«По поводу передников для девочек. Хант [их нянька] хотела бы иметь один для Молли из батиста, 16 пенсов за ярд, 40 дюймов шириной, еще два хлопчатобумажных, они лучше отстирываются, 13 пенсов, 38 дюймов ширины. Еще две вставки, одна за 6 пенсов, не очень красивая, и одна за 10, действительно красивая. Но она на 4 пенса за ярд дороже… Мистер Гримстон говорит, что не может нам поставлять баранину за 9 пенсов фунт, она теперь подорожала. Я спрашивала у других мясников и выяснила, что они продают ее минимум по 10 пенсов за фунт…
Я заплатила всем, кроме мясника, тем, что ты послала, и еще остался фунт, который я сохраню до следующего раза… сегодня я ездила в Кларенс и договорилась о лекции по уходу за детьми на завтра… Потом сделала несколько визитов и домой вернулась с папой в 4.35. Потом мы с Молли собирали первоцветы».
Выполнив семейные обязанности, Гертруда переехала в Лондон для своего «выхода в свет». На тех приемах, домашних вечеринках и балах, куда приглашали девушек, им представляли ряд подходящих холостяков из официального списка, из которых, как предполагалось, они найдут мужей. В обязательном белом платье с треном, с высокими белыми перьями, надежно закрепленными в рыжих волосах, Гертруда приехала в Букингемский дворец с Флоренс и Хью в медленно ползущей череде карет и сделала свой официальный реверанс стареющей королеве. В плотном сопровождении она посещала вечера в десятке главных домов, в том числе у герцога Девонширского, в семействе Лондондерри и Стэнли, гостила на Одли-сквер у лорда и леди Артур Расселл, среди многочисленных детей которых числилась ее близкая подруга Флора, ездила в Аскот в великолепной шляпке, присутствовала на крикетном матче между Итоном и Хэрроу и проводила уик-энды в загородных домах. Флоренс она писала: «Помнишь, мы обсуждали, как другие девушки проводят свои дни? Теперь я это узнала: они спешат из одного дома в другой на крикетные недели, что означает целый день крикета и целую ночь танцев…» Ей нравились разговоры с разными людьми. «Приехал лорд Карлайль и сел возле меня. Мы говорили о футболе и о церкви! Он был удивлен, сколько я знаю церковных сплетен, а я – что он вообще знает о футболе. Еще должна сказать, что я была в очень красивом платье, которое имело большой успех».
Как Оксфорд казался ей тесным после той свободы, которой она наслаждалась дома, так и теперь лондонское общество связало ее условностями, которые не так строго соблюдались в Бухаресте. Поскольку аристократические фамилии, такие как Сесилы, Говарды, Кавендиши и Стэнли, правили обществом, наличие или отсутствие приглашений от этих социальных арбитров говорило о степени принятости девушки в обществе. Гертруде более всего досаждала, как это было и в школе, и в университете, необходимость сопровождения при каждом выходе из дома, пусть даже в картинную галерею или церковь. Привыкшая галопировать по всему Йоркширу, перемахивая на охоте через изгороди, теперь она в гостях в деревне должна была медленно рысить в кавалькаде среди других гостей, грумов и семейных кучеров, держась в тесной группе. Ей приходилось осторожно выбирать книги, с которыми ее могли увидеть, и даже выслушивать порицание за чтение «Ученика» Бурже. И тот факт, что она читала книгу на французском, не спас ее от упрека: в романе выведен ученик, применяющий натуралистические теории своего учителя в повседневной жизни.
Время от времени Гертруда вырывалась из плена. Ее добрая подруга по школьным временам Мэри Талбот, праведная женщина, которой предстояло выйти замуж за будущего епископа Чичестерского, посвятила свою трагически краткую жизнь работе в трущобах лондонского Ист-Энда. Понимая, несомненно, насколько начинают расходиться их жизненные пути, однажды Гертруда ускользнула от своих сопровождающих и вызвала недовольство Флоренс, поехав самостоятельно на новой подземке в Уайтчепел, где провела восхитительный день, сопровождая Мэри в ее обходах.
Флоренс выразила неодобрение по поводу флирта Гертруды с Билли Ласселсом. Тот факт, что они кузены, сказала она, не дает Гертруде права пренебрегать условностями, тем более что Билли много времени проводит в Лондоне, пока его родственники путешествуют за границей. Гертруда пользовалась доверием в том смысле, что она будет вести себя прилично, хотя это часто ее раздражало. «Мы с Билли сидели в саду и долго разговаривали. Он хотел взять меня с собой в Паддингтон и отослать обратно в кебе. Не бойся, я не поехала – а что бы случилось, если бы поехала? Было десять часов». Еще один кавалер, некто капитан Икс, повез ее на выставку и отвез домой в кебе. Гертруда писала Флоренс: «Надеюсь, я тебя не шокировала». Если капитан рассчитывал на флирт, то его ждало разочарование. «Я всю дорогу туда рассуждала о религиозных верованиях, а всю дорогу обратно – о весьма метафизических понятиях истины… очень люблю говорить с людьми, когда у них есть желание говорить разумно и о том, что хочется обсуждать». Когда Флоренс высказала ей упрек за нескромность поведения, Гертруда ответила обезоруживающе: «Вряд ли много внимательных знакомых видели меня в воскресенье, это был очень суматошный день. Я уверена, что тебе он бы не понравился, но знаешь, и мне тоже нет!»
Когда с течением времени Гертруде самой пришлось сопровождать Эльзу и Молли на танцы в Лондоне, она очень радовалась, помогая им одеваться в парадные платья, но вскоре ей надоело, что за ними нужно все время присматривать. Вспомнив замечание Флоренс на майских балах насчет того, какой старой она себя чувствует, присматривая за молодыми, Гертруда ей написала: «Я сидела и смотрела, как они танцуют, и понимала, как ты чувствовала себя в Оксфорде».
Какой была Гертруда в свои двадцать с лишним? Увлекает мысль, что мы можем иметь некоторое ее описание, сделанное тонким аналитиком характеров Генри Джеймсом. Этот писатель был хорошим другом Флоренс и Элизабет Робинс, Гертруда с ним несколько раз виделась: иногда как с гостем семьи Белл и неоднократно на обедах у Расселлов, где он тоже был частым гостем. Слушая, как он смеется над романом миссис Хэмфри Вард, она сказала, что он «настоящий критик – такой умеренный, такой справедливый и такой презрительный! Каждая фраза вонзалась в голову, как гвоздь, и это был гвоздь в крышку гроба, где лежала репутация миссис Вард как писателя». О герое романа Джеймс заметил: «Тень. Персонаж, отложенный на неопределенное время, он не приходит ни к чему». Вряд ли простодушный и очень прямой характер Гертруды остался Джеймсом не замеченным, и очень хочется сравнить ее с Нандой, героиней романа «Неудобный возраст», выпущенного не сколько лет спустя, в 1899-м. Гертруда могла быть среди молодых леди, которые его вдохновили. Флоренс Белл была сторонницей и конфиденткой Джеймса в борьбе за успех в театре, и в 1892 году главную героиню своего рассказа «Нона Винсент» он списал в основном с нее.
«Неудобный возраст» создан на материале чуть более раннего периода жизни Джеймса, когда он был закоренелым завсегдатаем лондонских гостиных. Он касается «иногда ужасного, часто запаздывающего, но никогда полностью не останавливаемого выдвижения на первый план» дебютантки и «“сидения внизу”, начиная с определенной даты, жестокосердной девы, прежде стоявшей на возвышении, – ситуация, которая может легко ощущаться как кризис [из-за] того, что в кругу, где свободно велась речь, приходится теперь принимать во внимание присутствие новой, невинной, совершенно неакклиматизированной личности».
В его юмористическом повествовании показан утонченный круг взрослых, «озадаченных внезапным появлением открытого ума и пары ясных любознательных глаз, с которыми отныне приходится считаться». В мире Джеймса – мире полутемных гостиных и тонких подтекстов – Нанда торчит бескомпромиссной фигурой, вопрошающей, своеобразной, честной до неловкости. «Не такая хорошенькая», как маленькая красивая Эджи, она «владеет собой… искренняя… забавным образом лишена робости и легкомыслия… нелегко обескураживаемая» и в разговоре проявляет «жестокую ясность юности». Глаза из-под «шеренги светлых волос» смотрели на собеседника «с мягкой прямотой», которая «создает красоту всего остального». Она предпочитала, когда есть возможность, ходить пешком, а не ездить в карете.
