— Вас это возмущает?

— Ну, поскольку это пользуется спросом и приносит доход, зачем делать кислую мину? Впрочем, во все времена секс был — более или менее очевидно, более или менее осознаваемо, — ферментом для искусства; вспомните знаменитую статую Святой Терезы работы Ле Бенена: за выражением мистического экстаза на ее лице видится наслаждение женщины, испытавшей оргазм. Все это хорошо известно. Нет, то, что меня слегка раздражает — смещение понятий, когда все без разбору ставится под почетное знамя искусства, когда сам «жест» становится «творением», что и происходит в современной секс-индустрии. Поместите какой-то предмет из секс-шопа в художественную галерею — и это уже будет «жест»! В секс-шопе этот предмет ничем не выделяется, но в галерее он сразу же возводится в ранг произведения искусства: теперь он «признан», и его продажная цена немедленно возрастает. «Дюшан» постоянно подвергается опустошению! Но, повторяю еще раз — если находятся любители подобного искусства, то почему бы нет?.. Это развивает торговлю… Возвращаясь к садомазохистской практике: провозглашать себя искусством — значит обезопасить себя от вероятного порицания и, кроме того — получить общественное признание. Ну что ж, почему бы и нет?

— Но что касается ваших церемоний, в которых, как вы говорили, присутствует элемент театральности, — вам никогда не хотелось сделать из них платное зрелище?

— Нет. Однажды мне предлагали устроить подобную церемонию в зале Центра Помпиду. Поскольку я отказалась — я все же не хотела, чтобы церемония превратилась в обычный спектакль, — я никогда не узнаю, полагалось ли за это вознаграждение. Нет, определенно мне этого не хотелось. Я всегда отказывалась устроить церемонию ради газетного репортажа или телепередачи. Это сделало бы их неестественными и, в конечном счете, смешными. Возможно, я могла бы продемонстрировать одну из них в каком-то месте, где происходят «перформансы» — с входом по приглашениям и прочем в том же роде — и может быть, кто знает, это вызвало бы критические статьи и различные комментарии… Но в данный момент меня это не интересует.

— Что в конечном итоге представляет для вас особенный интерес? Женский мазохизм?

— По этому поводу можно сказать, что «История О», так же как и «Сексуальная жизнь Катрин Милле» — две книги, которые обозначили новую веху в истории женского желания, выявив мазохистскую природу этого желания; в двух произведениях разных жанров (первый — художественный вымысел, второй — сексуальная биография) представлены два различных аспекта одного и того же явления — мазохизма. Я вижу, как у женщин понемногу нарастает стремление, преодолевающее застенчивость, которая долгое время сковывала их, — сказать и написать открыто, свободно и спокойно о своих сексуальных желаниях, о том, что они чувствуют, что им нравится, а что — нет; например, сказать, что они — мазохистки, что им нравится грубый секс, или, еще хуже, — что они попали к нему в зависимость, сродни наркотической.

— Но вы, кто так хорошо обо всем этом рассказывает, — вы ведь не афишируете себя; во всяком случае, вы отказываетесь, в отличие от других женщин-писательниц, в частности, Катрин Милле, открыть свое лицо средствам массовой информации. Это оттого, что вы жена Алена Роб-Грийе?

— Вовсе нет! Катрин Милле выбрала открытую игру, я — игру под маской; я действительно строго следую правилу — не открывать лица перед СМИ. Кое-кто думает, что я хочу скрыть свое настоящее имя; но все уже давно знают, что Жанна де Берг — это Катрин Роб-Грийе. Об этом говорится даже здесь, в нашем интервью! Итак, речь идет не о том, чтобы сохранить какое-то гипотетическое «общественное положение», но просто об анонимности, о замаскированности, позволяющей мне некоторые игры, которых в противном случае я была бы лишена. Это и есть объяснение «маски» и «вуали». Что до псевдонима, он более точно соотносится с ощущением двойничества. Женщина, которая устраивает церемонии и описывает их — это не Катрин Роб-Грийе, это Жанна де Берг.