Давыдову Нельзя, мой толстый Аристип: Хоть я люблю твои беседы, Твой милый нрав, твой милый хрип, Твой вкус и жирные обеды, Но не могу с тобою плыть К брегам полуденной Тавриды. Прошу меня не позабыть, Любимец Вакха и Киприды! Когда чахоточный отец Немного тощей Энеиды Пускался в море наконец, Ему Гораций, умный льстец. Прислал торжественную оду, Где другу Августов певец Сулил хорошую погоду. Но льстивых од я не пишу; Ты не в чахотке, славу богу: У неба я тебе прошу Лишь аппетита на дорогу. * * * Зачем ты послан был и кто тебя послал? Чего, добра иль зла, ты верный был свершитель? Зачем потух, зачем блистал, Земли чудесный посетитель? Вещали книжники, тревожились <цари>, Толпа пред ними волновалась, Разоблаченные пустели алтари, [Свободы буря] подымалась. И вдруг нагрянула… Упали в прах и в кровь, Разбились ветхие скрижали, Явился Муж судеб, рабы затихли вновь, Мечи да цепи зазвучали. И горд и наг пришел Разврат, И перед<?> ним<?> сердца застыли, За власть<?> Отечество забыли, За злато продал брата брат. Рекли безумцы: нет Свободы, И им поверили народы. [И безразлично, в их речах,] Добро и зло, всё стало тенью — Всё было предано презренью, Как ветру предан дольный прах. Кораблю
Морей [красавец] окриленный! Тебя зову – плыви, плыви И сохрани залог бесценный Мольбам, надеждам и любви. Ты, ветер, утренним дыханьем Счаст<ливый> парус напрягай. Ты колыханьем Ее груди не утомляй. * * * О боги мирные полей, дубров и гор, Мой Аполлон ваш любит разговор, Меж вами я нашел и Музу молодую, Подругу дней моих невинную, простую, Но чем-то милую – не правда ли, друзья? И своенравная волшебница моя, Как тихой ветерок иль пчелка золотая, Иль беглый поцелуй, туда, сюда летая <На Воронцова.> Полу-милорд, полу-купец, Полу-мудрец, полу-невежда, Полу-подлец, но есть надежда, Что будет полным наконец. <На Воронцова.> Певец-Давид был ростом мал, Но повалил же Голиафа, Кот<орый><?> был<?> и генерал<?>, И, положусь<?>, не про<ще><?> гр<афа>. Прозерпина Плещут волны Флегетона, Своды тартара дрожат, Кони бледного Плутона Быстро к нимфам Пелиона Из aèда бога мчат. Вдоль пустынного залива Прозерпина вслед за ним, Равнодушна и ревнива, Потекла путем одним. Пред богинею колена Робко юноша склонил. И богиням льстит измена: Прозерпине смертный мил. Ада гордая царица Взором юношу зовет, Обняла – и колесница Уж к аиду их несет: Мчатся, облаком одеты; Видят вечные луга, Элизей и томной Леты Усыпленные брега. Там бессмертье, там забвенье, Там утехам нет конца. Прозерпина в упоенье, Без порфиры и венца, Повинуется желаньям, Предает его лобзаньям Сокровенные красы, В сладострастной неге тонет И молчит и томно стонет… Но бегут любви часы: Плещут волны Флегетона, Своды тартара дрожат: Кони бледного Плутона Быстро мчат его назад. И Кереры дочь уходит. И счастливца за собой Из элизия выводит Потаенною тропой; И счастливец отпирает Осторожною рукой Дверь, откуда вылетает Сновидений ложный рой. <Из письма к Вульфу.> Здравствуй, Вульф, приятель мой! Приезжай сюда зимой, Да Языкова поэта Затащи ко мне с собой Погулять верхом порой, Пострелять из пистолета. Лайон, мой курчавый брат (Не Михайловской приказчик), Привезет нам, право, клад… Что? – бутылок полный ящик. Запируем уж, молчи! Чудо – жизнь анахорета! В Троегорском до ночи, А в Михайловском до света: Дни любви посвящены, Ночью царствуют стаканы, Мы же – то смертельно пьяны То мертвецки влюблены. К Языкову (Михайловское, 1824) Издревле сладостный союз Поэтов меж собой связует: Они жрецы единых муз, Единый пламень их волнует; Друг другу чужды по судьбе, Они родня по вдохновенью. Клянусь Овидиевой тенью: Языков, близок я тебе. Давно б на Дерптскую дорогу Я вышел утренней порой И к благосклонному порогу Понес тяжелый посох мой, И возвратился б оживленный Картиной беззаботных дней, Беседой вольно-вдохновенной И звучной лирою твоей. Но злобно мной играет счастье: Давно без крова я ношусь, Куда подует самовластье: Уснув, не знаю, где проснусь. — Всегда гоним, теперь в изгнаньи Влачу закованные дни. Услышь, поэт, мое призванье, Моих надежд не обмани. В деревне, где Петра питомец, Царей, цариц любимый раб И их забытый однодомец, Скрывался прадед мой Арап, Где, позабыв Елисаветы И двор и пышные обеты, Под сенью липовых аллей Он думал в охлажденны леты О дальней Африке своей, Я жду тебя. Тебя со мною Обнимет в сельском шалаше Мой брат по крови, по душе, Шалун, замеченный тобою; И муз возвышенный пророк, Наш Дельвиг всё для нас оставит. И наша троица прославит Изгнанья темный уголок. Надзор обманем караульный, Восхвалим вольности дары И нашей юности разгульной Пробудим шумные пиры, Вниманье дружное преклоним Ко звону рюмок и стихов, И скуку зимних вечеров Вином и песнями прогоним. |
