— Так, стало быть, — захохотал лесоруб, явно любивший находить в людях таланты, понятные и приятные ему. — Руки у меня, так скать, одеревенели в лесу. Другой раз жену надумаешь погладить, а она сердится: цепляешь, мол, своими мозолищами. Вот такая штука, туды-сюды!

А старушка разохотилась и очистила всю картошку, подогреваемая восхищенными взглядами и восклицаниями, потом властным голосом дала указания — когда и сколько солить, как нарезать лук — и опять пошла в вагон, к больному, демонстрируя свою самоотверженность и самоотречение.

Костер разжигал Иван Капитонович, он делал это обстоятельно, со знанием всех тонкостей, и можно сразу было представить его среди огромных сосен и елей, в глухой и пахучей дальневосточной тайге.

Генка, Арвид и Лена затеяли играть в салочки. Удивительно, но маленькая Лена оказалась быстроногой, увертливой и неугомонной, так что в роли догоняющего почти все вримя приходилось быть Арвиду. Бегал он совсем плохо, злился, что никого не может догнать, и скоро совсем выдохся, в изнеможении упал на траву. Чтобы поддержать игру, Генка поддался ему, Арвид шлепнул его рукой, а сам снова с воплем упал на землю:

— Лежачего не салить!

А Генке было того и надо. Он помчался за Леной, которая перед игрой сбросила туфли и теперь стремительно убегала от преследователя.

— Догоню! — завопил Генка, ощущая в каждой клеточке своего тела разбуженный древний зов охотника.

— Слабак! — Лена обернула к нему разгоряченное лицо и вдруг споткнулась о кочку, упала, покатилась по траве и замерла, лежа на спине и раскинув руки. Короткое ситцевое платьице задралось.

Генка замер как вкопанный. Загар на ногах Леночки, золотистый, нежный, постепенно таял и переходил в молочную белизну…

Это было наваждение. Нужно было немедленно отвернуться, чтобы прогнать его, но Генка смог отвести глаза только тогда, когда рядом раздался чужой и ненужный голос Арвида:

— Жених и невеста поехали за тестом!

Услышав голос читинца, Лена замедленным движением, словно нехотя, протянула руку:

— Помоги!

Наваждение медленно отступало, освобождая Генку из своего цепкого, навязчивого плена. Лена встала, незнакомо посмотрела на Генку синими до черноты глазами и улыбнулась.

Арвид очутился рядом с ними, почуяв, что «жених и невеста» сделали еще один шаг к сближению.

— Лю-бовь, лю-бовь! — противным голосом запел он, подняв одну руку вверх, а другую прижав к сердцу.

Лена улыбнулась, а Арвид, польщенный этим, сделал стойку на руках, задрыгал ногами, на которых чудом держались ветхие башмаки, но потерял равновесие и упал на спину.

— Эх ты, чучело! — Генка обрадовался возможности показать свои физкультурные таланты. — Смотри, как надо работать!

Он разогнался и сделал сальто вперед, чувствуя во всем теле удивительную упругость и легкость, зная, что рассчитанно взлетает в воздух и точно опускается на землю.

— Здорово! Браво! — Лена захлопала в ладоши.

А Генка, разгоряченный похвалой, сделал еще одно сальто, но теперь уже назад. Тут уж и Арвид не выдержал.

— Вот черт! — В его голосе слышались и восхищение, и досада, и зависть. — Ловко!

— У тебя много талантов, Гена, — с улыбкой заметила Лена. — Только смотри, не разбрасывайся по мелочам, а то потеряешься!

— Липовые таланты! — заверещал Арвид, которому явно хотелось развенчать приятеля и хоть в чем-то перещеголять его. — Давай, Лена, я принесу тебе камышовые палочки? Хочешь?

— Давай, неси, — вместо Лены сказал Генка, чтобы отделаться от Арвида. — Только если потонешь в болоте, я тебя вытаскивать не буду!

— Фью! Не потону! — И Арвид по-журавлиному зашагал к болоту.

— Слушай, Гена, ты все-таки жил в городе. Ты меня обманываешь, — сказала Лена и посмотрела на Генку своими огромными синими глазами.

Только сейчас Генка понял, в чем необычность этих глаз: они располагались не перпендикулярно к переносице, а образовывали как бы небольшой угол, и это расширяло лицо, делало его скуластеньким и таким неожиданно симпатичным, что Генка радостно улыбнулся своему открытию, не обратив внимания на вопрос Лены, в какой школе он учился. И как она только не понимала, что его открытие в сто раз важное школы и всего прочего!

— Обыкновенная школа, — ответил он, наконец, все еще продолжая улыбаться. — Деревянная, двухэтажная. Ничего интересного.

Но Лена по-прежнему удивлялась, что Генка и книг много прочитал, и на трубе умеет играть, и спортом занимается. А что тут удивительного? В поселке было мало развлечений, а потому и книги, и музыка, и спорт неотразимо привлекали Генку, они казались отблесками большой настоящей жизни, к которой ему хотелось хоть чуточку приобщиться.

Потом они говорили о разных пустяках, таких милых и таких значительных, и Генка был счастлив, что Лена не вспоминала о прошлом, не говорила о будущем, она как будто стала совсем девчонкой, и они разговаривали как равные по возрасту и житейскому опыту.

Лена рассказала, что ей приснился ночью страшный сон.

— Я проснулась, а в вагоне темным-темно. А этот, Николаем его зовут, дышит так страшно, вагон на ходу скрипит, качается. Я почему-то очень испугалась, и знаешь, что мне захотелось?

— Не знаю, — сказал Генка, с умилением слушавший Лену. Он живо представил, как она проснулась ночью, такая маленькая и беззащитная.

— Мне захотелось, чтобы ты был рядом… — Лена быстро взглянула на Генку и рассердилась:

— Ну, ты и обрадовался, покраснел! Не буду тебе ничего рассказывать!

— Да я… — Генка оправдательно замямлил что-то в ответ. Он хотел сказать, что не думал ничего плохого, что сам в детстве просыпался вдруг ночью после страшного сна и звал мать, а она будто ждала — обнимала мягкой теплой рукой, и он сразу засыпал, успокоенный и надежно защищенный от всех опасностей, какие только может коварно приготовить ночь для маленького мальчика…

К Лене и Генке приблизились два подвыпивших парня. Один — невысокий блондин с бледно-голубыми нагловатыми глазами, довольно красивый, в хорошем, но слишком просторном пиджаке. Второй — коренастый крепыш — был одет похуже, на нем были несвежая белая рубашка с засученными рукавами, армейские брюки и сапоги.

— Ничего себе красоточка? — громко произнес блондин, останавливаясь в нескольких шагах от Лены и Генки.

— Конфетка, — неожиданно тоненьким голосом отозвался крепыш, оценивающим взглядом обшаривая Лену. — Мы ею займемся на досуге. Вплотную займемся. Ишь ты! Глаза-то — прямо блюдца! — И крепыш засмеялся, довольный таким сравнением.

Лена прижалась к Генке. Шепнула, почувствовав, что он весь напрягся:

— Не надо. Не связывайся. Прошу тебя.

— Боялся я их! — громко сказал Генка, возмущенный наглой бесцеремонностью парней, которые, казалось, его вовсе не замечали. — Видали мы таких!

Блондин остановил на Генке жидко-голубые глаза.

— Леша, ты слышишь? Этот мальчик хочет наколоться. Поможем ему?

— Натурально, — пискнул здоровячок Лешка, поигрывая квадратными плечами Только пойдем еще выпьем да на девочек посмотрим, здесь есть кой-какой товарец. Ауфвидерзейн!

— Мы не прощаемся, — улыбнулся блондин, и они пошли по лугу, наглые, уверенные в себе.

— Гена, зачем ты связываешься? — Лена с тревогой посмотрела вслед пьяным парням. — Ведь они могут избить, изуродовать тебя ни за что ни про что.

— Из-за тебя я готов и пострадать, — засмеялся Генка, хотя ему было не очень весело.

— Я не хочу, чтобы ты страдал. Их двое, а ты один. Они злые и сильные.

— А я что, слабак? — обиделся Генка. — Я их не боюсь. Меня один пленный японец таким приемчикам научил — ай да люли!

Генка не любил драться, но если уж отступать было некуда, умел постоять за себя. В поселке жили здоровенные парни, встречались там и отпетые буйные головушки, кроме крепких кулаков, ничего не имевшие за душой, но и они никогда не трогали Генку Майкова.

Лена слушала его с иронической улыбкой.

— Ладно, ладно, — проговорила она. — Но все-таки давай не будем с ними связываться.