие с другими группами, распределение функций обретает зрелую форму различия между доблестным трудом и индустрией.

В такой хищнической группе охотников на долю телесно здоровых мужчин выпадает сражаться и охотиться. Всякая прочая работа достается женщинам, причем те члены сообщества, которые непригодны для мужского труда, тоже причисляются к женщинам. Отметим, что охота и сражения, в которых участвуют мужчины, суть занятия одного свойства. По своей природе это хищнические занятия; воин и охотник, образно выражаясь, жнут там, где сами не сеяли. Утверждение своей силы и сообразительности явно отличается от женского усердного и бессобытийного труда по обработке материалов; перед нами не производительный труд, а скорее приобретение чего-либо путем захвата. Такова деятельность мужчины-варвара, которая в развитом виде принципиально расходится с женским трудом, и всякое усилие, не связанное с утверждением доблести, признается недостойным мужчины. По мере укрепления этой традиции здравый смысл сообщества возводит ее в канон поведения, поэтому для уважающего себя мужчины на этой стадии развития общества никакое занятие и никакое приобретение невозможны с точки зрения морали, если они не зиждутся на доблести, то есть на силе или на обмане. Когда в группе благодаря давней привычке устанавливается такой хищнический образ жизни, общепризнанной экономической функцией телесно здорового мужчины становится убийство, уничтожение соперников в борьбе за существование, истребление тех, кто пытается ему сопротивляться или норовит ускользнуть; он побеждает и подчиняет себе, приводит к покорности те чуждые силы, которые выказывают враждебные намерения во внешней среде. Это теоретическое представление о различии между доблестным трудом и повседневной работой укореняется настолько и становится таким очевидным, что во многих охотничьих племенах мужчине запрещается приносить убитую им дичь: он должен послать за дичью свою женщину, которой подобает это более «низкопробное» занятие.

Как уже указывалось, различение доблестного труда и повседневной работы представляет собой несправедливое различие между видами занятий. Те виды занятий, которые считаются доблестными, суть достойные, почетные и благородные занятия, тогда как другие, лишенные элемента доблести, в особенности предполагающие услужение или подчинение, суть занятия недостойные, низкие и неблагородные. Понятие о достоинстве, достойности и чести в применении к человеку или к его поведению чрезвычайно важно для становления классовых различий, и потому необходимо остановиться кратко на его происхождении и значении. Психологическую основу этого понятия можно изложить в общих чертах следующим образом.

В силу неизбежного отбора человек является агентом деятельности. По собственному пониманию он сознает себя средоточием нарастающей под влиянием побуждений деятельности, которую можно определить как «телеологическую». Человек есть агент, стремящийся во всяком действии к достижению какой-либо конкретной, объективной и безличной цели. Будучи таким агентом, он наделен склонностью к работе, приносящей результаты, и отвращением к напрасным усилиям. Он отдает себе отчет в достоинствах, которыми обладают такие качества, как полезность и результативность, и не видит достоинств в бесполезности, пустой трате сил или неспособности к труду. Эту склонность, или предрасположенность, можно назвать «инстинктом к работе». Если обстоятельства или традиции общественной жизни ведут к привычному сравнению одного человека с другим по полезности их действий, то инстинкт к работе преобразуется в сопоставление себя с соперником или в подражание другому. Степень, в которой осуществляется такое преобразование, в известной мере зависит от характера группы. В сообществах, где принято проводить подобные завистливые, несправедливые сравнения, зримый успех, как основа уважения, превращается в цель, которой добиваются ради нее самой. Проявляя свои способности в действии, человек обретает уважение и избегает хулы. То есть инстинкт к работе выливается в подражательное соперничество и в демонстрацию своей силы.

На той примитивной стадии социального развития, когда сообщество обыкновенно ведет мирный и, возможно, оседлый образ жизни, в отсутствие зрелой системы индивидуальной собственности, наиболее наглядно и полно полезные способности отдельного человека проявляются в занятиях, направленных на поддержание и улучшение жизни группы. Каким бы ни было экономическое соперничество между членами такой группы, в первую очередь это соперничество в производственной деятельности. При этом побуждение к соперничеству является довольно слабым, а его масштабы невелики.

Когда сообщество переходит от стадии миролюбивого дикарства к хищнической фазе жизни, условия соперничества изменяются. Возможности и побудительные мотивы к соперничеству возрастают как в масштабах, так и в настоятельности. Действия людей все чаще приобретают характер доблестного труда, а вызывающие зависть сравнения одного охотника или воина с другим становятся все более распространенными и привычными. Трофеи, эти осязаемые доказательства доблести, постепенно занимают особое место в образе мыслей, признаются неотъемлемым признаком существования. Военная добыча, трофеи из набега или с охоты начинают цениться как свидетельства выдающейся силы. Агрессия становится общепринятой формой действий, добыча служит этаким prima facie[6] свидетельством успешности агрессии. Как принято на этой ступени общественного развития, общепризнанной, достойной формой самоутверждения считается поединок; полезные предметы или услуги, получаемые посредством захвата или грабежа, служат распространенным свидетельством успеха в поединке. Тогда как, что показательно, материальные ценности, добытые иным способом, без отъема и захвата, начинают признаваться недостойными настоящего мужчины. Выполнение производственной работы или занятость в личном услужении тем самым оказываются столь же одиозными. Из-за этого возникает провоцируемое завистью различие между доблестным трудом и приобретением чего-либо посредством захвата, с одной стороны, и производственной занятостью, с другой стороны. Работа попадает в разряд нудного занятия, поскольку ее считают недостойной.

Для первобытного варвара понятие «почетный», пока его исходный смысл не исказили всевозможные уточнения и обилие однородных вторичных понятий, означает, по-видимому, всего-навсего способность утверждать силой свое превосходство «Почетный» – это значит «грозный», а «достойный» значит «сильный». Почетное действие тем самым оказывается неотличимым от признанного соплеменниками успешным акта агрессии; в тех случаях, когда агрессия означает столкновение с людьми или животными, особенно и прежде всего почетными будут те действия, через которые достигается победа. Наивное архаичное стремление истолковывать все проявления силы с точки зрения отдельной личности или «силы воли» значительно укрепляет такое общепринятое возвеличивание победы. Выражения почтения, модные среди варварских племен и среди носителей более развитой культуры, обычно несут на себе отпечаток подобного безыскусного понимания чести. Эпитеты и титулы, которыми восхваляли вождей, а также обращались к царям и богам, очень часто наделяли тех, кого следовало умилостивить, неодолимой жестокостью и несокрушимой тягой к разрушению. До некоторой степени это справедливо и в отношении более цивилизованных обществ настоящего времени. Да и свойственное геральдическим изображениям пристрастие к более кровожадным животным и хищным птицам подкрепляет эту точку зрения.