Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«Тайга – не вечерний бульвар. Здесь нет случайных людей. Она не знает меня и полагает одним из недобитых злодеев… – подумал он. – Я должен переубедить ее… Но как это сделать? Ведь весь мой багаж и документы остались там… или украдены…»

В глазах таежной насельницы – то же слегка настороженное пренебрежение и равнодушие к его судьбе, которые он уже где-то видел. Недавно… Лисичка! Нет! Плакать нельзя! Это отнимет последние силы и окончательно лишит возможности объяснить ей…

– Я – не каторжник и не разбойник. Я – инженер из Петербурга. Моя фамилия Измайлов. Андрей Андреевич Измайлов. Те, кто на нас напал… Я не знаю, кто они, но их главаря называли Сергей Алексеевич. Верьте мне! Иначе я умру прямо сейчас, и вам потом неловко будет…

– Андрей Андреевич Измайлов?! – изумленно воскликнула женщина и невольно сделала шаг вперед, к нему. Мужчина выдохнул и мысленно поманил ее пальцем: «Ближе, ближе, не бойся!» – Я слышала, знаю, что Машенька… Мария Ивановна Опалинская к вам писала. И вы ей… Но из вашего же письма… Вы должны были позже прибыть, по зимнему тракту… А теперь… У вас есть документы?

Он отрицательно помотал головой.

– Вы меня обмануть хотите! – решительно заявила женщина, снова отходя к сосне, которая и прежде давала опору ее напряженной спине. – Вы слыхали откуда-то про Измайлова, и теперь мне себя за него выдаете, чтоб я помогла вам…

Ну разумеется! Несмотря на самоедскую одежду и одинокие прогулки по тайге, у нее лицо образованного человека. Она даже знает Марию Ивановну Опалинскую и осведомлена о содержании ее переписки. Какая неудача! Возможно, настоящая самоедка поверила бы ему скорее…

– Я – Измайлов, – тихо сказал он, понурив голову и уже почти не надеясь. Все равно. Даже если он сейчас расскажет ей самую что ни на есть правду, причину своего раннего прибытия сюда он не сумеет объяснить. А если вдруг и сумеет, это лишь еще больше оттолкнет ее.

– Но почему же вы здесь? Сейчас? Без письма? – настойчиво спросила женщина, вновь приближаясь и пытаясь заглянуть в его опущенное лицо. Кажется, теперь, когда надежда больше не поддерживала его физические силы, она, наконец, осознала действительную тяжесть состояния раненного.

– Я должен был уехать внезапно, – тихо, без выражения сказал он. Силы стремительно уходили. – Письма идут слишком долго. Можно сказать, я бежал. Прошлое не отпускает. Я действительно инженер, и хотел уехать в Сибирь, что бы оставить это. Но… мне пришлось… Если бы я не уехал, оказался бы в Петропавловской крепости. Или здесь же, но уже… в другом качестве… Может быть, это было бы к лучшему, знак… Мог бы продолжать жить, бороться…

– Вы – революционер?!! – бесстрастное до сей поры лицо женщины опрокинулось. – ВЫ бежали сюда от фараонов?

– Я бежал сюда от своих товарищей, – вздохнул он. – Мне много лет. Революция и все такое прочее – для молодых. Я хотел просто пожить, работать по специальности. Но не успел…

Женщина повела подбородком, словно отметая его последние слова.

«Ей нравятся революционеры? – слабо изумился он. – Вот напасть!»

Неожиданно женщина негромко и довольно фальшиво запела:

– «Стонет и тяжко вздыхает,
Бедный забитый народ,
Руки он к нам протирает,
Нас он на помощь зовет…»

«Что это она, с ума сошла, что ли? Или у меня уже бред? Нет, ну что за судьба?! Бежать от всего этого, забраться в самую глубину тайги, почти умереть, случайно повстречать переодетую самоедкой женщину, и вдруг она ни с того ни с сего начинает петь вольные песни, которые и мы певали, когда-то, в молодости… Да она же меня проверяет! – вдруг, вспышкою в мозгу сообразил он. – Проверяет, правду ли я ей про себя сказал. Значит, я должен…»

Петь он в своем нынешнем состоянии не мог категорически. Поэтому заговорил речитативом, с трудом проталкивая слова сквозь запекшиеся губы:

– «Час обновленья настанет,
Воли добьется народ,
Добрым нас словом помянет,
К нам на могилу придет.
Если погибнуть придется,
В тюрьмах и шахтах сырых,
Дело, друзья, отзовется,
На поколеньях живых…»

Поведение женщины изменилось так быстро и разительно, что он со своей замедленной болезнью реакцией не успел отследить происходящее и даже слегка испугался. Вдруг она все-таки сумасшедшая?

– Все, молчите, вам нельзя разговаривать! Повернитесь! Дайте, я расстегну! Молчите! Выпейте вот это!

Потом он решил подчиняться всему, все равно другого выхода у него не было. Подчиниться, не ломать больше волей бессильное, трясущееся в омерзительном ознобе тело – что может быть лучше? Спокойнее? Приятнее…

– Нет! Не уходите туда! Держитесь здесь! Выпейте еще! Если вы потеряете сознание, я не смогу вам помочь! Вы слишком тяжелый! Как вас там, – Измайлов? Андрей Андреевич! Проснитесь же, не засыпайте! Если я сейчас изо всех сил побегу на прииск за подмогой, то не раньше утра… Вы мокрый насквозь, в крови, у вас уже лихорадка началась. Некого будет спасать… Значит, так, я решила. Здесь есть зимовье, в котором я ночую, когда в лесу. Там очаг, родник, травы. До него – чуть больше полверсты. Мы с вами должны дойти. Слышите?! Сейчас пойдем. Прямо сейчас! Попробуйте приподняться, я вас поддержу… Еще, еще, вот так, помаленьку, полегоньку… Не бойтесь на меня опереться, я только на вид маленькая, а вообще-то крепкая очень… Зимой-то я бы вас на елке-волокуше свезла, а теперь… Впрочем, зимой-то вы уж замерзли бы давно…

Пути до зимовья он не помнил совершенно, и так и не вспомнил никогда. Милосердие нашей памяти. Его спутница тоже ничего не стала рассказывать, хотя сама после вспоминала и даже переживала еще не раз в кошмарных снах. Для него, после уговоров, сразу – закопченный потолок, мокрая тряпица на лбу, тяжелые меховые одеяла и мелкий раздражающий перестук, как стучат вагоны на стыке рельсов. «Отчего ж я на поезде, по железной дороге не поехал?» – успел удивиться он и тут же сообразил, что никакой железной дороги в тайге нет, а близкий перестук выдают его собственные зубы.

Заметив, что он очнулся, к нему подошла давешняя женщина, присела на лежанку, поменяла нагревшуюся тряпицу на свежую, глянула серьезно, без улыбки.

– Вы меня понимаете сейчас? Помните, что с вами случилось?

– Безусловно, понимаю. И помню. Все, кроме последней дороги. Как вас зовут?

– Меня зовут Надежда Левонтьевна. Можно просто Надя. Вы – Андрей Андреевич Измайлов. Я пока стану называть вас Андреем, для простоты. У нас здесь по-простому… Слушайте теперь внимательно, потому что это до вас касается. Я промыла вам рану, Андрей, пока вы без памяти были, приложила мазь… Но пуля осталась внутри, и воспаление идет…

Он вдруг сообразил, что лежит под одеялами совершенно голый, только на боку и бедрах – повязка. Ему стало неловко, что она, совершенно незнакомая ему женщина, видела его беспамятное тело, раздевала его, ворочала. Что еще она видела, что делала с ним? Он никогда в жизни не болел ничем, кроме ангины и поноса, и не принимал интимного ухода. Теперь же представившиеся картины буквально растоптали его самолюбие. Господи! Какая гадость! Не лучше ли было бы сдохнуть там, в тайге? Он болезненно поморщился, закусил губу.

– Конечно, болит, – кивнула Надежда Левонтьевна, неправильно истолковав его гримасу. – Вот я и говорю, надо решать, и скорее. Либо мне сейчас вас здесь оставить и за подмогой бежать, либо своими силами. Давайте теперь считать. Туда я добегу напрямики быстро. Положим, в тот же час выедем. Но… фельдшер на прииске всегда пьяный, ему доверия нет. Доктор Пичугин в Егорьевске. Самоедских трав он не признает. Стало быть, еще дорога туда, да обратно… Не выйдет ничего… Не дождетесь вы нас, любезный Андрей Андреевич, или я ничего в лихорадках не понимаю…

3
{"b":"266652","o":1}