– А он, этот Ингвар, будет князем?

– Будет, когда умрет его отец, – пояснила ей стрыиня Домаша. – Он будет князем в Волховце.

– А там у него большие владения?

– Он живет в городе на берегу Ильмень-озера и собирает дань с окрестных словенских и чудских поселений, а еще берет подать с проезжающих торговых гостей. Он очень богат и ведет свой род от знаменитого конунга из Северных стран, Харальда Боезуба.

– Я знаю Харальда, отец рассказывал про него. Но он же владел целой кучей разных стран… Ута, правда же? – Эльга взглянула на меня, потому что рассказ стрыя Вальгарда на прошлую Коляду мы слушали вместе. – Нет, молчи, я сама помню: он владел Данией, Вестфольдом на Северном пути, и Сконе, Нор… тамберландией, и Эстландией, и Зеландией… и, наверное, еще другими землями. Если Ингвар – его потомок, почему он не князь во всех тех странах?

– Потому что там свои князья сидят! – засмеялась стрыиня Домаша. – Это же так… старины одни, а то и вовсе басни.

– Нет, не басни! – не согласилась Эльга. – Если его предки владели половиной земли, он тоже должен владеть половиной земли! Иначе он просто дурак и растяпа, мне такого в мужья не надобно! Встречу его, так и скажу, что он должен собрать войско и захватить все земли, где были князьями его деды! И пока не захватит, пусть даже не думает, что я соглашусь за него пойти!

– Хорошо! – Домаша погладила ее по голове. – Когда придет пора, поедешь к нему в Волховец и все это скажешь. Но ты понимаешь, когда он захватит весь белый свет, ему же понадобится жена, которая будет уметь шить, и прясть, и ткань, и узоры брать лучше всех на свете! Так что подите-ка к Вояне, она себе пояса ткет, и вы рядом садитесь.

– Пойдем! – Эльга, признав справедливость этого довода, тут же вскочила и схватила меня за рукав.

И мы пошли к Вояне.

Она сидела в беседе, где стоял ткацкий стан: его собирали здесь каждую зиму. По вечерам, когда начинались настоящие супрядки, нас сюда не допускали, но Домаша разрешала нам бывать там, когда хотела, чтобы Вояна нас чему-нибудь поучила.

На сегодняшний вечер было назначено обручение: вместе с нашими отцами приехал Житинег со своим сыном Видятой, за которого посватали Вояну. Поломавшись ради обычая, князь Судога дал согласие, а значит, согласилась и Домаша. Стрый Вальгард только пожал плечами: когда он женился на молодой вдове, князь Судога поставил условие, что право выдавать замуж внучку Воиславу останется за ним. И это было чуть ли не единственное условие, которое он вообще сумел поставить: в то время без помощи наших отцов с их дружиной князь не уберег бы ни свой город, ни семью, ни, пожалуй, голову.

А сейчас Вояна, взбудораженная и потрясенная – сколько ни ждешь своей судьбы, а она всегда приходит неожиданно, – дрожащими руками тыкала челнок между рядами нитей бердышка. Причитать было еще не пора, но ей позволили в оконце глянуть на жениха, пока он проходил в обчину, и первая встреча так ее потрясла, что к более сложной работе она сейчас была неспособна. Однако и сидеть без дела не могла: до ее свадьбы оставался год, а то и два. Однако девушке казалось, что они пролетят мгновенно, а у нее ничего не готово!

Домаша уже уверила старшую дочь, что свадьба не будет назначена, пока она не запасет нужное количество рубах, рукавиц, поясов, рушников, настилальников, семь понев на разные случаи, и вершников, и завесок, и убрусов, и прочего, что должна иметь княжья внучка и будущая княгиня.

И Вояне хотелось, чтобы все это появилось как можно быстрее!

О том и поют на «взрослых» супрядках девушки-невесты:

Когда мы вошли, Вояна вскинула глаза, будто от каждого ожидала новостей. Мы с Эльгой видели ее жениха, и он на нас впечатления не произвел. Видяте тогда было лет восемнадцать: это был длинный парень, худощавый, с выступающим хрящеватым носом и глазами цвета желудя. Не хуже других, но мы-то уж точно не стали бы особо волноваться при виде такого подарка судьбы! Так рассуждали мы в семь лет, когда свой собственный будущий муж представляется красным солнышком, наряженным в самитовый кафтан.

Однако старики – Судогость и его жена – женихом остались довольны. Он был старшим сыном будгощского князя, а значит, Вояна станет княгиней.

Весь прошлый вечер мы корпели над заправкой бердышка нитями трех цветов, чтобы сделать узорные пояски. Их нужно заправлять в известном порядке, по счету: две желтые, зеленая, желтая, зеленая…

В щели – еще куда ни шло, но засунуть нитку в дырочку нашим детским пальчикам было не так легко.

«Ужо я вас!» – угрожающе бормотала Эльга, склоняясь над бердышком и в третий раз облизывая лохматый кончик нити. Нас утешало то, что это самая трудная часть работы, потом думать не нужно: знай, просовывай челнок туда-сюда и меняй зев, а узор будет получаться сам собой.

У меня поясок был из нитей желтого, бледно-зеленого и коричневого цветов: четырнадцать, двенадцать и одна. Летом мы с матерью и Эльгой красили белую пряденую шерсть крушиной, толокнянкой и дубовой корой с ржавиной – водой, настоянной на разных мелких железных обрубках из Радульвовой кузни. Радульва мы любили: закопченный и страшный, с корявыми черными руками, он был добрым человеком и охотно разрешил нам набрать всяких кусочков, хотя мог бы вновь пустить их в дело.

У Эльги заправка была еще лучше моей: из белой шерсти, бруснично-красной и синей. Две последние сама стрыиня Домаша красила дорогой привозной краской – соткала себе большой платок на голову, а остаточки отдала дочери. Прочие сестры уже заранее завидовали Эльге, которая будет носить такую красоту.

В беседе обнаружилась старая княгиня Годонега, бабка Вояны и Эльги.

Она сидела напротив старшей внучки и смотрела на нее, подпирая подбородок, будто пригорюнясь, но морщинистое лицо ее было ясным и радостным. Услышав, с чем приехал зять, князь и княгиня явились к нам в Варягино, хотя обычно это стрый Вальгард ездил к ним.

– Авось доживу я, старая, до твоей свадебки, а там и помирать пора, – говорила бабка. – Успею, дадут боги веку, тебя в мужний дом снарядить, а сама отправлюсь к дедам.

И взгляд ее светлых глаз был при этом таким отрешенным, что нас пробрало морозом.

Мы не сомневались, что княгиня Годонега – для нас баба Гоня – и правда знает дорогу «к дедам», то есть ко всем предкам своего рода. Вот так однажды утречком выйдет за ворота, в платочке, с палочкой и котомочкой, и пойдет туда, где они живут с тех пор, как умерли…

Сперва по земле, потом – по небу…

– Вас уже не успею… – Она посмотрела на нас с Эльгой (мы поспешно поклонились) и покачала головой. – А вот жаль! Вас отцы-то как еще снарядят замуж – к лешему лысому только…

Она помрачнела, свет ее лица угас, сменился тенью недовольства.

Мы мало что об этом знали и еще меньше понимали, но улавливали из случайно услышанных обрывков разговоров, что у взрослых есть расхождение насчет нашего воспитания и подготовки к замужеству. Что мы должны учиться прясть и всему прочему – это само собой, против этого ни у кого не могло быть возражений.

Разногласия касались чего-то загадочного, имевшего отношение к лесу.

Однажды мы услышали, как кто-то произнес странные слова «медвежья свадьба», а Эльгин отец после этого вскипел, что для него было редкостью, злобно выругался и сказал, что придушит каждого, кто еще хоть раз заговорит об этом. Нас это успокоило: образы леса и медведя пугали, хотелось держаться от этого подальше.

Вояны споры не касались: как воспитывать ее, решал князь Судога. Обсуждали только нас с Эльгой и еще Володею с Беряшей. Но их срок должен был наступить на три-четыре года позже, а вот с нами уже пора было что-то решать.