Несмотря на свое превосходство в артиллерии (по данным разведки Аэруго выставило шесть артиллерийских полков, правда, на данный момент было развернуто всего два полка, в штате которых числилось 144 орудия различных калибров), противник так и не смог подавить нашу артиллерию. Три дивизиона 75-мм и один дивизион 105-мм орудий, стреляя с закрытых и замаскированных позиций, за три часа подавили батареи противника. Наши наблюдатели сумели вычислить их и передать координаты, что предопределило исход артиллерийской дуэли. И сразу же после того как артиллерия Аэруго замолчала, наша артиллерия переключилась на позиции пехоты противника, внося смуту в их ряды. Впрочем, к двенадцати часам дня пришлось сократить плотность стрельбы, а еще через час прекратить, так как наступать мы не собирались, а расход боеприпасов уже составил 20%.

    Постепенно война становилась позиционной.

    ***

    Два месяца шли бои в районе крепости Тахду и всякий раз с переменным успехом. За это время наша сводная дивизия потеряла 80% личного состава. Конечно, в течение этого времени к нам не раз подходило подкрепление. Но и вновь прибывшие полки потеряли немалую часть своих бойцов. Командование довело общую численность войск до трех дивизий, а фронт со вступлением в войну Федерации Крета растянулся от Южного Хребта до гор Домено. И хотя на других участках границы было спокойно, напряжение все равно оставалось. К слову, поводом для вступления Креты в войну стало применение Аместрисом алхимии. То, что мы защищали свою территорию, они в расчет не брали. Впрочем, была бы причина, а повод найдется.

    За это время я смог еще дважды активировать круги для Философского камня. Делать это приходилось в жесточайших условиях. В отличие от первого раза, теперь увидев меня на поле боя, противник сосредотачивал весь огонь на мне. Поэтому оба раза я смог активировать круги только когда заранее, ночью, в маскировочной одежде, перебирался в нужную точку. Мне, государственному алхимику приходилось действовать из засады. Зато благодаря моим усилиям силы противника в общей сложности сократились практически на бригаду. А если еще добавить сюда, сколько погибло солдат противника от рук наших солдат, то можно с уверенностью сказать, Крета и Аэруго знатно получили по зубам.

    По итогам многочисленных боев стало очевидно, что государственных алхимиков практически невозможно применять в позиционной войне как боевую единицу. Вся боевая мощь нивелируется колоссальным расстоянием до врага (расстояния между передними линиями варьировались от 400 до 800 метров) и слабой защищенностью самого алхимика. Об этом я и составил подробный доклад Фюреру. Тем не менее, польза от применения алхимиков все-таки была, причем огромная. У нас не стоял вопрос относительно пополнения техники взамен уничтоженной, так как я восстанавливал все, что уничтожал враг. Уничтоженные орудия артиллерийских полков, дивизионов и батарей за эти месяцы я ухитрялся восстанавливать многократно, некоторые даже до десяти раз. Также раз в два-три дня я наведывался в госпиталь и помогал поднять на ноги практически безнадежных больных. Таким образом, многих раненых удалось вернуть в строй. Поэтому в докладе я отметил перспективность использования алхимиков в качестве поддержки регулярной армии.

    Тем не менее, подобный напряженный график, постоянные недосыпы, нерегулярное и некачественное питание, нервное напряжение, все это не могло не сказаться на мне. Внешне я, конечно, оставался здоровым, но моя худоба и постоянная бледность уже не скрывалась от других. Как-то после одной из инспекций генерала Хакуро, тот осведомился о моем самочувствии, на что я ответил, что со мной все в порядке. Тем не менее, через неделю, 15 февраля 1911 года, пришел приказ Фюрера о моем переводе обратно в Восточный штаб. Мне предписывалось сдать все дела моему преемнику, которым как ни странно оказался Кимбли. Он уже две недели находился на фронте и уже просто достал меня нытьем по поводу того что ему не дают проявиться себя самого и свое 'искусство', что я ограничиваю его. Пожелав ему не переусердствовать в этом желании, я попрощался с ним, а также со многими своими сослуживцами.

    17 февраля я сел в поезд, следующий в Централ. Следовало сдать отчет о результатах своей полугодичной работы, который занимал, чуть ли не половину моего чемодана, а также выбить себе отпуск. Желательно на полгода, а так - хотя бы на месяц. Я не пользовался алхимией, чтобы полностью восстановить свой организм, чтобы начальство не считало, что я все перенес так легко. Даже следы нескольких ранений я специально не сводил, хотя и залечивал их сразу на поле боя алхимией. И дело не в том, что шрамы украшают мужчину. Просто мне не хотелось плодить подозрения, от того что я слишком хорошо излечиваю себя. Слишком многие видели, как в меня попадали аэругские солдаты.

    ***

    Приехав в Централ, и едва выйдя из поезда, я поначалу намеревался сразу направиться в сторону Штаба, вот только время было уже позднее. Было восемь часов вечера и в принципе можно никуда не торопиться и заночевать в гостинице, а уже завтра с новыми силами идти в этот 'серпентарий'. Но не успел я пройти до конца платформы, как меня окликнули. У колонны стоял Маэс Хьюз собственной персоны. Наверняка узнав, что я приезжаю, он вызвался самолично встретить меня.

    - Привет, Эдвард, а я за тобой, - поприветствовал он, протягивая мне руку и отбирая мой чемодан.

    - И тебе не хворать, - ответил я, рассматривая его. - Сразу видно женатого человека. Вот при всем желании я бы не смог так отгладить мундир как у тебя, хотя позавчера весь день провел в приготовлениях к отъезду и наведении марафета.

    - Тут ты прав, - улыбнулся он в ответ. - Ты не представляешь, как же хороша моя милая Гресия. А ты видел ее животик?

    - Хьюз, как я мог видеть ее животик, если мы с тобой виделись семь месяцев назад? - с сарказмом в голосе спросил я, садясь в машину. На улице была зима, десять градусов ниже ноля, и мне не охота было мерзнуть. Тем более, когда есть возможность доехать в теплой машине, а не идти пешком во время метели.

    - Тогда я покажу тебе фотографию, - сказал он, сев за руль, и, закопавшись во внутренний карман кителя, вытащил оттуда снимок и показал мне его. Гресия действительно была с животиком. - Правда милая? - спросил он, прижимаясь к фотографии. В такие минуты Хьюз становился неадекватен и я попросту согласился.

    - Милая, - кивнул я, откидываясь на спинку сидения. - Может, поедем уже? Хочу поскорее закончить сегодня с делами и наконец отдохнуть!

    - Хорошо, Эд, - кивнул Маэс, заводя машину. - Кстати, остановишься у нас!

    - А где еще? - недоуменно спросил я. - Сколько раз бывал в Централе и всякий раз ты тащил меня к себе. Так что если уж ты меня встретил, то грех отказываться.

    - Вот и чудно! - кивнул Маэс, выезжая с парковки. - Я предупредил Гресию и она обещалась приготовить твой любимый яблочный пирог.

    - Кстати, у нее какой месяц? - спросил я.

    - Начало девятого, но до родов еще две недели минимум, - ответил Хьюз.

    - Значит, минимум через две недели ты станешь папой, так? - улыбаясь, сказал я. - Первые несколько лет ты не будешь спать по ночам, поднимаясь от малейшего шороха, будешь стирать распашонки, ползунки, и, конечно же, пеленки. Будешь слышать плач по каждому поводу, особенно когда твой ребенок описается или у него начнут расти зубы. А уж если он заболеет... За дорогой следи! - Маэс последние полминуты смотрел не вперед, а на меня. Причем такими глазами, что я испугался как бы он прямо сейчас, не свалился в обморок от избытка чувств. Все-таки на скорости в пятьдесят километров в час это чревато. Повернувшись в нужную сторону, будущий папаша выровнял машину.