— Куда мне идти? — тихо спросил он.

— За мной! — распорядился Берл. — И не забудь бритву. Пошли!

Для верности он еще раз пихнул парикмахера ногой в бок и с мальчишеской ловкостью соскочил в проход между нарами.

— Слушаюсь, — бормотал Янкель, натягивая брюки. — Я немного прихворнул, герр Берл, и сегодня хотел полежать. Но если господа требуют… Сейчас, сейчас, я мигом…

— Хватит болтать, пошли! — сказал Берл и подставил ножку какому-то «мусульманину», проходившему мимо. Тот чуть не упал, а Берл прикрикнул на него:

— Не видишь, куда прешь, дубина!

Наконец Янкель был готов, взял ящичек под мышку и поспешил за Берлом. Страх — ужасная вещь, но голод еще хуже. Разве можно сидеть, притаившись, как мышь, только потому, что тебе страшно? Ведь есть-то надо. Герр Карльхен всегда дает за бритье четверку хлеба. Вчера Янкель за весь день не заработал ки крошки. Как же не послушаться и не пойти по вызову к господам? А то, чего доброго, у него отнимут эти отличные инструменты. Не-ет, бедный парикмахер не может позволить себе капризничать, как своенравная барышня. «Пожалуйста, герр Берл, можно и скорей, я не отстану».

В немецком бараке почти никого не было. Янкель огляделся в полутьме, но не увидел Карльхена.

— Эй! — крикнул ему Пауль. — Наконец-то ты!

Мышиное сердечко Янкеля опять бешено забилось. Хорошо бы убежать! Но было уже поздно.

— Ну, поди же сюда, чего ты уставился! — проворчал Пауль.

— Чего изволите? — испуганно сказал парикмахер и заставил себя подойти ближе. — Прикажете побрить?

Пауль взял у него из рук кусок жести, оглядел в нем свою щетину и провел ручищей по щеке.

— Давно пора. А то я выгляжу, как твой жидовский дедушка. А? — Гигант выпрямился, раздвинул занавеску в глубине барака и сел к столу у окна. Ну, за дело… Когда ты меня брил в последний раз?

Янкель не отвечал. Он робко оглядывался и наконец сказал:

— Вода? Тут нет воды…

— Есть! — отозвался проворный Берл, мило улыбнулся Паулю и поставил на стол кружку с водой. Пауль потрепал его по плечу.

— Еще что-нибудь? — осведомился Берл.

— Нет, можешь идти, — зевнул Пауль и расстегнул ворот. Берл вышел, занавеска за ним опустилась, немец и парикмахер остались одни.

Янкель смочил кисточку и стал намыливать физиономию Пауля.

— А все-таки, когда ты брил меня в последний раз? — сонно сказал тот. — Сегодня суббота…

— Не помню, — прошептал парикмахер, намыливая страшное лицо, которое две ночи мерещилось ему во сне. Янкелю хотелось зажмуриться, но он не смел.

— Погоди-ка, — вспомнил Пауль, — не в то ли утро, когда пришел новый большой транспорт заключенных?

Янкелю не терпелось скорее кончить работу, он мылил клиента как одержимый, орудуя кистью вокруг рта Пауля, чтобы помещать ему говорить. Тот и в самом деле с минуту молчал. Янкелю казалось, что сердце у него переместилось в горло и бьется там, в этом несчастном горле, ощущая всю боль, перенесенную Феликсом. Но Пауль не замечал волнения Янкеля и упорно перебирал цепочку воспоминаний.

— Ну да, — сказал он. — Это было тогда утром. Прихожу я из клозета и… — «Э-э, стоп, — мысленно прервал он себя. — О встрече с тем мусульманином лучше не говорить…» Заметив случайно ошалелый взгляд Янкеля, он гаркнул на него: — Ну, что еще? Почему не бреешь?

— Слушаюсь, — пробормотал Янкель, машинально взялся за бритву, хотел было приложить ее к левой щеке клиента, но не смог, рука дрожала.

Пауль все еще ничего не замечал. Прикрыв глаза, он предавался воспоминаниям. Да, Янкель брил его после того, как он, Пауль, ударил мусульманина и разбил ему челюсть. Об этом лучше сейчас не говорить… Но неужели я действительно кому-нибудь сказал об этом? Часовой на вышке смеялся, но он, конечно, не знает меня по имени и, стало быть, не мог меня выдать. Я тоже смеялся, веселый пришел в барак, и здесь меня ждал этот парикмахер…

Пауль открыл глаза, поглядел на Янкеля и его вдруг осенило: теперь он уже точно знал, что доверил свою тайну этой носатой мыши. Вытаращенные глаза Янкеля, в которых отражался безмерный ужас, подтвердили это Паулю лучше, чем его собственная память!

— Янкель! — сказал Пауль изменившимся голосом. — Почему ты меня не бреешь?

Дрожащие руки Янкеля поднялись, но остановились на полпути.

— Я скажу тебе, почему ты боишься меня брить, — прохрипел Пауль и правой рукой притянул к себе Янкеля. — Потому что ты донес на меня писарю!

— Нет! — взвизгнул Янкель. Дыхание у него перехватило, он со всей силы полоснул бритвой по шее своего страшного врага, и сознание обоих погрузилось в багровую тьму.

Берл был недалеко. Он заметил какое-то странное движение за занавеской, услышал визг Янкеля и глухой шум, словно повалился тяжелый мешок. Юноша осторожно подошел к занавеске, заглянул за нее и обмер. Бледный от страха, он обернулся и закричал:

— Помогите! Герр Пауль… Янкель…

Через несколько минут о происшествии знал весь лагерь. Смерть была заурядным явлением в Гиглинге, но такая смерть, смерть видного немецкого проминента, заставила все разговоры умолкнуть; люди на минуту прекратили работу, в глазах многих появилось испуганное выражение. Возможно ли? Пауль, этот здоровяк Пауль лежит с перерезанным горлом? И зарезал его Янкель, серая мышь Янкель?

Больше всех разбушевался Фриц. Словно готовясь к кровавой мести, он вытащил нож, спрятанный за стропилом, сунул его за пазуху и помчался в немецкий барак.

— Где этот жид? — завопил он, увидя Оскара, наклонившегося над трупом Пауля. — Не знаете вы, что ли, что нашего Пауля зарезали жиды? Может быть, это ты сам подослал Янкеля?

Он кинулся на Оскара, но стоявший рядом Антонеску схватил его в охапку. Старший врач встал и повернулся к буяну.

— Заткнись, Фриц. Сам не знаешь, что болтаешь, — сказал он строго. Это до добра не доведет.

Вырываясь из крепких рук румына. Фриц прошипел:

— Пусти!.. И меня хотите прикончить? Всех немцев решили зарезать!

— Отпусти его, — сказал Оскар товарищу.

Отпущенный Фриц растерялся. Чех и румын были на голову выше его и стояли, готовые отразить нападение. Выхватить нож Фриц все же не решился.

Капо Карльхен стерег Янкеля; тот лежал на полу за занавеской, и даже от оплеух не приходил в сознание. Теперь капо подошел к стоящим над телом Пауля. Он тоже был озлоблен, но владел собой лучше, чем Фриц.

— Не ори! — хмуро сказал он Фрицу. — Будет следствие, все выяснится. Янкель скажет нам, почему он это сделал.

Фриц опять стал бушевать и сунул руку за пазуху, ища нож.

— Что-о? — кричал он. — Вы еще не прикончили эту сволочь?. Где он?

— Отстань! — решительно сказал Карльхен. — Жида повесят, можешь не сомневаться. Но прежде он скажет нам, кто его подослал.

— Прошу тебя, Карльхен, — обратился к нему Оскар. — Не повторяй и ты этих глупостей. Кто мог подослать Янкеля?! Разве не видишь, что он лежит там без сознания? Ведь это же больной человек.

Карльхен сверкнул глазами.

— Больной? Он убийца, и баста! А кстати, кто в нашем лагере отвечает за больных, а?

Оскар умолк. Да, в этом есть доля правды. Ведь еще два дня назад маленький Рач сказал, что Янкель эпилептик и его нельзя держать в парикмахерах.

У входа в барак возникло движение, толпа любопытных, которых не впускал штубовой, расступилась. Вошел писарь, покрасневший, запыхавшийся. Только сейчас, вернувшись из комендатуры, он узнал о происшествии. Сам Хорст ждал его у ворот, и они вместе поспешили в немецкий барак.

Все взгляды обратились на них. Хорст снял шапку и остановился над телом Пауля, словно готовясь произнести надгробную речь. Глаза Эриха беспокойно мигали за стальными очками. Он поглядел на Карльхена, Фрица и обоих врачей, пытаясь угадать, что произошло между ними.

— Ну, писарь, — зловеще сказал Фриц, — это я твоих рук дело. Погляди, что натворили твои новые дружки.

Эрих, словно не слыша, обратился к Карльхену:

— Ты был при этом?