– О духовном земном могу спросить? – задал уже какой по счёту вопрос поэт Родион. Увидев кивок Рода, он изложил «земное».
– Боже, у нас есть два великих литератора, один писатель, другой поэт. Писатель создал больше десятка интересных книг, он же редактор своей газеты; поэт насочинял такую общую толстую книгу, которая толще его живота в два раза… А что-то им не дают Нобелевской премии? Что скажешь? – чуть не по-свойски спросил Родион.
– Я знаю, о ком ты спросил. Коль не хочешь называть их имена, из деликатности и я не стану. Но отвечу за обоих. Писатель действительно интересный. Но односторонний. Его потрясла судьба афганского героя Наджибуллы, наделавшего много ошибок в своей революции. В частности, он перегнул в отношениях со своими муллами. Повешен. Ваш писатель, знавший его лично, после этого занял крайне консервативную прохристианскую позицию. Его почти всегда можно увидеть рядом с крестом. Будто он не знает, что этим крестом-мечом уничтожали русский и другие народы. Он трепещет от одного слова «язычник» не потому, что сам боится его, а как бы кто не услышал, что ему приятно это слово. Ему в конце жизни можно служить иереем в столичной церкви или самим патриархом… В литературе глубоко не копнул. Стремится к описаниям красоты технического прогресса. Берёт из истории только неопасные стороны. Поэт, который перебегал в жизни с одной стороны баррикады на другую, живёт в России наездами. Он интересен своими образами-словами. Социально-эпических образов не создал. Это учитывает жюри международной премии. Мы здесь не вмешиваемся. Ты согласен?
– Да! – как утвердил поэт рассказ Бога. – Прости меня Боже Роде, в моей голове вертится провокационный вопрос. можно сказать? Имей в виду, вопрос очень хитрый…
– Говори и хитри, я всё тебе разрешаю, чтобы ты смог передать людям мои объяснения.
– Ну ладно, – потёр руки поэт, как перед некой схваткой. – Мы тебя славим, как созидателя слова, как автора слова, открывшего Мир. Но тогда ты должен уметь говорить стихами.
Люди ахнули: додумался, паршивец.
– Если можешь, тогда сочини что-нибудь, ведь в твоей голове запас слов всего мира!
– Додумался, да? И что же я, по-твоему, должен сочинить такого. Чтобы осталось в памяти? – вопрос адресован своему собеседнику.
– Коли мы оба русые, – начал поэт, – пропесочь в стихах мой народ с какой-нибудь его слабой стороны, чтобы знал, как ему следует жить дальше. Можешь?
– Минуту на размышление хоть дашь? Или сразу?…
– Минута пошла… – разрешил поэт.
БОГ:
Вначале слово – вещь потом,
Вещь в слове – это хлеб, муж, дом…
Мою вы истину, как дар,
Вкушаете любовь – нектар.
Когда огонь, вода и снег,
Тогда любви разлив, разбег;
Любовь с душою-огнем – есть.
А без Моей души – то секс;
И в этом вечная беда —
Воды полно, но нет огня;
А лжелюбовь? То – секс, то – бес,
То – падкий и греховный стресс;
Покрыто мраком много царств
(Ушли без запаха лекарств);
Причина не война – разврат,
Всё тот же секс вогнал их в ад;
Коварный супостат разбит;
Русь на китах любви стоит;
Русь сгубит не любовь, не враг,
А лжелюбовь подточит флаг…
У вас лишь гольный секс в уме.
Молитв о хлебе нет ко мне.
Почёта предков тоже нет,
Запутались – где тьма, где свет.
В подменах стали утопать.
Забыли, как детей рожать.
Избытком снег стал и вода,
Причиной сделалась беда.
Предел не тот внесли вы в дом.
Вам секс как будто стал отцом.
Чужих спешите осуждать.
Не лучше ли своё создать?
Изгнав трудами бедноту,
Догнать далёкую мечту;
Воздвигнув светлый идеал,
Взойти на свой же пьедестал.
Итог ваш детям перейдёт,
И подвиг ваш, и ваш восход.
Им лучше, чем торчать в ТиВи,
Шахидами смердеть в Сети.
Но не единый труд красив.
Красивый, кто любим, любив.
Любовь – тем стимул и венец,
Кто молодец и кто боец.
Я счастье новое сотку.
Я дам всего лишь по глотку.
И лишь потом, у наших ног,
Лишь те, кто страду превозмог,
Кто вник, где смысл, где суета,
Те насладятся досыта
Не сырью снега, не водой,
А благоденственной душой.
Однажды раз медку вкусив,
Животный мир плодит детей.
И каждый зверь у них счастлив.
Пример невредный для людей.
В этом месте Бога Рода перебила девушка из толпы любозрителей. И она тоже оказалась от слова «поэт», поэтессой:
– Но Боже! Жестоко, плохо
Даровать ничтожны крохи;
Оставь себе на память, правь,
А нам прикольна будет явь.
БОГ:
Цветочек! От незрелых лет
Перечишь Мне, пути не вняв.
О том вопи, что хуже нет:
Усопнет Русь, канон поправ!..
Такие наставления провозгласил Бог Род для русского народа. И странное дело. Бог то ли выдохся, то ли устал, его не оказалось на месте. Он пропал, не попрощавшись со своим другом-поэтом. Тотчас же пропали скамейки и диваны. В высокой траве торчали лишь головы любозрителей-экскурсантов и просто посетителей кладбища для почтения предков. Они поднимались, озирались, протирали себе глаза, качали головами и расходились, не разговаривая. Видимо, несли в себе новую думу. Упустил Родион спросить о скамейках. Как они появились, из чего? Неужели всё из тех же духов, способных принимать собой любой облик? Где ты, Бог Род, родной? У Родиона защемила душа, готовая хоть сейчас вознестись к самому Богу и служить ему в образе Его помощника…
На месте около величественного распятия Иисуса Христа остались лишь два человека. Это учитель русского языка и литературы, поэт Родион и крикун, бросивший в Бога бутылку «Карачинской» и наказанный самим Богом за мелкое хулиганство. Родион подошёл к узнику, потрогал тонкое каменное платье, посмотрел узнику в плачущие глаза, вынул платок и вытер им лицо хулигана.
– Терпи теперь, я тебе не помощник. Хоть понял, за что тебе кара?
Узник камня моргал глазами: «Понял…»
Поэт поднял глаза вверх. На него с креста смотрел Иисус Христос. Родион удивился. Он ожидал, что Христос осудит его взглядом. Нет, Иисус благожелательно смотрел на поэта. Из вздувшихся трав кто-то пищал: «Не стыдно вам две тысячи лет держать человека на кресте. Он же не железный»! Родион сказал в траву:
