Я подумал, что с меня довольно подробностей, но Оливер опять вцепился в мой рукав и не отпускал.
– Человеческое тело может так предательски подвести в ответственный момент. А представители латинской расы, естественно, меньше нашего привыкли к нервным срывам первой ночи. И поэтому им не хватает снисходительности.
Получалось довольно неловко с шести разных точек зрения. Прежде всего, я опаздывал на работу. И потом, чего-чего, а подобных излияний от Оливера я уж никак не ожидал. Но наверно, если потерял работу и пострадало твое чувство собственного достоинства… и он еще, похоже, выпил много лишнего, а перебор в этом деле тоже, говорят, не содействует. Бедняга Олли, из-под него действительно разом все четыре колеса отвалились.
Я совершенно не знал, как быть, что ему сказать. Посоветовать обратиться к врачу, прямо вот сейчас, стоя на улице, – не место и не время для такого разговора. Наконец Оливер отпустил мой рукав.
– Удачного тебе дня в конторе, дружище, – сказал он и понуро побрел прочь.
В то утро в поезде я не читал газету’. А стоял и думал об Оливере. Человек нарывался на беду – явился к той девице, из-за которой вылетел с работы, а там еще… ну, не знаю. Оливер и женщины – это дело темное, гораздо более темное, чем он любит изображать. Но на этот раз он действительно ухнул в яму. Из-под него отвалились все четыре колеса.
ОЛИВЕР: Уф-ф-ф! Ф-ф-у-у! Уау! Зовите меня Великий Эскапист. Зовите меня Гарри Гудини. Слава тебе, Талия, муза комедии! Не слышу оваций. Разве я не заслужил сигарету «Голуаз»? Мои легкие алчут никотина. После всего, что было, вы не можете мне в этом отказать.
Да, да, конечно, я испытываю некоторые угрызения совести, но что бы вы сделали на моем месте? Вы бы никогда не оказались на моем месте, я понимаю. Но я-то оказался, в этом главная и очевидная разница между нами.
Но все-таки разве я не заслужил перо в шляпу? Я его себе присуждаю. Как, например, вам понравился прием хватания за рукав в духе Старого моряка? Он отлично сработал, правда ведь? Я всегда говорю: если хочешь перехитрить англичанина, тронь его, когда он этого не хочет. Положи ладонь на рукав и угости прочувствованной исповедью. Они этого не переносят, бритты. Они будут ежиться, мяться и проглотят все, что им ни наговори. «Все равно как запихивать улитку в счетчик на автостоянке». Видели бы вы лицо Стюарта после того, как я от него ушел. Камея «Нежная забота».
Я не злорадствую, ну, может быть, самую малость. Главным образом я испытываю облегчение, у меня всегда так. И наверно, мне не надо бы вам все это рассказывать, если я хочу, чтобы вы и дальше ко мне хорошо относились. (А вы хорошо ко мне относитесь? Трудно сказать. А нуждаюсь ли я в этом? О да, да, очень!) Но для меня слишком важно то, что сейчас происходит, тут уж не до игр – не до игр с вами, во всяком случае. Я обречен продолжать то, что делаю, и только надеюсь не вызвать по ходу дела ваше окончательное осуждение. Обещайте, что не отвернетесь от меня, – если уж вы откажете мне в понимании, тогда я, хочу не хочу, перестану существовать. Не уничтожайте бедного Олли! Пощадите его, и он еще, быть может, позабавит вас.
Прошу прощения, я опять немного зарвался. Итак. Итак, сейчас я нахожусь в районе, который называется Стоук-Ньюингтон. Это terra incognita[29], где, по словам Стюарта, цены на недвижимость должны в ближайшее время поползти вверх, но покамест здесь обитают люди с головами, растущими ниже плеч. А что за причина мне здесь находиться? Причина та, что мне надо сделать некое вполне простое дело. А именно, посетить жену одного человека – одного человека! моего лучшего друга! – которого я только что оставил топающим на станцию метро; я должен явиться к его молодой жене и сообщить ей, что я ее люблю. Отсюда и пук бело-голубой растительности у меня под мышкой, некомпетентно завернутый и уже окропивший мои панталоны, словно в результате неосторожности в процессе мочеиспускания. И в самую точку: когда дверной колокольчик в магазине оповестил о прибытии почтенного банкира, я ей-богу думал, что обмочусь.
Я немного побродил по улицам, пока подсохнут брюки, и репетировал на ходу, что сказать, когда Джилиан откроет мне дверь. Спрятать ли букет за спину, а потом выхватить и протянуть, как фокусник? Или положить на крыльцо, а самому сгинуть, прежде чем она ответит на звонок? Может, тут будет уместна серенада? – Deh vieni alia Fmestra…[30]
Так я прохаживался среди жалких туземных хижин, где ютятся закинутые на окраину рабы коммерции, и ждал, покуда полуденный жар выпарит влагу из брючной ткани: 60% шелк, 40% вискоза. Я и себя самого довольно часто ощущаю на шестьдесят процентов из шелка, на сорок из вискозы, если уж на то пошло. С виду шелковистый, а мнется. В то время как Стюарт– стопроцентный хэ-бэ, тканный вручную, – несминаемый, легко стирается, сохнет без выжимания, пятна не остаются. Мы со Стю выкроены из разных материй. На моей, например, если я не потороплюсь, скоро на месте следов от влаги появятся пятна пота. Бог мой, как я нервничал! Сейчас бы кружку валерьяновой настойки – или большой стакан коктейля «Манхэттен». Или валерьянки, или чистого спирту. Либо то, либо это. Нет, что мне на самом деле было сейчас нужно, это горсть бета-бл о катеров. Слышали про них? Один из их синонимов – пропранолол. Изобретен для нервных пианистов, которые боятся выйти на эстраду. Прекращает дрожь, не снижая качества исполнения. Как вы думаете, может, он и в сексе помогает? Не исключено, что Стюарт теперь раздобудет мне эти таблетки, узнав про мою «белую ночь» у Розы. Как раз в его духе – лечить химией разбитое сердце. Мне-то они нужны, чтобы вручить мое сердце, пламенеющее, но целое, молодой женщине, которая сейчас откроет дверь дома номер 68. Не затаился ли где-нибудь в соседней подворотне темнокожий торговец наркотиками, ухмыляющийся и щедрый? Сто миллиграммов пропранолола, приятель, да поживей, вот тебе мой кошелек и мой «ролекс», бери все… э, нет, это мои цветы. Можешь взять все, кроме цветов.
Но теперь они уже и не мои, а ее. Когда засиял 1е moment supreme[31], или, переводя на стюартизмы, когда приспел решительный момент, все прошло как по маслу. Вы, возможно, находите Олли барочно-вычурным, но уверяю вас, это только с фасада. А попробуйте проникнуть внутрь, постойте там минуту с путеводителем в руке, и вы обнаружите неоклассическое спокойствие, мудрую, уравновешенную безмятежность. Вы – в часовне Santa Maria della Presentazione[32], или le Zitelle[33], как предпочитают ее именовать в туристских брошюрах. Джудекка [34], Венеция, Палладио. О, вы, экскурсанты по моей душе. Вот я какой в глубине моего существа. А буйные излишества – это снаружи, для привлечения толп.
Словом, кончилось все так: я позвонил у двери и стою дожидаюсь, держа перед собой цветочный сноп на вытянутых руках – не хотелось выглядеть обыкновенным посыльным. Я ведь на самом деле был скромный, хрупкий проситель, покровительствуемый лишь богиней Флорой? Джилиан отперла дверь. Вот оно. Миг настал.
– Я тебя люблю, – сказал я.
В ее безмятежном взгляде зародилась тревога. Чтобы вернуть ей спокойствие, я вручил букет и мирно повторил:
– Я тебя люблю.
После чего удалился.
Я исполнил это! Исполнил! Я вне себя от счастья. Мне радостно, мне жутко, у меня поджилки трясутся, и в зобу, черт подери, перехватило дыханье.
МИШЕЛЬ (16): У нас бывают такие покупатели, сдохнуть. В этом вся трудность – не в цветах, а в людях, которые их покупают.
Взять, например, сегодня утром. Если бы он молчал, другое дело. Он вошел, я сразу подумала: с таким пошла бы на «грязные» танцы в любой вечер на неделе. Стильный такой, волосы черные чуть не до плеч, блестят, костюм тоже из блестящей материи. Немного похож на Джимми Уайта с телевидения, знаете его? К прилавку не подходит, только кивнул мне и прямо к цветам, высматривает, приглядывается, видно, что знаток. А у нас с Линзи такая игра: мы ставим им отметки в днях недели. Если не очень нравится, мы говорим: «Этот – на вторник». В смысле, если пригласит, можно уделить ему из всей недели один вечер. А высший бал – «Семь дней в неделю». То есть для него, если позовет, – хоть каждый вечер. Ну так вот, этот парень рассматривает ирисы, я заполняю ведомость по налогу на добавленную стоимость, а сама поглядываю на него краем глаза и думаю: «Ты – с понедельника по пятницу».
