Главное – в момент неожиданных ситуаций не растеряться, не потерять правильную ориентацию, понять, где ты находишься, где стоишь, в какую сторону продолжать движение, что впереди и что позади тебя. Всё обошлось. Он дошёл до дома сам и был рад, что преодолел очередную трудность.
Но самая большая удача была в изобретении трости
для бега незрячего человека, придуманной им самим. При беге чуткая белая трость от соприкосновения с поребриком и дорогой сильно вибрировала и скакала, теряя при этом упор и точное направление бега. Из-за этого он не раз убегал в другую сторону, спотыкаясь и падая от неожиданных препятствий. Тогда ему в голову пришла блестящая мысль – соорудить из лыжных палок весомую трость. Он заказал два монолитных шарика диаметром с пятикопеечную монету из титана, закрепил их к концу палок, отрезал от них ненужные кругляшки – и трости готовы. С такой тростью он уже не сбивался с пути. Правда, возникла другая проблема: при беге вперёд люди его видели и уступали дорогу, а при беге назад тот, кто шёл впереди, его не видел, и он не раз набегал на людей, пугая их. Вот тогда и родилась идея привязать к ручке колокольчик для оповещения. А затем они с Валентиной заказали спортивную футболку с надписями о незрячем бегуне. Прохожие к нему привыкли, некоторые приветствуют при встрече, желая здоровья.
Вернувшись домой после пробега, Олег принял ледяной душ, растёрся полотенцем и аккуратно повесил спортивные вещи на верёвку в ванной, в которой был идеальный порядок, придающий ему чувство независимости и уверенности. Теперь – крепкого чайку с лимоном, нарезанным заботливыми руками Валюши, посыпанным песочком и уложенным в баночку. Можно сварить пару яиц вкрутую, хлеб, сыр, колбаска – всё есть. Он, сам не зная почему, постоянно общался вслух с Валей, будто она была рядом с ним.
– Валюта, давай я за тобой поухаживаю, – говорил Олег, ставя чайник на плиту и кружку на стол. – Сегодня будем пить чаёк покрепче, чтобы мысль работала яснее. Ничего, ничего, цвет лица не испортишь. Ты для меня всегда молодой остаёшься, как тогда, в белые ночи. Тебе с лимоном? Ну и мне тоже. А вот нарезка с сыром, докторская колбаска. Сейчас я найду, где сливочное масло в холодильнике, поставлю на стол и сделаю тебе бутерброды. Давай попьём сегодня зелёный чай. Извини, если перепутаю и возьму не тот пакетик. Нюхать бесполезно, чай в пакетах без запаха. А я два положу из разных коробочек. Не возражаешь?
Разговаривая, Олег накрывал на стол, аккуратно наливал кипяток в кружку, варил яйца на плите, делал бутерброды, ориентируясь всё лучше и лучше на кухне. Чаепитие получилось отменное. Затем он перешёл в свою комнату, сел за рабочий стол и решительно продолжил свои воспоминания, включив запись на диктофоне:
«23 февраля 1965 года у нас родился сын, которого мы назвали Вадиком. Исполнилось моё желание. Я очень хотел иметь сына. В семье прибавилось забот, и возникли проблемы материального плана. Заработки были нестабильные: иногда хорошие, а порой ниже желаемого. Всё зависело от того, к какому режиссёру попадёшь в бригаду. Из-за этой нестабильности и сдельной работы я уволился.
А в это время на Ленинградском телевидении разворачивались работы на студии мультипликационного участка. Освободилось одно место художника-мультипликатора, и меня туда взяли. Поначалу группа была маленькая: один оператор, один шрифтовик, два художника-мультипликатора. Оклад у меня был 120 рублей. Сначала работы было немного. Технические возможности на уровне кинолюбителей. Но постепенно мультицех оснащался современным оборудованием, появились новые художники и операторы. Работа была интересная, приходилось делать всё самостоятельно от начала до конца, так как не было специальных режиссёров-мультипликаторов, как на «Леннаучфильме». Занимался разработкой сценария, писал съёмочный паспорт для оператора. Некоторые работы снимал самостоятельно. В основном мы делали мультзаставки к цикловым, музыкальным, учебным, театральным и другим передачам. Эти короткие заставки были в пределах от одной до пяти минут, не более.
После рождения Вадика Валюта перешла работать в Институт гриппа, который находился рядом со студией. Мы ходили иногда вместе обедать и часто возвращались домой вдвоём. Нам стало тесновато жить в узкой 12-метровой комнате. К счастью, в городе стали переселять семьи в новые квартиры, и мы решили съехаться с мамой и сестрой в одну трёхкомнатную квартиру-распашонку на проспекте Науки, где шло крупное строительство жилых домов. Всё свободное время я старался проводить с сыном.
Когда Вадику исполнилось пять лет, мы два лета подряд ездили в Молдавию. Жили в Бендерах, в Парканах, ездили на пароходе на Каролину-Бугаз к Чёрному морю. Путешествовали «дикарями». Я делал много акварелей, нигде не расставаясь с этюдником. Дважды были в Томске у отца Валюши. Сибирь оставила неизгладимое впечатление благодаря своей природе, ярким краскам, прозрачности воздуха и таёжным лесам. По сравнению с псковским и калининским, этот период жизни оказался самым плодотворным…»
Через несколько секунд диктофон щёлкнул и остановился.
«Первая дорожка закончилась», – понял Олег и, перемотав плёнку немного назад, включил её. Услышав последнюю фразу, добавил: «Конец первой дорожки первой кассеты». Затем выключил диктофон и погрузился в себя, вороша память, как слетевшую золотую листву своего Древа Жизни.
И всё же, что бы он ни делал, куда бы ни ходил, мысль о внезапной потере зрения жила в нём постоянно, заполняя всё его существо какой-то нереальной ностальгией по краскам жизни, ещё вовсе не потерянным, но уже отдающим болезненной острой тоской, которая внезапно ошпаривала его с ног до головы или обдавала холодной испариной. Он верил и не верил одновременно в то, что, по словам опытного врача, ждало его впереди. Короткого душевного покоя он мог достичь только тогда, когда с увлечением погружался в своё творчество. Подсознательно он торопил момент наступления этого состояния, искал его, а погрузившись в него, старался продлить его как можно дольше. Каждый зрячий день своей жизни он принимал как последний и пытался прожить его не впустую. Иногда он закрывал глаза, чтобы представить: а как это – жить в полной темноте? Становилось страшно. Он гнал от себя эту, как он надеялся, бредовую мысль. Ну, не может быть такого, чтобы в наше время дать человеку спокойно ослепнуть! Есть же хирургия, лекарства и вообще чудо на свете? Да, тогда он еще мог взвешивать все «за» и «против» и на что-то надеяться, так как он видел солнце, своего сына, жену, ходил на работу и был востребован жизнью.
Однажды в журнале «Наука и жизнь» он прочитал статью о том, что в знаменитой одесской клинике глазных болезней имени Филатова стали впервые проводить лечение больных с подобным диагнозом. На крыльях надежды они с мамой отправились в Одессу. Мама была на пенсии, а он взял отпуск. Больница находилась на берегу Чёрного моря. Они сняли комнату недалеко от больницы, и Олег стал проходить амбулаторное лечение. Одесса и Чёрное море потрясли их. Ведь они с мамой были там впервые. Весь день, кроме часов лечения, они проводили на берегу моря, отдаваясь во власть ослепляющего солнца и тёплых морских волн. Он как мальчишка бегал по морскому побережью в поисках диковинных ракушек, из которых с упоением резал причудливые фигурки, чтобы подарить соседям и хозяевам комнаты. Катались на пароходе, осматривали город, спускались в катакомбы и просто путешествовали пешком, куда ноги несли. Время лечения пролетело молниеносно. Результат: поле зрения не изменилось, но видеть он стал лучше на две строчки. Рекомендовали продолжать тот же курс лечения постоянно дома и приехать в Одессу через шесть месяцев на повторный курс.
В следующее лето Олег уже приехал с Валентиной и Вадиком, остановившись у прежних хозяев. Для семьи это было счастливое время пребывания на Чёрном море. Олег радовался за них, понимая их восторженное состояние, в котором сам когда-то пребывал. В этот раз его положили в стационар и тщательно обследовали. Результат был удручающий: близорукость вернулась в прежние рамки, будто бы и не было улучшения полгода назад. Более того, впервые ко всем выявленным болезням глаз в заключительной справке была указана ещё одна – «синдром Ушера». Что это за коварное заболевание, Олег не понял, так как ему не удосужились объяснить. В беседе лечащий врач дал ему понять нецелесообразность прохождения курсов лечения в Одессе. Вот так, в полном неведении, с мыслью о бесполезности проведения каких-либо лечебных мероприятий, они уехали домой в Ленинград. Кто его знает, может быть, надо было приезжать на лечение в Одессу каждые полгода? Но для семьи это было бы разорительно, а с работы никто бы его не отпустил в отпуск два раза в году, просто уволили бы, и всё.
