Расширение прав и хозяйственной самостоятельности предприятий, изменение функций центральных экономических и отраслевых ведомств требуют радикальных перемен в структуре органов управления.

Раньше решение той или иной задачи по усилению управления сопровождалось нередко созданием новых организационных звеньев, что привело к огромному разрастанию, громоздкости аппарата, его неповоротливости, бюрократизации.

Мы видим, что темпы перестройки экономики в немалой степени затормаживаются громоздкостью и недостаточной эффективностью аппарата управления. Поэтому пойдем на значительное сокращение управленческого аппарата и при необходимости будем упрощать его структуру, укрупнять отраслевые министерства. Определенный опыт у нас уже есть. Например, сельским хозяйством и переработкой его продукции у нас руководили семь общесоюзных министерств и ведомств. Мы взяли и объединили все эти ведомства в Госагропром, сократив при этом число управленческих работников почти вдвое. В другом случае пошли на укрупнение министерств, их слияние. Так и будем действовать, осуществляя конкретный подход.

Теперь уже всем ясно: при нынешних масштабах экономики никакой, даже самый квалифицированный аппарат министерства или ведомства не способен взять на себя решение абсолютно всех вопросов, не может заменить мысль и инициативу трудовых коллективов.

Между тем процесс перераспределения прав между центральными ведомствами и предприятиями идет непросто. Аппарат министерств и сами министры неохотно отказываются от привычки решать мелкие оперативные вопросы. Это «отработано» годами, и делать это гораздо легче и проще. Передача части прав из центра на места вообще болезненна. Хотя, повторяю, необходимость этого понимают все — и министры, и работники аппарата. Умом понимают, что такая акция только на пользу дела, а вот на деле нередко узковедомственные, а то и просто групповые интересы ставятся выше общественных, народных.

И еще об одном направлении совершенствования управления экономикой. Опыт показывает, что немало резервов в достижении высшей эффективности можно отыскать на стыках отраслей. Однако надеяться, что Госплан сможет проработать все цепочки межотраслевых взаимосвязей и выбрать оптимальный вариант, — значит поддаться иллюзии. Тем более не под силу это министерствам. Все это и поставило в повестку дня вопрос о создании органов управления крупными народнохозяйственными комплексами. Как видите, в системе управления предстоят большие изменения. Будем действовать решительно, но одновременно и взвешенно, без излишней суеты.

Одновременно с перестройкой плановой и хозяйственной деятельности с расширением прав предприятий мы серьезно занялись вопросами научно-технического прогресса. Отраслям, которые находятся на его острие, оказываем дополнительную финансовую и материальную поддержку. Для этого разработана целевая национальная программа, изысканы средства.

За двенадцатую пятилетку будет обновлена большая часть основных фондов машиностроения. На эти цели выделяется почти вдвое больше средств, чем за предыдущие пять лет.

Анализ работы промышленности выявил ошибки инвестиционной политики. Многие годы проводилась линия на строительство все новых и новых предприятий. Сооружение цехов, административных зданий поглощало огромные средства. А действующие предприятия оставались на прежнем техническом уровне. Конечно, если хорошо использовать все имеющееся в две или три смены, то выполнить задания двенадцатой пятилетки можно и на существующем оборудовании. Но стареющие фонды так или иначе будут тянуть нас назад, они не в состоянии обеспечить выпуск современной продукции. От старых машин необходимо отказаться. Поэтому круто меняем структурную и инвестиционную политику.

В 1983 году я побывал на ЗИЛе. Тогда шла активная подготовка к реконструкции этого завода — одного из первенцев советского автомобилестроения. В 1985 году я вновь посетил ЗИЛ, поинтересовался, как идет реконструкция. Выяснилось, что там ориентируются на средний технический уровень, делают ставку на оборудование, выпущенное пять — семь лет назад. Так что существенных сдвигов в технологии ожидать не приходилось. К тому же потребовались бы дополнительные рабочие руки. Ориентация на технику вчерашнего дня не позволяет добиться существенной интенсификации производства, а лишь консервирует отставание. Оказалось, у коллектива есть другой вариант, более прогрессивный, но он не получил поддержки, и работа над ним была заброшена. Мы поддержали коллектив завода — вернуться к плану реконструкции ЗИЛа. Составлен новый план реконструкции, он успешно реализуется. ЗИЛ станет по-настоящему современным предприятием.

Вообще-то, вполне очевидно, что для крупных изменений в технологии и технике необходим временной трамплин. Как у нас говорится: «Москва не сразу строилась». Если бы мы поставили задачу все решить немедленно, то вынуждены были бы осуществлять модернизацию производства на старой, морально устаревшей технике. Это, по сути дела, бег на месте.

Мы проанализировали, какой техникой располагаем и отвечает ли она мировому уровню. Оказалось, что на таком уровне — меньшая часть выпускаемой техники. Вывод был очевиден: чем консервировать на долгие годы техническую отсталость, лучше сейчас раз и навсегда переболеть, получить наконец новую технику, а потом через подъем машиностроения совершить прорыв к новейшим технологиям. Но «потом» вовсе не значит — отдаленное время. Нет, модернизация отечественного машиностроения идет в сочетании с огромными усилиями, направленными на то, чтобы задействовать научный потенциал — это наша самая насущная и неотложная, я бы сказал, приоритетная задача. В нынешней ситуации с научно-техническим прогрессом мы оказались прежде всего из-за недооценки отечественной науки и техники, по причине чрезмерного упования на внешние связи.

Как мне представляется, у нас слишком радужно, я бы сказал, доверчиво была воспринята политика разрядки. Многие поверили, что она необратима, открывает беспредельные возможности, в частности, для расширения торгово-экономических отношений с Западом. Мы даже свернули некоторые научные исследования, технические разработки, надеясь на международное разделение труда, на то, что некоторые технические новшества выгоднее купить, чем повторять самим. Но что оказалось на деле? Мы были серьезно наказаны за наивность. Наступил период эмбарго, бойкотов, запретов, ограничений, запугивания тех, кто с нами торгует, и т. д. Некоторые западные политики даже публично предвкушали близкий час крушения советской экономики. И на этот раз поторопились.

Мы извлекли необходимые уроки, развернули у себя необходимые разработки и изготовление того, что предполагалось покупать, так что внакладе в конечном счете останутся западные фирмы. Кстати, я думаю, что вся эта возня с запретами и ограничениями направлена не только против СССР. В очень большой мере — против конкурирующих фирм других стран.

В целом же США своими всевозможными «санкциями», «эмбарго» и другими запретами помогли нам многое понять. Как говорится, нет худа без добра. Нам удалось извлечь уроки из позиции США и некоторых других западных стран, которые отказали Советскому Союзу в продаже передовой технологии. Может быть, поэтому у нас царит теперь настоящий бум в области информатики, компьютерной техники, да и на других направлениях научно-технического прогресса.

Мы твердо решили покончить, как говорят у нас хозяйственники, с «импортной чумой». В этих целях задействуем мощный потенциал своей науки и машиностроения.

Ведь это парадокс, что многие достижения советских ученых быстрее внедрялись на Западе, чем в нашей собственной стране. Скажем, роторно-конвейерные линии. Медлительными оказались мы и в другом случае. Первыми изобрели непрерывную разливку стали. Но что получилось? Сейчас некоторые страны до 80 процентов производимой стали разливают по нашему методу, а у нас значительно меньше. Слишком долог путь у нас от научного открытия до его внедрения в производство. Вот и наживаются на наших идеях предприимчивые зарубежные промышленники. Конечно, такая ситуация нас не устраивает. Очевидно, положение будет меняться. Да оно в последнее время уже и начинает меняться. Должна быть взаимность в обменах.