Изучение народов Океании Лангсдорф продолжал и во время кратковременной стоянки близ острова Гавайи в конце мая (начале июня). Правда, на берег он не съезжал, но описал физический облик гавайцев, подплывавших к кораблю, их татуировку, лодки, замеченные у них болезни и т. д.
Расставшись у Гавайских островов с «Невой», которая пошла на о. Кадьяк, «Надежда» взяла курс на Камчатку. 10 (22) июня она попала в полосу штиля. Погода была жаркой. Борт корабля был раскален так-, что к нему нельзя было притронуться. Занимаясь в это время с лодки гидрологическими наблюдениями, Лангсдорф получил сильный ожог руки, причинявший ему мучительную боль. Между тем в последующие дни он продолжал все начатые ранее изыскания и установил, в частности, что и на южных и на более северных широтах светятся часто одни и те же представители морской фауны. Лангсдорф и Горнер заметили также, что при сотрясении светящихся организмов интенсивность свечения увеличивается. Этот вывод подтвердили последующие исследования. Они показали, что если свечение бактерий не зависит от движения воды, то свечение многих других организмов происходит лишь при неспокойном море.
Важное научное значение имели и законченные к приходу на Камчатку метеорологические наблюдения Лангс- дорфа. Уникальные в то время по своему масштабу и тщательности, они позволили, например, доказать, что колебания барометра не зависят от расстояния между Землей и Луной. Измерения температур воды на разных глубинах, проводившиеся Горнером и Лангсдорфом, были впоследствии использованы адмиралом С. О. Макаровым в его работе, посвященной исследованию Тихого океана.39 Благодаря наблюдениям, в которых принимал участие
28
Лангсдорф, было замечено, что соленость Атлантического океана больше, чем Тихого. В дальнейшем на это явление обратил внимание выдающийся русский географ А. И. Воейков и дал ему правильное объяснение.40
3 (15) июля «Надежда» пришла в Петропавловск, и Крузенштерн стал готовить судно к плаванию в Японию. С Камчатки Лангсдорф сухим путем отослал в Академию наук результаты своих метеорологических наблюдений и исследований светящихся морских организмов,41 а также словарь языка жителей Нукухивы.42 В Петербург были посланы также шкурки птиц и чучела животных, а заспиртованные рептилии и энтомологические коллекции были пока оставлены в Петропавловске с тем, чтобы отправить их в столицу на «Надежде» после ее возвращения из Японии.
На Камчатке положение Лангсдорфа как участника экспедиции существенно изменилось. Сравнивая деятельность Тилезиуса и Лангсдорфа, Резанов писал 20 августа президенту Академии наук H. Н. Новосильцеву: «Я не смею ценить таланты их, но сколько позволено каждому по наружности людей обсуживать, то основательность в заключениях последнего мне более нравится и, кажется, Академия в записках Лангсдорфа не найдет столько знакомого, как в записках другого. Он в трудах неутомим... Предприимчивость и деятельность сего человека, — продолжал камергер, — позволяют мне иметь и другие на него виды. Кроме природного немецкого языка, знает он латинский, французский, английский и португальский; при многих талантах его он и медик практикованный, и надеюсь, что японцам через то приятен будет; ежели торг с ними открыт будет, оставлю я его там с несколькими людьми, чтоб поставить твердую российскую ногу, доколе настоящего агента от двора учреждено не будет».43
За некоторое время до того, как было написано это письмо, Резанов принял Лангсдорфа в состав вверенного ему посольства и своей властью произвел его в надворные советники. Таким образом, Лангсдорф из вольнонаемного натуралиста, принятого на «Надежду» благодаря любезности руководителей экспедиции, превратился в члена весьма ответственной дипломатической миссии и — пока полуофициально — получил чин, соответствовавший капитану второго ранга. В состав посольства Резанова, кроме
29
Лангсдорфа, входили надворный советник Ф. Фоссе, майор Е. Фридерици, комиссионер Российско-американской компании Ф. Шемелин, а также поручик Д. И. Кошелев (брат губернатора Камчатки П. И. Кошелева) и офицер местного гарнизона капитан Федоров, принятые на борт в Петропавловске.
«Надежда» простояла в Петропавловске около двух месяцев. В это время Лангсдорф, впервые ступивший на землю России и имевший теперь все основания связывать свое будущее с русской службой, проявил особую заинтересованность в изучении Камчатки. Хозяйство полуострова, его люди надолго стали предметом размышлений путешественника и нашли серьезное отражение в его научном творчестве. Главной мыслью Лангсдорфа было предложить какие-либо улучшения, усовершенствования, реформы, причем в планах предусматривавшихся ученым преобразований уже в эту раннюю пору его деятельности можно было подчас отметить прогрессивные для тогдашней России буржуазные тенденции. «С отменным удовольствием устремил я в сие время первые мои взоры на сельские страны Камчатки... — сообщал Лангсдорф Крафту в письме, отрывок из которого был вскоре опубликован в переводе с немецкого. — Первая потребность для сей страны состоит в том, чтобы более заселить оную и иметь добрых землепашцев, ремесленников и промышленников. Здесь вовсе не достает тех познаний, которые в просвещенном государстве служат к удовлетворению первых необходимостей; как например: весьма бы нужно завести здесь гончарную работу, кирпичные заводы, варение мыла и соли и иметь искусных людей в ловлении китов, в солении и сушении рыб и пр.; так же весьма полезно бы устроить мельницы, обсушить болотистые места и проч. По изобилию различных физичёских предметов, здесь найденных, делаю уже я вообще заключение, что земля сия способна к большему усовершенствованию и заслуживает особенное внимание».44 В письме Блуменбаху, датированном 23 августа, Лангсдорф описывал физико-географические особенности Камчатки и подробно развивал мысль о том, что полуостров следует снабжать всем необходимым, наладив торговлю с Японией и Китаем, а не везти товары из Европейской России через Сибирь.45
25 августа «Надежда» покинула Камчатку. 19 сентября
30
(1 октября) у берегов Японии она претерпела жесточайший, но, к счастью, продолжавшийся недолго шторм. Сильно потрепанная бурей, «Надежда» 26 сентября (8 октября) появилась близ Нагасаки.
История посольства Резанова достаточно известна.46 Все его попытки установить какие-либо отношения с Японией окончились безрезультатно. Более шести месяцев посольство и экипаж «Надежды» находились под строгим, почти тюремным, надзором. До начала декабря путешественники жили на корабле. Им разрешалось прогуливаться лишь на маленьком, площадью сто на сорок шагов, участке земли, ограниченном с одной стороны морем, а с другой забором. Это огороженное пространство тщательно охранялось. Вся растительность, кроме трех деревьев, была с него удалена, а земля засыпана песком. В распоряжении путешественников был только небольшой домик, где можно было укрыться от дождя.
Затем посольство было переселено в расположенное неподалеку от Нагасаки селение Мегасаки, где ему была предоставлена особая резиденция. Окруженный с трех сторон водой, дом Резанова и его спутников47 был отделен от суши высоким двойным бамбуковым забором. Площадь двора составляла около сорока шагов в длину и тридцати в ширину. Резиденция строго охранялась. Переводчики посещали ее только с ведома местного губернатора и каждый раз придирчиво обыскивались. Общение посольства с моряками «Надежды» было регламентировано. Все другие контакты с внешним миром, в том числе самовольный выход за пределы упомянутого двора, установление каких-либо знакомств, покупки через третьих лиц, обмен вещами, а также использование инструментов и приборов для научных наблюдений были категорически запрещены. Когда в феврале 1805 г. было замечено, что Лангсдорф пытается заглянуть в просветы бамбуковой ограды, ее обшили досками.
Лангсдорф, знакомый с Японией по сочинениям Э. Кемпфера, К.-П. Тунберга и других путешественников XVII—XVIII вв., не оставлял, однако, попыток получить собственное представление об этой стране и ее людях. Во время посещения «Надежды», а затем резиденции посольства представителями японской администрации и выездов для ведения переговоров Лангсдорф внимательно наблюдал, а затем описывал внешний облик японцев раз¬
