Быстрые перемены, связанные с неожиданным успехом, грозили разрушить мой привычный распорядок жизни. Пит Фишер, занятый своей медицинской практикой, не мог, конечно, все бросить, чтобы ездить со мной. Но он любил популярность и с удовольствием принимал похвалы за то, что поставил мою игру. Как только Фишер увидел, что я становлюсь именно таким игроком, как он предрекал, он явно возгордился и вместе с тем возревновал. Его надо понять: он находился дома, в Калифорнии, а я тренировался во Флориде у людей, куда более авторитетных, чем Фишер. Думаю, он опасался, что его оттеснят в сторону, и потому старался наложить руку на все, хотя не стал (да и не мог стать) моим настоящим тренером. К тому же он желал вознаграждения за свои труды.
Еще до моей победы над Виландером Пит начал выставлять требования – почти астрономические. Он хотел получать 25 процентов от моих гонораров в турнирах «Большого шлема» и 50 процентов от прочих. Короче, он стремился иметь долю во всем. Однажды вечером Пит зашел к нам домой (в Калифорнии) и начертал свои условия на бумажной тарелке: если я выигрываю все четыре турнира «Большого шлема» за год, он получает уйму наград, включая дорогущую машину «Феррари». Все это было перечислено на тарелке! А еще я помню статью в журнале «Тепп15», где напечатали фотографию Пита, сидящего в кресле в стиле ампир, в кепке с эмблемой. «Феррари».
Тот вечер, когда Пит исписал тарелку, был каким-то «сюрреалистическим». Я помню его в мельчайших деталях. Пит сильно повздорил с моим отцом, и всем это было очень неприятно, поскольку он, в сущности, был членом семейства и никто не хотел портить с ним отношения. Мы понимали, как много он для нас сделал, чувствовали благодарность, но невнятные условия долгосрочного сотрудничества, которые он мог предложить, ни в коей мере не соответствовали его материальным требованиям. Поняв, что уступать мы не намерены, Фишер едва не послал все к дьяволу. На самом деле это было попросту смехотворно. Помню, я подумал: «Мне всего-то семнадцать, я пока едва справляюсь с мячом на корте, а Пит хочет, чтобы я за год выиграл „Большой шлем“ (за всю историю тенниса это удалось лишь двум спортсменам), ему же подавай „Феррари“!» Но главная нелепость заключалась в том, что Пит, по сути, вовсе не нуждался в деньгах. Он был преуспевающим врачом с обширной практикой, жил в особняке на участке в пять акров.
«Вечер бумажной тарелки» положил конец нашему сотрудничеству. Трезво рассудив, отец решил отказаться от услуг Фишера – не только из-за его непомерных запросов, но и по другой, пожалуй, более веской причине. Отца беспокоило, что я слишком зависим от Фишера и это вредит моему развитию. Мне уже пора выйти в мир и самостоятельно учиться строить с ним отношения.
Когда разрыв с Фишером стал реальностью, я решил нанять себе личного тренера-консультанта и остановил выбор на Джо Брэнди. Все складывалось очень удачно: я жил в Теннисной академии Ника Боллеттьери, а Джо вел там тренировки. У него были тесные отношения с Джимом и его тренером Серджио Крузом. Поэтому мы проводили много времени вчетвером, в том числе в разъездах.
Тогда я уже хорошо представлял достоинства Джо. Когда он начал ездить со мной, лет ему было уже порядочно – наверное, за пятьдесят. Моя жизнь меня абсолютно устраивала. Джим и я вместе тренировались и вместе выступали в парном разряде (в 1989 г. мы выиграли Открытый чемпионат Италии). После тренировок или матчей мы вчетвером ходили обедать. Не могу сказать, что мы с Джо стали близкими друзьями – он ведь был гораздо старше меня. Но дружба с Джимом пошла мне на пользу – мне нужно было взрослеть, а Джим в качестве приятеля и сверстника чрезвычайно упростил «эволюцию».
То, чего я уже добился, распахнуло передо мной новые двери. В конце 1989 г. мне позвонил Иван Лендл и пригласил погостить у него в Гринвиче, Коннектикут (это слово он выговаривал на свой манер: «Коннект-э-кут»). Тогда он был первым игроком мира и жил в огромном особняке. Когда я вошел в гостиную, Иван представил меня своей жене Саманте, показал собак (Лендл разводил немецких овчарок) и устроил экскурсию по своим владениям. Потом я восторженно описал отцу все увиденное, а он в ответ лишь спокойно заметил: если я стану работать как Лендл, то и жить, наверное, буду не хуже.
Иван имел репутацию и внешность «железного человека», а временами казался даже свирепым – со своим рубленым чешским акцентом и жестким выражением лица. Но я в его доме чувствовал себя вполне комфортно. Со мной он был любезен и заботлив. Меня просто поразило, когда я узнал, что всю нашу неделю он заранее распланировал: во сколько вставать, тренироваться, есть, спать. Сам Иван всегда вставал в шесть утра и свой режим соблюдал неукоснительно. Подобная жизнь кому-то покажется чересчур «механической» (во всяком случае, многие так считают). Но Иван был просто воплощением собранности – он точно знал, чего хотел и как этого добиться.
В те дни я помогал Ивану готовиться к предстоявшему в конце года заключительному турниру серии «Мастерс», на котором выступали лучшие игроки года. Потом он был преобразован в финальный турнир Ассоциации теннисистов-профессионалов (Association of Tennis Professionals, ATP), а в конце концов стал называться просто Чемпионатом АТП.
Иван много говорил о том, как упорно нужно работать. Я-то пока еще в основном плыл по течению; наверное, почувствовав или поняв это, он просто хотел мне объяснить, чего требуют великие победы. Иван подробно расспрашивал о моей игре и вообще о планах на жизнь.
На меня произвело впечатление то, как Иван работал над собой. Через день или два мы с ним поехали кататься на велосипедах и сделали, вероятно, миль тридцать по холоду и слякоти, хотя перед нами шла машина сопровождения, теплая и уютная.
Иван тогда был первой ракеткой мира, и я не мог понять, чем ему приглянулся. Вряд ли он стремился быть моим наставником – забот у него и так хватало. Скорее всего, он просто хотел понять, что я собой представляю и на что способен, поскольку я уже явно претендовал на первые роли в мировом теннисе. К тому же Иван смотрел в будущее – подумывал заняться спортивным менеджментом. У него была предпринимательская жилка, и он уже приобрел несколько теннисных клубов. Возможно, он видел во мне потенциального клиента.
Несколько месяцев спустя, в 1990 г., я вышел в четвертый круг Открытого чемпионата Австралии, а еще через несколько недель встретился с самим Иваном в полуфинале крупного турнира на закрытых площадках в Милане. Первый сет я выиграл довольно легко, но потом Иван просто затоптал меня. Это был совсем не тот предупредительный Лендл, с которым я тренировался у него дома, а совершенно незнакомый свирепый субъект. Увидев, как лихо я начал, он постарался сбить темп, и это в немалой степени помогло ему предугадывать мои действия. Молодые азартные игроки вроде меня в пылу схватки забывают и о стратегии, и о тактике.
До этой встречи я почти не встречал соперников, способных ошеломить меня своей игрой. Но Иван оказался на голову выше меня. У него были сногсшибательный удар справа и мощная подача. Он мог неподражаемо «выстрелить» своим подкрученным одноручным ударом слева или послать точный резаный удар справа. В нужные моменты он так взвинчивал темп и так умело обрабатывал мяч, что я чувствовал себя попросту загнанным. Я даже не успевал выровнять игру и занять правильную позицию для самого обычного обмена ударами. После встречи мне казалось, что я контужен. Или будто на меня набросился тигр и растерзал в клочья (хотя прежде мне симпатизировал.).
В 1990 г. в Филадельфии фортуна проявила ко мне благосклонность. На этот раз я выиграл все встречи. После схватки с Андре Агасси за вход в четвертьфинал – он прекратил игру из-за желудочных колик при счете 7:5 в мою пользу – я убедительно переиграл Андреаса Гомеса, который был на подъеме (позже, весной, он выиграл турнир «Большого шлема» в Париже, первый и единственный). Мое место в мировой классификации неуклонно повышалось!
В последующие месяцы я продолжал выступать в различных турнирах, но был еще явно не готов к соревнованиям на грунтовых кортах, кульминацией которых является Открытый чемпионат Франции «Ролан Гаррос». В тот год я сыграл лишь на одном из европейских весенних турниров на грунтовых кортах – в Мюнхене, где меня «отделал» представитель когорты шведских «дьяволов», Ионас Свенссон.
