Герцогиня спокойно спала рядом с ним, и волосы ее разметались по подушке.

После ночи любви требовательность Розалии возросла. Она пожелала ввести новшества на судне. На следующий день начались жалобы. Герцогине не нравилась английская кухня. Потеряла она вкус и к испанской. Нельзя ли взять французского повара где-нибудь на берегу Ла-Манша? Она пришла в крайнее раздражение, услышав отказ Рэя. Вышла, хлопнув дверью, и лишила его своего общества.

Он испытал облегчение.

Позднее, наблюдая, как большой баклан носится над кораблем, Рэй признался себе, что он уже не тот человек, который под именем Диего Вьяхара решил начать новую жизнь, став настоящим испанцем и мужем Розалии. Однако вправе ли он был ожидать, что Розалия, так много перенесшая, останется прежней?

Рэй с горечью убедился, что Розалия очень изменилась. Она стала капризной, циничной, слишком опытной. Ему же хотелось видеть ту женщину, с которой он когда-то расстался. Но теперь Рэй стоял на палубе, наблюдая, как судно плывет по Ла-Маншу, и его лицо смягчилось при воспоминании о прошлых днях и юной Розалии. Неизъяснимо сладостные туманные видения нахлынули на него.

Он вспомнил, как однажды она выскользнула из тени пробкового дуба, обхватила его своими тонкими руками, закрыла ладонями глаза и с простодушием маленького ребенка спросила: «Угадай, кто это, Диего?»

Ее маленькие юные, еще не сформировавшиеся груди, стиснутые по тогдашней моде корсетом, жгли огнем его спину, и он ответил:

– Чтобы угадать, я должен подержать твое лицо в своих ладонях.

Она рассмеялась, встала перед ним, и он, закрыв глаза, обхватил ее узкое лицо ладонями и впервые поцеловал.

Этот поцелуй был настоящим чудом для молодого человека, давно очарованного прелестной девушкой. Ведь он видел ее только через решетку, из залитого солнцем дворика. Правда, они трапезничали вместе в холодной сводчатой столовой в доме ее отца, но рядом всегда находилась дуэнья и строго следила за тем, чтобы своевольная Розалия не поднимала глаза на молодого человека, привезенного доном Игнасио.

Но теперь она герцогиня Лорка. На этот раз он вошел в ее жизнь как Рэйленд Смит, капитан «Морского скитальца».

Видения прошлого исчезли. Теперь он думал о Каролине и о том, каково ей живется в Эссексе. Ибо у Рэя не было ни малейших сомнений в том, что Эндрю отвез Каролину и Вирджинию в их семейное гнездо в Эссексе. Как она там, скучает ли о нем? Его лицо омрачилось. «Как было бы славно, – подумал Рэй, – если бы со мной была она, а не вечно недовольная всем герцогиня».

Розалия удовлетворяла его физически, но не духовно. Наверное, он не первый человек, кто оказался в подобном положении.

Удрученный чувством вины, Рэй постарался побыстрее избавиться от этой мысли.

Он женился, и теперь уже не важно, что его ждет: радость или беда. Нужно быть готовым и к тому и к другому.

Возле Плимутского залива трое из членов экипажа заболели какой-то неизвестной болезнью. На корабле и без того не хватало рабочих рук. Выйти в широкие просторы Атлантическогоокеана с больными на борту Рэй не решился. Пришлось простоять возле Плимута две бесконечно долгих недели, пока не кончился срок карантина. Воспользовавшись этой непредвиденной задержкой, Рэй набрал в плимутских тавернах недостающих членов экипажа.

Пока его корабль стоял на якоре в Плимуте, а сам он боролся с голосом совести и сердца, мимо них проследовало торговое судно «Верная Мэри». Обогнув Хвост Ящерицы и Лендс-Энд, оно вышло на просторы Атлантики.

Ha борту «Верной Мэри», Направляющейся на Бермуды. Лето 1689 года

С Северного моря дул свежий ветер, позволявший «Верной Мэри» идти под полными парусами. Прошлым вечером судно, миновав Грейвсенд, вышло из устья Темзы. Теперь в бледном утреннем свете, поскрипывая своим широким деревянным корпусом, оно рассекало серые с пенистыми гребнями волны и вскоре, миновав Сандвич, направилось к Дилу и Па-де-Кале. С правого борта лежало графство Кент, с левого простиралась Франция.

На палубе «Верной Мэри», покрытые брызгами пены, стояли две девушки. Некогда они учились в школе Честертон и жили тогда в одной комнате. С тех пор, как им обеим казалось, прошла целая вечность.

– Славный старик наш капитан, – тихо сказала Реба, благоразумно переодевшаяся в теплое платье цвета бронзы с широкими, разлетавшимися на ветру юбками, обшитыми внизу черной каймой. Одной рукой она держалась за веревочную лестницу. Прикрыв глаза от солнца другой, она смотрела на надувшиеся паруса.

Каролина тоже держалась за выбленку и смотрела на паруса. Теперь она перевела взгляд на Ребу:

– Откуда ты знаешь?

Тучный улыбающийся капитан Доулиш с багровым лицом и грубоватыми манерами никак не походил на завсегдатаев модного игорного дома Дженни Честертон.

– Я встречалась с ним совсем маленькой девочкой, – ответила Реба, откинув темно-рыжие волосы. – Он меня, конечно, не помнит. С тех пор я выросла на добрую дюжину дюймов и раздалась в ширину. Но вот я помню, как отец представил его нам – он был капитаном первого корабля моего отца, Каролина, и ничуть с тех пор не изменился… «Верная Мэри», – пояснила Реба, – принадлежит моему отцу. Я думала, ты это знаешь.

Каролина, заплатившая за проезд золотыми монетами, оставленными ей Рэем, подумала: «Капитан, должно быть, побледнел бы, узнав, что перевозит на своем корабле дочь хозяина – не только без его согласия, но даже и без его ведома».

Капитан Доулиш, разумеется, не подозревал, что Реба – дочь Джонатана Тарбелла. Девушки назвались вымышленными именами: Ребекка Джоунз и Каролина Смит. В сложившихся обстоятельствах они предпочитали путешествовать инкогнито. Реба опасалась, как бы капитан Доулиш не отправил ее к отцу. Каролина же не хотела, чтобы в Левел-Грине знали о ее злоключениях. Она хотела начать жизнь заново среди незнакомых людей.

Отправиться в Филадельфию без промедления оказалось невозможным. До конца недели не было ни одного подходящего рейса. И вдруг острые смородиново-черные глаза Ребы углядели стоявшую на якоре «Верную Мэри», и ее лицо просветлело.