Кидаясь в этот омут с головой, ты ставишь на карту всю прожитую жизнь, всё грядущее, настоящее и даже ещё не свершившееся. Любая историческая запятая может изменить твою жизнь совсем в ином направлении.

– Я уже давно нырнула в этот омут, – улыбнулась Шура. – Так что хватит меня пугать непугливую, но навеки испуганную коварным временем. Не получается что-нибудь только у того, кто вообще ничего не делает. Разве я похожа на окаянную лентяйку, отлынивавшую от дел?

– Нет, не похожа, – кивнул Иннокентий Васильевич. – Тогда садись поудобней, будем отключаться от настоящего.

Шура снова плюхнулась в кожаное кресло возле инкрустированного письменного стола и на секунду закрыла глаза. Что её ожидает? И действительно, стоит ли пускаться во все тяжкие, если есть вероятность не слишком гладкого окончания опыта? Хотя эликсир бессмертия давно уже приготовлен какими-то средневековыми алхимиками, но никто из них не посещал будущего.

Впрочем, из грядущих эпох сюда тоже никто не заглядывал. А, может быть, всё-таки заглядывал? Ведь никто никогда не сможет определить, сколько сущностей скрыто на данный момент в человеке? Находясь не в своём теле, Иннокентий Васильевич выкинул штуку со своим двойником Шекспиром, превратив его в знаменитого, известного всем эпохам писателя.

Возможно, и Сашенька сможет на кого-нибудь повлиять или же кто-нибудь из её временных двойников сам окажет влияние на становление девичьего характера? Кто знает. Но отходить от избранного пути никогда не стоит. Иначе человек всю свою сознательную жизнь потратит на искания, метания и прочую анархичную ахинею, но никогда ничего ни для кого не сделает. Прожигание жизни – стоит ли тогда жить?

– Я готова, – просто ответила Шура, обрезая тем самым путь к отступлению и подстёгивая своего друга к выполнению задуманного.

Иннокентий Васильевич подошёл к девушке. В руках у него оказался какой-то серебряный амулет на кожаном ремешке. Он надел его на шею своей подружке и объяснил:

– Это Эгисхъяльм.[11] Древний амулет, способный концентрировать и приумножать личную физическую силу обладателя. Его можно применять в любых критических ситуациях. Самое интересное, что амулет перемещается вместе с путешественником, но уже в физическом состоянии. Он возникает на теле двойника вместе с переместившимся ментальным телом и не вызывает никаких отрицательных эмоций. Исторический двойник думает, что всегда носил этот амулет, к тому же знает, как им пользоваться. Стоит надавить сверху небольшую кнопку и амулет сработает наподобие одноразового выстрела и парализует стоящего или стоящих перед тобой врагов. Но только два-три человека. С обратной стороны к амулету припаян небольшой флакончик с нужной тебе жидкостью. Если появится непреодолимое желание вернуться в своё время и тело или возникнет такая срочная необходимость, то достаточно пригубить из флакона, либо добавить несколько капель в какую-нибудь жидкость и выпить. Тогда снова окажешься здесь в мгновенье ока. А отправляясь в дорогу, необходимо также принять несколько капель этого катализатора. Когда их временной стимул закончится, ты без проволочек вернёшься в своё время и тело.

Иннокентий Васильевич осторожно открыл притёртую пробку на бутыли, запустил в её широкое горлышко ложечку, подцепил толику зелёной жидкости и передал ложечку Шуре. Та осторожно взяла её, но глотать эликсир пока не решалась. Белецкий снова закрыл бутылку, взял со стола обруч для головы, прикрепленный тремя проводками к внутренним клеммам часов с двумя циферблатами, водрузил его девушке на голову и кивнул:

– Ну, с Богом! Можешь глотать.

Сашенька осторожно проглотила отмеренную ей жидкость и снова почувствовала горько-сладкий запах миндаля. Иннокентий Васильевич заводил большим квадратным ключом часы, маятник которых тут же принялся размеренно рассекать воздух по всем четырём сторонам света одновременно и, возвращаясь к изначальному вертикальному состоянию, как нулевой точке отсчёта.

Смотри лучше на маятник, – посоветовал Белецкий. – Он как хрустальный магический шар приковывает внимание, не позволяя ему разливаться в ненужных направлениях. Одной чайной ложечки, думаю, достаточно. Правда, я не знаю, в какой именно поток временного пространства тебя занесёт, но… полагаю, тоже в Средние века… потому что на часах… я сделал… надцать оборотов… мотри, не пред… ни каких…ствий…

Голос Белецкого стал куда-то исчезать, сливаться с возникающим шумом пространства, то пропадая, то вырисовываясь, струился вокруг часов удивительной разноцветной спиралью.

Где-то трижды прокричал петух, и Шурочке вдруг ни с того, ни с сего вспомнилась известная фраза, высказанная Иисусом Христом апостолу Петру: «Рече ему Иисус: аминь, глаголю тебе, яко в сию нощь, прежде даже алектор не возглаголит, трикраты отверзешься от Мене».[12] Не значит ли это, что играя со временем, девушка непроизвольно нарушает какие-то Божьи Заповеди? И причём тут петух, Шура так и не могла сообразить. Вернее, не успела.

Всё смешалось, перекрутилось в каких-то графических спиральных завихрениях, неся Сашеньку, как лёгкую пушинку то ли в безвоздушном пространстве, то ли в простом человеческом восприятии Космоса. Но, если перед девушкой распласталась Вселенная с кружащимися во всех направлениях спиралями времени, то, как же ей самой удаётся смотреть на это со стороны?

Всё было бы понятно, если б она сидела у окошка в натопленной тёплой комнате завьюженной декабрьской ночью и наблюдала через стекло сумасшедший пляс снежинок в сиротливом луче одинокого подоконного фонаря. Но здесь вовсе не зима и не обычный человеческий мир с его сакральными заботами и проблемами.

Она вдруг увидела какой-то зал, вынырнувший из подпространства, похожий на церковный придел, в котором стояло множество разношёрстного народа, одетого неизвестно во что. То есть, одежда на людях, безусловно, присутствовала, только какой народ мог одеваться в пышные придворные одежды эпохи Возрождения, и терпеть приютившихся здесь же непритязательных оборванцев, в накинутых на плечи мешковинах, подпоясанных простыми верёвками?

Сама она оказалась одетой в расшитое золотом атласное пурпурное платье с глубоким декольте и ниспадающим с головы кисейным занавесом красного цвета, который крепился к остроконечной шапочке такого же цвета, как платье и кисея. Слева от неё стоял мужчина в диковинном красно-чёрном кафтане и леггинсах, плотно обтягивающих мускулистые ноги. Причём, левую ногу мужчины охватывал красный цвет ткани, а правую – чёрный.

– Красно-чёрные леггинсы – это что-то, – мимоходом отметила Шура.

На голове у мужчины красовался огромный берет со страусовым пером, который пронзал белой молнией красно-чёрный колер нарядов жениха и невесты. А ведь верно! Её двойник, то есть двойняшка, выходила сейчас замуж за богатого гранда. Это Шура поняла как-то исподволь. Вероятно, сознание невесты проникло в ментальную сущность поселившегося в теле невесты «зайца».

В общем, Саша чувствовала себя, как в своей собственной физиологической оболочке, поэтому первым делом принялась осматриваться.

Перед ними на солее[13] стоял священник в католической сутане, покрытой сверху кружевным белоснежным саккосом, усердно читающий установленные молитвы. В католическом соборе со стрельчатыми потолками и окнами вдруг раздалась органная музыка. Видимо, так было положено по обряду, но музыка напоминала ураганные фуги Баха, поэтому по спине девушки пробежали мурашки.

Тут сама невеста, почувствовав внутри что-то необычайное, вздрогнула, инстинктивно приложила ладонь к груди и на секунду закрыла глаза, будто была поражена шквалом удушья. Ей, настоящей невесте, вдруг показалось, что сам ангел снизошёл в её тело с небес и устраивается внутри, словно собака на сене. Для этой девушки удивительное недомогание и раздвоение сознания было, конечно же, очень необычайно, поэтому нет ничего удивительного, что она немного испугалась.