Она немного помолчала, прежде чем пожать его руку.
Осознавая, что совет друга и искренен и честен, она всё же не почувствовала в душе столь желанного успокоения. Ждала она иного совета, может быть, исключительного, чуть ли не заклинания, во всяком случае, такого, чтоб был способен переключить сыновью мечту о летании на какое-то другое, не менее увлекательное, но более безопасное дело.
— Нет, — проговорила она вслух, — иного дела для него нет!.. Таково волшебство вашего ремесла!.. — И, помолчав, закончила свою мысль: — Не очень я надеюсь и на время… хотя оно и способно видоизменять моря. Я знаю своего сына. Ваш совет, Миша, лишь укрепит его волю.
* * *
Сергей отпер дверь своим ключом. Из передней услышал, что мать за роялем вполголоса повторяет партию Лизы из «Пиковой дамы».
«…Ах, истомилась, устала я… Ночью и днём, все лишь о нём, думой себя истерзала я, где же ты, радость бывалая…»
Сергей тихонько подошёл к двери — она была полуотворена, — и проговорил зловещие германовские слова, из другой, правда, картины:
«Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь!..»
Мать быстро обернулась, и возникшая было на лице счастливая улыбка мгновенно преобразилась в страдальческую гримасу:
— Боже праведный!.. Сын, ты ли это?
— Я, мам, ей-богу, я самый!
Антонина Алексеевна вскочила, подбежала к нему, поцеловала, потом, отстранив, с болью на лице принялась разглядывать его:
— Да кто же это тебя так, сын?
— А… знаешь, мама, тут два дня на свадьбе гуляли у одного лётчика… Ну и…
— И что же?.. Тебя побили?..
— О!.. Ну и я за себя постоял, клянусь!.. Обидчику тоже попало!
Она отстранилась недоверчиво:
— Поверить трудно… Ведь я тебя никогда не знала драчуном…
— А теперь таким разбойником стал!.. Чуть драка — я туда!.. И всегда на стороне слабого, как учили в школе… Вот мне и перепадает!.. Но это все пустяки, мамочка!.. Зато как великолепно чувствовать себя героем!
Она покривилась:
— Чует моё сердце, что ты не только драться, но и привирать научился!.. Вот, оказывается, как взрослеют сыновья, мужают… Ай, ай… Ну и глаза!.. Боже мой!.. Конечно же, от ведра выпитой водки?!
— Мамочка, родная, от тебя ничего не утаишь! Дай же я тебя расцелую, бесподобная ты красавица моя!
Сергей подхватил мать и закружился по комнате.
— Какой же ты здоровяк стал, мой разбойник, пьяница и драчун, которого так нещадно избивают!.. Кофе будешь?
— Конечно! «И с молоком, и с булочкой!» — как говорил, окая, батюшка из анекдота.
— Святые угодники, как же мне тебя полечить?..
— А никак. Посидим, поужинаем, поговорим обо всём, а наутро — увидишь — как рукой снимет! Так что же, говоришь, дядя Миша?
— Звонил! Узнал, что будешь ты, обещал приехать. Погоди минутку-другую, я мигом накрою на стол… У меня все готово…
— Ну уж нет! Позволь я тебе помогу? Доставь мне это удовольствие!..
Когда приехал генерал Федин, Сергей выбежал его встретить, помог снять плащ и успел шепнуть Михаилу Лукичу, чтоб тот невольно его не выдал. Поэтому, входя в комнату и целуя руку Антонине Алексеевне, генерал проговорил не без иронии:
— Вот уж, душа моя, не думал, что сын ваш вымахает в этакого забияку!
— Сама поражаюсь!.. Рос тихоней… Он, правда, меня утешил: «Мама, — говорит, — моё правило — выступать на стороне слабого!»
Генерал заговорщически перевёл взгляд на Сергея:
— А мне, признаюсь, радостно, что в Сергее все зримей выявляются черты отца: Афанасий-то в воздухе каким был…
Антонина Алексеевна, глядя на сына, покачала головой:
— То в воздухе, а тут, на земле… в хмельной потасовке!..
— Не сокрушайся, мамочка… Я пока тренируюсь в наземных условиях!
— Ясно! — покривилась она в улыбке. — Мол, пока оттренируюсь, то ли ещё узришь!..
Генерал пошёл на выручку:
— Душа моя, хватит об этом… Лучше спойте нам что-нибудь из Рахманинова…
— Позже, за чаем. А сейчас ужинать.
Она встала, приглашая мужчин в столовую, где уже был накрыт стол, и Сергей с удовольствием поглядел на мать: все ещё стройная, ухоженная, она прошла вперёд, опустив плечи, но безукоризненно прямо держа спину.
За столом Сергей допустил маленькую неловкость: принявшись за цыплёнка, позволил ему выскользнуть из-под ножа на скатерть. Мать сделала вид, что не заметила, а Михаил Лукич рассмеялся.
— Прости, голубчик, что веду себя нетактично… А что делать, если вспомнился кошмарный случай из далёкой молодости?.. Было это, друзья мои, в Париже на очень чопорном банкете. Куда ни глянь, за столом — министры, дипломаты… У всех спины — точно по отвесу; а за спиной — официант в перчатках. То и дело меняют блюда. Принялся я за рябчика, и… о, ужас! — он скок ко мне на брюки, оттуда на пол… Даже в жар бросило!.. Кошусь по сторонам: нет, будто никто не видел… Что делать?.. Отшвырнул башмаком дичь подальше, сам взялся за гарнир, чтоб не сидеть без дела. Очистил тарелку и вроде бы успокоился… И тут вижу: тянется к моей тарелке официант. Я зырк на него, а он, бедняга, как вытаращился на пустую тарелку, так и окаменел будто!.. Клянусь, никогда в жизни не видел более глупой физиономии!.. Наконец он кинул взгляд на меня и выдал себя: дескать, ну и гость пошёл! Все стрескал! Ни единой косточки не оставил!
Сергей так громко расхохотался, что Антонина Алексеевна, тоже смеясь, посмотрела на его одутловатое лицо и красные глаза и покачала головой.
Чувствуя, что генерал в ударе, Сергей стал канючить:
— Дядя Миша, дорогой, дядя Миша, ну ещё что-нибудь расскажите!..
Михаил Лукич, улыбаясь, глотнул вина и поднёс к губам салфетку:
— Ладно уж… Если хозяюшка разрешит, готов рассказать про историю с фазанами…
— О господи!.. Что за роскошный сегодня «стол»: цыплята, рябчики, фазаны!… Конечно, Миша, рассказывайте — давно так не смеялась!
Генерал кивнул Антонине Алексеевне и начал в тихой задумчивости.
— Так вот, други мои… Отгрохотали последние бои и бомбёжки… Отгремели и бесчисленные салюты в честь Победы… Кто из победителей со слезами радости на глазах не разрядил тогда своей последней обоймы в воздух?! Настала наконец та особенная тишина, которая с каждым последующим днём несла людским сердцам все большее умиротворение. Была солнечная погода последней декады мая 1945 года.
