Напишу больше в другой раз. Но если Вы хотите доставить Вашим друзьям, и особенно мне, некоторую радость, то пишите иногда и сообщайте о Вашей жизни и Ваших обстоятельствах.
Сонечка вполне здорова.
Ваш Гёста [МЛ 66].
При этом он прилагает проект ее заявления Правлению Высшей школы об отпуске. Уже 12 января Ковалевская отвечает Миттаг-Леффлеру благодарным и взволнованным письмом.
156
Суббота 12 января 89. Париж Дорогой Гёста!
Только что получила Ваше милое письмо. Как я Вам благодарна за Вашу дружбу. Я, право, считаю ее самым ценным, что мне дала жизнь. И как мне стыдно, что я так мало делаю, чтобы доставить Вам удовольствие и показать Вам, как я ценю эту дружбу. Не сердитесь на меня за это, дорогой Гёста. Я, право, сейчас потеряла голову. Со всех сторон я получаю поздравительные письма и, по странной насмешке судьбы, никогда в своей жизни я не чувствовала себя столь несчастной, как сейчас. Несчастна, как собака, нет, я думаю, что собаки не могут быть так несчастны, как люди, и особенно, как женщины. Я пишу Вам это, дорогой Гёста, чтобы Вы знали, в каком я состоянии. Но я прошу Вас, не говорите об этом никому, даже Сигне. Вы знаете, как меня тяготит сознание, что обо мне говорят. Я, может быть, стану более благоразумной через некоторое время. Приложу для этого все усилия. Я снова начну работать, интересоваться практическими делами и тогда я, естественно, буду всецело ориентироваться на Ваши советы и делать все, что Вам будет угодно. В настоящее время все, что я в состоянии сделать,— это хранить свою печаль при себе, чтобы о моих ошибках поменьше знали в обществе и не очень болтали об этом. За последнюю неделю я получила много приглашений — к Бертрану (граф Л. [шведский посланник во Франции.— П. К.] сказал мне, что он подробно описал этот обед в письме в Стокгольм и что он написал Вам, чтобы Вы ознакомились с этим письмом). Затем к Менабреа, к графу Левенгаупту, где была в обществе принца Евгения, и т. д. и т. д. Но я слишком печальна сегодня, чтобы подробно описать Вам эти обеды. Сделаю это в другой раз. Возвращаясь домой, я только и делаю, что хожу по комнате. Страдаю бессонницей, нет аппетита, нервная система в ужасном состоянии. Сейчас я даже не в состоянии похлопотать об отпуске. Решусь на это, вероятно, на следующей неделе.
До свидания, мой дорогой Гёста. Сохраните свою дружбу ко мне. Я в этом очень нуждаюсь, уверяю Вас. Поцелуйте за меня Фуфу и поблагодарите Сигне за заботу о ней.
Преданная Вам Соня [СК 321].
Миттаг-Леффлер спешит ответить 15 января и начинает письмо добрыми словами: «Дорогая Соня, только что получил Ваше письмо от 12/1. Мне так искренне Вас жаль, и если бы я мог Вам помочь, то не нашлось бы никого более готового на это, чем я. Поверьте мне, пусть Вас не смущает то, что совершенно невозможно, чтобы два человека, и в особенности если один из них мужчина, а другой женщина, в области чувства были бы в совершенно одинаковом настроении, как бы одинаковы ни были у них основания для этих чувств» [МЛ 67].
Дальше он пишет, что охотно приехал бы в Париж, но сейчас не может покинуть Стокгольм, и повторяет свои советы обратиться к хорошим докторам по нервным
157
болезням, в особенности к Огюсту Вуазену, адрес которого он дает.
Про дочку Софьи Васильевны, оставшуюся на попечении Сигне, он пишет, что она здорова и бодра, была с ними в Упсале, что доставило ей большое удовольствие.
Математики Стокгольмского университета на собрании единогласно постановили выразить в протоколе свою радость по поводу награждения Софьи Васильевны. Собирались приветствовать ее по приезде в Стокгольм, но ее приезд откладывался, а приветствия в Пария? так и не дослали.
Письмо Ковалевской от 17 января более спокойное. Она сообщает о своем разговоре с Бертраном насчет получения работы в Париже. Бертран ей ответил, что самым большим препятствием к тому, чтобы она могла создать себе положение во Франции, является то, что она не француженка. Ей необходимо принять французское гражданство. Софье Васильевне пришла в голову мысль о промежуточном решении: для малой натурализации достаточно шестимесячного пребывания в Париже, что у нее получится, если она возьмет отпуск на семестр. За это время она продолжит свои исследования по задаче о вращении, напишет хорошую работу, она послужит ей докторской диссертацией, которую она блестяще защитит в Париже. Если после этого для нее все же не найдется подходящего места во Франции, то она сможет осепью вернуться в Швецию. Но французские математики, как она полагает, будут считать себя обязанными создать ей положение во Франции.
В конце письма она пишет:
Я думаю, думаю и не знаю, на что решиться. Я прошу вас, дорогой Гёста, как можно скорее написать мне, что Вы думаете об этом проекте. Я очень расположена следовать всем Вашим советам. Сейчас больше, чем когда-либо, я ощущаю потребность в направляющей руке и поддержке друга. Спасибо, Гёста, за Вашу дружбу. Я думаю, что лучше было бы, пожалуй, начать не с того, чтобы хлопотать об отпуске на весь семестр, а послать Вам справку врача о необходимости продолжить мое пребывание здесь еще на две-три недели. За это время мои нервы немного успокоятся, и мне станет яснее, как поступить... Знаете ли Вы, что Эрмит единогласно избран вице-президентом Академии?
Преданная и благодарная Вам
Софья Ковалевская [СК 323].
Конечно, Софья Васильевна приносила большое огорчение Миттаг-Леффлеру, развивая перед ним свои проекты, ведущие к уходу из Стокгольмской школы вопреки
158
планам Гёсты. Но он действует как истинный и великодушный друг, помогающий ей в ее планах.
Через два дня Ковалевская пишет, что получила его телеграмму и пошла к Вуазену. Он нашел, что ее нервная система в плохом состоянии и настаивает, чтобы она подверглась серьезному гидротерапевтическому лечению. «В общем, я чувствую себя теперь гораздо спокойнее,— говорит Софья Васильевна,— и очень стыжусь тех глупых писем, которые я написала вам па днях» [СК 324]-
Постепенно она переключается на интересы Миттаг- Леффлера. В телеграмме от 24 января она сообщает: «Если Эрмит получит награду, Бертран обязательно также должен получить» [СК 325].
Миттаг-Леффлер, который хлопочет о шведских орде^* нах для французских математиков, благодарит Ковалевскую за доставляемые ему сведения и пишет 27 января, что накануне он разговаривал с известным шведским доктором Кейем и тот посоветовал не представлять в Высшую школу свидетельство Вуазена, как слишком серьезное. Достаточно удовлетвориться справкой от русского врача Якоби, жившего в Париже, но лечиться у Вуазена, а затем летом поехать в какую-нибудь горную местность. У Вуазена следует спросить, сколько он возьмет за лечение. «Вы скажете ему всю правду о Вашем экономическом положении, и на основании этого он и назначит цену,— пишет Гёста,— он сам говорил мне, что так принято поступать. Сам он чрезвычайно богат» [МЛ 68].
Все-таки Миттаг-Леффлер надеется, что Софья Васильевна останется в Стокгольме, и готовит почву для ее переизбрания на следующий пятилетний срок:
«Я теперь достиг того, что собрал фонд в 50 000 крон. Проценты с них (4%) = 2000 крон и 2000 — от городских уполномоченных пойдут на Ваше жалованье». В дальнейшем он надеется на увеличение ее дохода. Он намечает в качестве экспертов для отзыва о ее работах Гельмгольца, сэра Уильяма Томсона и Бельтрамп, «и тогда,— иронизирует он,— для Ретциуса и компании будет большой радостью увидеть, что не одна только „группка Вейершт- расс — Эрмит — Пуанкаре44 ставит Вас высоко» [МЛ 68].
Отзывы о научных работах Ковалевской были даны Бельтрами, К. Бьеркнесом и Эрмитом; В. Леке и Г. Угг- лас сделали свои представления к ее избранию. Миттаг- Леффлер добился того, чтобы Софья Васильевна была избрана профессором Высшей школы пожизненно (a vie),
159
причем ей предоставлялся выбор—воспользоваться или нет своим правом оставаться в Стокгольме.
