Наконец рассвело, и я стала ждать прихода Присциллы. Примерно в семь утра я услышала голоса, выглянула наружу и увидела у двери таз с водой. Я затащила его внутрь и основательно вымылась, потому что все мое тело было красным от краски Лкетинги.
Когда я зашла к Присцилле, он еще спал. Она уже успела приготовить чай и угостила меня. Она спросила, как прошла моя первая ночь в африканской хижине, и я, не удержавшись, все ей рассказала. Она выслушала меня с явным смущением и сказала: «Коринна, мы другие. Возвращайся к Марко, приезжай в Кению в отпуск, но не ищи здесь спутника жизни». От белых она знала, что они хорошо относятся к женщине, в том числе и в постели. Мужчины масаи другие, и то, что произошло сегодня, для них совершенно нормально. Масаи не целуются. Рот дан для того, чтобы есть, а целоваться (ее лицо при этом исказилось) – просто отвратительно. Мужчина никогда не трогает женщину ниже живота, и женщина не имеет права прикасаться к половому члену мужчины. Волосы и лицо мужчины для нее также табу.
Я не знала, плакать мне или смеяться. Я сгорала от желания и не могла прикоснуться к мужчине. На память пришел эпизод с поцелуем, и рассказу Присциллы пришлось поверить.
Во время разговора Присцилла даже не смотрела на меня. Наверное, говорить на эту тему ей было очень сложно. Много мыслей пронеслось у меня в голове, и я стала сомневаться, все ли поняла правильно. Вдруг в лучах солнечного света возник Лкетинга. Обнаженный торс, красная набедренная повязка, длинные красные волосы – он был великолепен. Ночные события отодвинулись в моей памяти на самый дальний план, и я поняла одно: я хочу только этого мужчину, и никакого другого. Я люблю его, а научиться можно всему.
Позже мы поехали в переполненном матату в Укунду, ближайшую крупную деревню. Там, в местном чайном доме, мы встретились с другими масаи. Чайный дом состоял из досок, кое-как скрепленных гвоздями, крыши, длинного стола и нескольких стульев. Чай готовился в большой бадье на огне. Когда мы сели, я ощутила на себе как любопытные, так и критические взгляды. И снова завязалась оживленная беседа. Судя по всему, они говорили обо мне. Я внимательно изучила каждого собеседника и пришла к выводу, что таких красивых и добрых, как мой Лкетинга, среди них больше нет.
Мы просидели там несколько часов. Я не понимала их языка, но меня это не смущало. Лкетинга был заботлив и предупредителен. Нам то и дело приносили что-нибудь попить, а потом он заказал тарелку с мясом. Это оказались мелкие кусочки козьего мяса, которые я проглотила с большим трудом, потому что они были еще в крови и очень жесткие. После третьего куска меня затошнило, и я объяснила Лкетинге, что он может доесть за меня. Однако ни он, ни другие мужчины к моей тарелке не притронулись, хотя было видно, что они голодные.
Через полчаса мы встали, и Лкетинга попытался жестами мне что-то объяснить. Я поняла только то, что они собираются пойти перекусить, но я должна оставаться здесь. Мне очень хотелось пойти с ними, и я стала возражать, но услышала в ответ: «Нет, нельзя. Ты жди здесь». Мужчины скрылись за стеной, и вскоре я увидела целые горы мяса. Через некоторое время мой масаи вернулся. Судя по всему, он наелся досыта. Я так и не поняла, почему не могла пойти с ним. «Ты жена, плохое мясо». Я решила вечером спросить об этом у Присциллы.
Затем мы на матату вернулись на пляж, высадились возле отеля «Африка Си Лодж» и пошли навестить Эрика и Джелли. При входе нас остановили, но после того, как я сказала, что пришла в гости к брату и подруге, сразу пропустили. У стойки регистрации администратор, смеясь, спросил: «Ну что, решили вернуться?» Я ответила, что нет, и добавила, что в деревне мне очень нравится. Он пожал плечами и сказал: «Посмотрим, надолго ли вас хватит».
Эрика и Джелли мы нашли возле бассейна. Эрик взволнованно подбежал ко мне: «Наконец-то!» Спросил, хорошо ли мне спалось. Я рассмеялась и ответила: «Конечно, мне приходилось ночевать и с большим комфортом, но я счастлива!» Лкетинга улыбнулся и спросил: «Эрик, какая проблема?» Некоторые из купающихся белых с интересом посмотрели на нас. Женщины, проходя мимо, замедляли шаг и внимательно разглядывали моего масаи, его боевую раскраску и сверкающие украшения. Он же вообще старался не смотреть по сторонам, так как вид стольких обнаженных белых тел явно его смущал.
Мы пробыли в отеле недолго, потому что я собиралась еще кое-что купить: керосин, туалетную бумагу и, прежде всего, фонарь. Прошлой ночью деревенский туалет мне не понадобился, но в будущем его посещения было не избежать. Он находился за деревней. К нему вела узкая доска, закрепленная на высоте двух метров над землей и напоминавшая куриный насест. Сломать себе шею там ничего не стоило. Туалет представлял собой подобие хижины, сплетенной из пальмовых листьев, в которой находились две доски и огромная дыра посередине.
Все необходимые вещи мы нашли в маленьком магазинчике. Скорее всего, в нем делали покупки и служащие отеля. Только тогда я заметила, как там все дешево. По моим меркам эта покупка, если не считать батареек для фонаря, ничего не стоила.
В нескольких метрах от магазина находилась еще одна жалкая лачуга, на которой красными буквами было выведено «Мясо». Лкетинга направился туда. С потолка лачуги свисал огромный крюк, на который была нанизана освежеванная туша козы. Лкетинга вопросительно посмотрел на меня и сказал: «Очень свежее! Ты возьмешь килограмм для себя и Присциллы». При мысли о том, что мне придется есть это мясо, я содрогнулась от ужаса, но согласилась. Продавец взял нож и отрубил животному заднюю ногу, после чего несколькими умелыми ударами отделил нашу порцию. Оставшееся мясо снова было подвешено на крючок. Покупку завернули в газету, и мы направились к деревне.
Увидев мясо, Присцилла страшно обрадовалась. Она взяла у соседки вторую плиту и стала готовить чай. Мясо она мелко нарезала, промыла, опустила в соленую воду и поставила на два часа на огонь. Тем временем мы попили чаю, который с каждым разом нравился мне все больше. Присцилла и Лкетинга оживленно беседовали. Через некоторое время Лкетинга встал и сказал, что должен ненадолго уйти. Я попыталась выяснить, что он собирается делать, но он только сказал: «Нет проблем, Коринна, я вернусь», – улыбнулся и исчез. Я спросила у Присциллы, куда он пошел. Она ответила, что точно не знает, потому что напрямую у масаи этого спрашивать нельзя, так как это его дело, но она предполагает, что он пошел в Укунду. «Боже, зачем ему в Укунду, ведь мы только что оттуда!» – возмутилась я. «Возможно, он хочет поесть», – ответила Присцилла. Я посмотрела на кипящее в огромной кастрюле мясо и спросила: «Для кого же это мясо?» «Для нас, женщин», – поучительно сказала она. «Лкетинга не может есть это мясо. Воины масаи никогда не едят того, к чему притронулась или на что посмотрела женщина. Им нельзя есть в присутствии женщины, можно только пить чай».
Я вспомнила странную сцену в Укунде, и спрашивать у Присциллы, почему все мужчины спрятались за стеной, уже не имело смысла. Значит, Лкетинга не может есть вместе со мной и я никогда не смогу для него готовить. Странным образом этот факт потряс меня гораздо больше, чем необходимость отказаться от хорошего секса. Более или менее придя в чувство, я решила узнать обо всем подробнее и спросила у Присциллы, как живут люди после женитьбы. Ее ответ меня разочаровал. Женщина занимается детьми, а мужчина проводит время в обществе других мужчин своего возрастного класса, в данном случае воинов. По меньшей мере один из них должен составлять ему компанию во время еды, так как есть в одиночестве запрещено.
У меня пропал дар речи. Мои мечты о том, как мы будем вместе готовить и ужинать в маленькой уютной хижине, рухнули. Я с трудом сдерживала слезы, и Присцилла смотрела на меня с явным испугом. Затем она расхохоталась, чем сильно меня разозлила. Я вдруг почувствовала себя очень одинокой и поняла, что Присцилла для меня тоже человек совершенно чужой, из другого мира.
Лкетинга все не возвращался. Стемнело, и Присцилла выложила мясо в две видавшие виды алюминиевые тарелки. К тому времени я успела сильно проголодаться и, попробовав мясо, удивилась его мягкости. Однако оно было очень соленым, и вкус у него был специфический. Мы ели молча, руками.
