Георгий решил, что уходить нужно сразу же. Не успел унтер выйти из машины, как арестованный, делая вид, что тоже собирается выйти вслед за ним, неожиданно ударил немца ногой в пах и выскочил через другую дверцу, прикрываясь автомобилем от возможного выстрела. Но куда там, унтер завопил и как подкошенный рухнул на асфальт. В окнах здания появились удивленные лица немцев. Немецкие солдаты, шедшие по улице, приостановились, вытащили оружие, кто-то выстрелил, прохожие начали в панике разбегаться по сторонам. Тем временем беглец на глазах у всех быстро свернул в переулок и скрылся из глаз…

Десятки и сотни немецких и итальянских солдат совместно с греческими полицейскими участвовали в огромной и длительной облаве, сразу же начатой по приказу Эрнста. Искали в домах, погребах, магазинах, на чердаках, но безрезультатно. Зевака унтер-офицер после соответствующего разгона в наказание был отправлен на русский фронт. До поздней ночи по улицам города сновали патрули, проверяя подряд у всех прохожих документы, но ни одному из них так и не удалось больше встретить Николаоса Тсеноглу, уроженца Крита…

…Повинуясь инстинкту, Георгий не стал далеко убегать. В наручниках его распознал бы любой полицейский, шпик или тайный сотрудник полиции. Убежище нужно было найти тут же, на месте. Из переулка Георгий свернул в какой-то обширный, забитый грузовиками двор. У каждой машины на борту был нарисован красный крест. Таким образом, Георгий оказался в расположении автомобильного парка одной благотворительной организации, подкармливающей голодающих греческих детей.

Беглец успел подумать, что сестры милосердия и врачи охотно бы оказали ему помощь, но времени у него не было. Воспользовавшись первыми минутами замешательства, он, к счастью для себя, никого не встретил на своем пути. Теперь, оказавшись рядом с огромной машиной, Георгий, не раздумывая, забрался в кузов. Там лежали тяжелые брезентовые свертки, под которыми он и затаился. Распластавшись между свертками и бортом, Георгий, наконец, перевел дух. В щелку он наблюдал за пробегающими фигурами немецких солдат. Потом шум погони утих, позже начался обыск в соседних домах, в автомобильном парке были расставлены часовые, однако никому и в голову не пришло заглядывать в машины. Дожидаясь дальнейшего развития событий, Георгий смачивал слюной наручники и разминал руки, готовясь к трудной операции снятия стальных браслетов. Этому искусству он был обучен еще в Каире, но затем бросил тренировки, придающие костям необходимую гибкость. Теперь он пообещал себе, что как только спасется, сразу же возобновит тренировки. Наконец после долгих упражнений наручники свалились.

Больше всего ему хотелось, чтобы в машину сел шофер и вывез его куда-нибудь из этого проклятого места. Но то, что он укрылся в каких-нибудь ста метрах от резиденции гестапо, и спасло его. С облегчением Георгий отметил, что посты через некоторое время были сняты.

Уже наступил вечер, когда Георгий покинул свое убежище, размял затекшие мускулы и отправился прямиком на квартиру Лабринопулоса. Прибежал оповещенный Папазоглу. Начался «военный совет», на котором обсудили создавшееся положение.

Происходило это в пятницу, 19 декабря 1941 года.

— Значит, Пандос предатель, — говорили они, покачивая головами.

— Вы были правы, — грустно признался Георгий.

Но недоверчивый Папазоглу развивал свою мысль далее:

— Согласитесь, все это выглядит как плохая детективная повесть… Вас опознают сразу же после приезда… Едва начинаете работу — и сразу же арест!.. Вы наивно верите своему мнимому другу… У нас здесь еще никому не удавалось вырваться из немецких лап, а вы сразу же совершаете побег… Ну сами скажите, неужели это все не должно вызывать сомнений? Ведь каждый здравомыслящий человек сразу же задаст себе вопрос: а действительно ли вы сидели в тюрьме?..

— В камере рядом с дверью я нацарапал свою фамилию, — ответил инженер. — Я, конечно же, не хотел бы, чтобы вам представился такой случай, но все это можно проверить…

Все рассмеялись.

Предательство, арест и удачный побег привели к ряду серьезных последствий. Первым из них было переданное из Египта решение англичан — агент должен возвратиться. Он теперь ни к чему, решили англичане. Тем временем, пока «погоревший» эмиссар получит возможность вернуться на Средний Восток, нужно было удвоить осторожность.

Через два дня после побега, 21 декабря, в афинских газетах появилось объявление о розыске «Георгиоса Иванова, он же Николаос Тсеноглу, урожденного в Варшаве 14 декабря 1911 года». Награда была огромной — 500 000 драхм, что поразило всех. В объявлении был перечислен длинный список оккупационных немецких и итальянских учреждений, куда следовало направлять все данные, касающиеся беглеца; за укрывание его или за утайку сведений о нем грозила смертная казнь и, наконец, приводились особые приметы и снимок — тот самый, который Георгий подарил Тиносу. Ни разу ни до, ни после этого греческие читатели такого объявления не видели, поэтому они догадывались, что разыскиваемый представляет для оккупантов особую опасность. Афинские кафе встревоженно гудели, обсуждая эту новость. Теперь очень многие припомнили о том, что Иванов был чемпионом страны и Европы по плаванью, кое-кто шепотом передавал слух о том, что он был высажен с английской подводной лодки и уже успел нанести немцам колоссальный ущерб. Для измученного народа появление этих объявлений и плакатов было провозвестником каких-то грядущих перемен к лучшему, надеждой на скорое освобождение. И вот будто по команде на уличных плакатах с фотографией Георгия стали появляться надписи, сделанные краской или чернилами. Надписи были самые различные, например: «Героя не продадим, вы недостаточно богаты, чтобы купить нас», или просто: «Да здравствует Георгий Иванов!» А соседи Пандоса вдруг припомнили, что именно в эти дни перед домом предателя почему-то появился немецкий грузовик, по борта нагруженный мукой, сахаром, сырами, консервами и банками с оливковым маслом.

Объявление о розыске беглеца привело еще к последствиям более частного порядка. Во-первых, сам Георгий понял, что стоит ему теперь только появиться на улице, как его сразу же опознают, поэтому придется скрываться по крайней мере первые недели, пока его внешность немного не изгладится в людской памяти.

Сначала Георгий собирался сделать себе пластическую операцию, чтобы как-то изменить свою внешность, но оказалось, что единственный специалист в этой области уехал из Греции. А тут еще никак не хотели расти усы, вот ему и приходилось носить накладные. Чтобы изменить форму щек и разрез губ, Георгий пользовался жевательной резинкой, закладывая толстые пласты ее за щеки и на десны.

Тем временем сесть о Георгиосе Иванове разнеслась по всей Греции. Поляки, оставшиеся в Салониках, окаменели от страха. О том, чтобы отправиться на улицу Маврокордато, никто из них даже и думать не смел, за домом Георгия Иванова наверняка наблюдали полиция и гестапо. Ян Ламбрианидис сначала никак не мог понять, почему знакомые здороваются с ним издалека и прибавляют шаг, увидев его, но, купив газеты, понял все и только постарался, чтобы известие это не дошло до жены. Пани Леонардия редко заглядывала в газеты, поэтому она ничего не знала и ни о чем не догадывалась…

Предатель теперь решил заработать еще и обещанные оккупантами полмиллиона. Он пришел к выводу, что беглеца следует искать там, где ему в любом случае будет оказана помощь, то есть в родном доме. Несколько дней Тинос ходил по Салоникам, посещал старых друзей, чуть ли не обыскивал на свой страх и риск приморские клубные постройки и пригородные кабачки, заглядывал даже в вытащенные на берег лодки, следил за стоящими в заливе на якоре катерами, но так и не напал на след беглеца. Георгия Иванова никто не видел — ни носильщики с вокзала и пристани, ни чистильщики обуви, ни бродячие торговцы, ни кондуктора трамваев, ни нищие. Без надежды на успех Пандос заглянул в отель «Медитерране», но обслуживающий персонал там был полностью заменен новым, и из-за настойчивых расспросов он был даже арестован. Властям о нем донесла буфетчица Калиопа из бара отеля — единственная оставшаяся здесь довоенная сотрудница, как видно пользующаяся особым доверием у немцев.