Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Михаил Павлович Коршунов

Мы приехали лентяйничать

1

Мы приехали лентяйничать - i_001.png

Нам с Леной давно хотелось поехать к Черному морю.

Часто по вечерам мы всё говорили и говорили про море: вспоминали, как еще до войны жили в Крыму, вспоминали вековую крепость Зиго-Исар, тысячелетний тис близ Ай-Петри, дачу «Нюра» в Мисхоре, где когда-то отдыхал Горький.

Вспоминали сладкую рыбешку ставридку, летние закаты, когда солнце опускается в море и зажигает его, виноград «тайфи», в котором сквозь дымчатый налет просвечивают розовые косточки, майские теплые и густые, как облака, туманы с моря и бушующее цветение глицинии.

Осыпаются голубые хлопья цветов. Их подхватывает ветер, сметает в пенистые гребни. Крепкий запах пропитывает камни, дома, траву, гравий на дорожках, и даже морские туманы начинают пахнуть глицинией.

Мы с Леной решили: поедем в Крым, в Ялту. Я у себя на работе взял отпуск, Лена — у себя.

Стали думать, выбирать, на чем и как интереснее поехать. Но долго выбирать не пришлось. Лена сразу предложила:

— А не отправиться ли на автобусе?

— Конечно, — согласился я, — надо отправиться на автобусе.

От Москвы до Черного моря построена шоссейная дорога — автострада.

Чемодан упакован. В нем самое важное для путешествия, начиная от стопочки почтовых открыток, которые мы будем присылать из Ялты нашему приятелю — мальчишке Гошке, и кончая махровой простыней для купания, желтой, как цыпленок.

Мы с Леной сидим в автобусе, в мягких широких креслах с кнопками на подлокотниках.

Нажмешь одну кнопку — спинка у кресла откинется, чтобы лежать можно было; нажмешь другую — спинка придвинется, чтобы сидеть и в окно все видеть.

Пассажиры открыли окна. В автобус влетел ветерок, подхватил на окнах белые занавески.

Помахал наш автобус этими занавесками Москве! «До свиданья! До свиданья, милый город, сердце Родины моей!» И мы тронулись в путь.

Выехали из Москвы ночью. Пассажиры нажали кнопки, откинули у кресел спинки и уснули. Уснули и мы с Леной. Уснули недалеко от Москвы, а проснулись уже в городе Туле.

Чем дальше ехали, тем просторнее становились поля, а леса редели.

Чаще всего попадались на дороге белые одинаковые постройки. Это были гостиницы, бензозаправочные станции, домики линейных мастеров.

Под крышами на высоких чердаках жили веселые, любопытные птицы. Когда автобус останавливался — набирал воду или бензин, — птицы внимательно нас разглядывали: что за люди? Куда они едут?

Около каждой деревни, поселка, речки на столбе прикреплена табличка с названием.

Лена затеяла состязание, кто раньше прочтет самое интересное: Ивановские дворики, Озерки, река Плава, река Зуша, село Крапивное.

Побеждала Лена. Я уставал и лежал в кресле с закрытыми глазами. А Лена — человек неутомимый: все в окошко глядит. Высмотрит что-нибудь удивительное, толкает меня:

— «Бутылки»!

— Какие бутылки?

— Деревня так называется. Правда, смешно?

— Смешно.

— Только странно, почему «Бутылки»?

— Наверное, прежде здесь жили стеклодувы, — пытаюсь догадаться я.

Увлекательно ехать в сумерки. Вспыхивают в темноте дорожные знаки — паровозы, выложенные рубиновыми стеклышками: «Внимание! Переезд!»; белые и зеленые стрелки: «До поворота 200 м», «До Белгорода 150 км», — вспыхивают и гаснут.

Шофер объяснил, что стеклышки, которыми выложены знаки, состоят из маленьких призмочек. Они преломляют свет фар, а потом отражают его.

Бежит и бежит дорога навстречу колесам автобуса, то с уклона, то на уклон, то направо свернет, то налево. А то прямая сделается, точно в край земли упрется.

А мы с Леной говорим о море, о теплоходах, о черном бамбуке, цветущем в Крыму раз в семьдесят лет, о мускате «Красный камень» и «Магарач» — вине, в котором никогда не увядает виноград и не остывает солнце.

Шофер включил радио, и мы услышали голос диктора:

— Девять годин, пятнадцать хвилин.

Тут мы почувствовали, как уже далеко от Москвы.

За окнами автобуса один город сменялся другим: Лозовая, Павлоград, Запорожье, Мелитополь.

Попадались эшелоны грузовиков с ящиками, а в ящиках — фрукты. Это в Москву. И мы с Леной радовались, что фрукты едут в Москву.

По обочинам автострады встречались мальчишки в пестрых рубахах и в брюках разной длины. Когда автобус проезжал мимо мальчишек, они поднимали на вытянутых руках арбузы, предлагали купить.

— Эх вы, чудаки! — смеялась Лена. — Ну кто поверит, что арбузы у вас спелые. Вы всегда торопитесь и все срываете раньше времени!

На второй день мы прибыли в город Симферополь, откуда началась горная дорога на Ялту.

Вечер пах травами и цветами. Зажглись неяркие сумеречные звезды. Пробудились в горах вечерние шорохи.

Автобус, переключая третью скорость на вторую, взбирался по крутому шоссе выше и выше, к перевалу через Крымские горы между Шатер-горой и Демерджи. Чем ближе к перевалу, тем прохладнее, дорога круче. Автобус менял вторую скорость на первую.

Волновались пассажиры и в особенности моя Лена: за перевалом должно было открыться море.

Наконец добрались до перевала и начали спускаться. Дорога, настоящая крымская, клеилась гудроном к покрышкам, отчего они громко журчали, тарахтела мелкими камешками по крыльям.

Появились плантации винограда, табака, маслин, теплые смолянистые кипарисы и мохнатые мексиканские сосны.

Лена уже не обращала внимания на названия селений, хотя они здесь были и очень интересные: «Горное солнце», «Пионерское», «Кипарисное». Лена ждала моря. И она первая, как того и желала, увидела его. Догадалась, что видит.

Море было туманным, неподвижным и совершенно пустынным — ни паруса, ни дымка. Лежали на нем сиреневые полосы.

Все искали море внизу, в просветах между скалами, а оно стояло высоко над скалами и над кипарисами. Было выпуклым и отвесным, близким и далеким.

Хотелось поскорее услышать его плеск, перекатывание прибоем гальки, шипение сбегающей пены между валунами. Почувствовать на лице густой от соли ветер, срывающий с темных волн мелкие белые брызги. Я не люблю море издалека — молчаливое, застывшее и совсем неживое.

Сумерки плотнее обкладывали горизонт. Сиреневые полосы на море сделались синими, немного погодя — черными. Море гасло, чтобы потом, когда наступит полная темнота, принять отблески ночи, огни прибрежных городков и лунную дорогу.

Когда мы приехали в Ялту, было уже совсем темно и на море зажглась лунная дорога.

Мы с Леной выбрались из автобуса. Подошли к перилам набережной, к лунной дороге, по которой спускаются на землю сказки и легенды.

— Постоим немного, — сказала Лена.

— Постоим.

— И помолчим, да?

— И помолчим.

Когда море рядом — хочется молчать.

На бетонном молу то вспыхивала, то меркла лампа маяка-мигуна. Мы вдыхали запах камней набережной, причальных канатов рыбачьих шаланд, сетей, развешанных на кольях для просушки, запах смолы в ведерках с квачами для засмолки баркасов и лодок. Все это принадлежало морю. Далеко покачивались огоньки катера: бортовые — зеленый и красный, и белый — на мачте.

Лена сказала:

— Здравствуй, море Черное!

Точно в ответ, мощно и протяжно загудел пароход. Парохода видно не было. Эхо от гудка долго блуждало в ночных горах.

— Пойдем. Поздно уже.

— Хорошо, пойдем. — Лена достала из кармана мелкие серебряные деньги и бросила за перила: — Дань морскому царю, чтобы не было штормов.

Мы отправились на поиски Севастопольской улицы, дома номер шесть. Такой адрес был обозначен на конверте рекомендательного письма к Елизавете Захаровне Блажко, у которой мы должны остановиться. Наши московские знакомые, родители Гошки, уже послали Елизавете Захаровне телеграмму, предупредили о приезде.

Улица эта оказалась в противоположном конце города и поднималась от набережной круто в гору, как почти и все улицы Ялты.

1
{"b":"266843","o":1}