Тот, кому довелось проехать хоть раз по прибреж­ной железной дороге Южной Италии, не мог не обратить внимание на целый ряд уединенных маленьких станций и марин (пристаней) на берегу. Многие из них разру­шены, иные сохранились в жалком состоянии, другие исчезли после войны или, напротив, уступили место современным постройкам. Все они слились теперь с жи­лыми массивами. Но еще в начале нашего столетия эти станции и марины располагались на расстоянии трех-десяти миль от городов и селений, закладывавших­ся в гористой местности вдали от побережья. Каж­дый город или крупный поселок учреждал постоянные круглосуточные пункты наблюдения за морем, и если дозорные замечали неизвестное судно, они немедленно давали об этом знать дымом днем и огнем ночью. Эти ловушки были хорошо пристреляны, и если какой-нибудь малоопытный пират клевал на приманку, дело кончалось для него скверно.

Около 1500 года жители Мелоса после долгого преследования поймали одного неудачливого турецкого пирата на своем побережье и медленно поджаривали его на костре в течение трех часов. Это практи­ковалось повсеместно и вполне легально. Известен слу­чай, когда паша Морей самолично доставил в Лепанто приказ сжигать всех ловцов удачи, промышляющих в Адриатике. Англичане в XVI веке ввели у себя став­шее обычным наказание для выловленных пиратов: их подвешивали на берегах рек и морей так, чтобы пальцы ног слегка касались воды.

Разумеется, пираты знали о хитростях прибрежных жителей ничуть не хуже тех, кто на них рассчиты­вал. Это был поединок Швейка с Фельдкуратом. Вопрос стоял - кто кого.

Еще до середины прошлого века на многих побе­режьях (например, в Калабрии или в Каталонии) создавалась цепь дозорных вышек или башен-крепос­тей, расположенных с интервалом от трех до пяти километров, и весть о нападении пиратов долетала в глубь материка или острова в считанные минуты, все небоеспособное население спешило укрыться внутри этих башен вместе со скотом, а мужчины создавали ополчение и старались продать свою жизнь и свободу как можно дороже. Эти ополчения организовывались по корабельному принципу: каждый заранее знал, с чем он должен явиться к месту сбора и как действовать в бою. Точно так же и в современных деревнях жи­тели каждого дома знают свои функции на случай пожара.

Развалины таких башен можно сегодня увидеть на многих плодородных островах Средиземного мо­ря: на Аморгосе, Андросе, Астипалее, Китносе, Корси­ке, Косе, Крите, Леросе, Сардинии, Серифе, Сифносе (здесь их свыше десятка), Сицилии, Скиатосе, Скопе-лосе, Фасосе. Есть они и на побережьях Сирии, Ма­лой Азии и других - везде, где можно было ожидать нападения с моря.

Иногда роль таких башен-крепостей выполняли мо­настыри и церкви - преимущественно те, что распола­гались на скалистых кручах. Однако ореол святости мало помогал при нападениях пиратов. В 1403 году мавры разграбили женский монастырь, утопавший в са­дах между морем и городом Террачина на западном побережье Италии. В 1612 году совершенно обезлю­дела долина, расположенная южнее легендарной Трои на побережье Малой Азии, напротив острова Тенедос (Бозджаада).

Остров Самос, лежащий на перекрестье путей меж­ду Египтом, Грецией и Малой Азией и служивший пиратам судоремонтной базой, был так ими разграблен, а жители настолько терроризированы бесчинствами и вымогательствами, что в конце концов лишился всего своего населения: в середине XV века самосцы по пред­ложению генуэзцев, оказавшихся не в состоянии их защитить, всем скопом перебрались на остров Хиос.

Доведенные до нищеты и отчаяния, береговые жи­тели сами зачастую обращались к пиратскому промыс­лу. Известно много случаев и в Средневековье, и в Новое время, когда грабились потерпевшие крушение суда, а их пассажиры обращались в рабство теми, у кого они искали помощи и защиты. Так поступали, например, в начале XVII века майноты, жившие на юго-востоке Пелопоннеса у зловещего мыса Малея, где морское дно усеяно обломками кораблей. Пролив Элафонисос, отделяющий Малею от острова Китира, и пролив Китира дальше к югу, разделяющий острова Китира и Антикитира, издревле славились как места пиратских засад, недаром венецианцы именно здесь ус­троили военно-морскую базу для защиты своей торгов­ли. Но и они не сумели совладать с майнотами. Если среди захваченных ими пленников оказывались предста­вители разных вер, майноты продавали христиан тур­кам, а турок христианам, регулируя таким образом цены на свой товар. Кончили майноты тем, что от похи­щения детей и грабежа потерявших управление судов перешли к прямому пиратству. На своих длинных манев­ренных лодках, вмещавших до сорока человек, воору­женных мушкетами, они захватывали любые купечес­кие корабли, независимо от их размеров. Судя по опи­саниям, их тактика была той же, что и у мавритан­ских пиратов: мгновенный абордаж и короткий палуб­ный бой с участием всей команды, кроме двух-трех гребцов, удерживавших лодку там, где это было нужно.

Пиратской деятельности несомненно способствовал и произвол властей, сквозь пальцы смотревших на любые действия, если они приносили им доход.

Венецианцы слали бесконечные депеши своему дожу о том, что турки покровительствуют английским пира­там, грабящим венецианские суда, и даже участвуют в этих грабежах. В 1603 году венецианский посол в Кон­стантинополе не без юмора уведомлял дожа и сенат: «Посол попросил капудан-пашу наказать английских иратов и тех, кто их поддерживает. В ответ он вы­слушал рассуждения о различиях между турецкими и венецианскими галерами».

Венецианская галера середины XVI века. Рисунок.

После 1606 года, когда турки закрыли для англи­чан свои порты, британское пиратство в Средиземном море сошло на нет, зато пышным цветом расцвело кор­сарство французов, обнаглевших до того, что они имели во многих портах собственных «консулов» и сбывали через них награбленное. Естественно, что эти «кон­сулы» вступали в соглашение с турецкими чиновника­ми, делясь с ними доходами.

Разновидностью доходов был выкуп за пленников. Иногда этот вопрос решался на ходу, прямо в море. Вот как это происходило, например, в начале XVIII века у сирийского побережья, где судно, следовавшее в Хай­фу, повстречалось с пиратами у мыса Кармелы пираты выставили белый флаг, давая понять, что желают вступить в переговоры. «Купец» выставил такой же флаг, подтверждая, что сигнал понят и принят, а затем те и другие свернули флаги и отвернули в сторону носы своих кораблей, застопорив одновременно ход. Переговоры обычно велись на «нейтральной террито­рии» - на шлюпках, ибо выходить на сушу пираты побаивались. В описываемом случае пират удовлет­ворился тем, что оказался на борту встреченного суд­на. Чаще бывало иначе, и переговоры превращались в самый настоящий торг.

Судно, где был пассажиром художник-любитель ба­рон Штакельберг, пираты захватили, когда оно пересе­кало залив Волос. Штакельберг уведомил своего друга Халлера, что поручает ему договориться с пиратами о сумме выкупа, но тот, очевидно не надеясь на свои коммерческие способности, взял с собой посредника - армянина Якоба, представившегося пиратам капером здешних морей. Пираты запросили сумму в шестьдесят тысяч пиастров. Якоб заверил их, что как капер он ни­чуть не хуже разбирается в платежеспособности «кли­ентов», и указал пиратам на три обстоятельства, упущенных ими из виду: во-первых, Штакельберг, судя по всему, вовсе не богатый человек, а средней руки художник, и если они могли хоть что-то выручить за его рисунки, то и этой возможности они себя лишили, уничтожив все его наброски; во-вторых, он, Якоб, пред­лагает им за пленника десять тысяч пиастров, и если они их не примут, он уедет с чувством исполнен­ного долга, а они - с полунищим художником на борту, о котором больше никто и не вспомнит; в-третьих, он, Якоб, не из тех, кто прощает людей, пренебрега­ющих его услугами, и его друг, командующий расквар­тированными на берегу турецкими войсками, не оста­вит этого дела без внимания. Ошеломленные пираты внимательно выслушали весь этот поток красноречия, но продолжали стоять на своем, хотя уже не столь уве­ренно. Так ни о чем и не договорившись, все улеглись спать.