- А, - ничего, - сказал он вдруг счастливо, словно свыкнувшись, наконец, с ощущениями, - чесс слово…
И слова эти послужили чем-то вроде запала к началу всего застолья. Ребята в черных джинсах, по-прежнему не потребляя, - наливали. И бурую, и синюю, и желтую. И "Клико" дамам. Под напитки пошли грибки, ветчинка, икра и семга с завиточками желтого сливочного масла. Сам Фомич, выпивая помаленьку, но часто, грыз жареные свиные ребра, и жир брызгал на окружающих и пачкал его бороду. Сейчас он выглядел, - да, похоже, и был, - даже менее пьяным, чем по приходе, но - поддерживал состояние, и, покончив с ребрами, перешел к окороку, по-прежнему не размениваясь на всякие порезанные ломтиками, колечками, косочками, пластиками и слоечками мелочи. Слушал - и молчал, в общем - равнодушно, но время от времени - вдруг взыркивался в кого-нибудь из пьющих, сопящих, жрущих или треплющих языками, как будто хотел на какой-то случай запомнить, и даже думать не хотелось - на какой именно случай. Потихоньку, ведомые темным чутьем, в "Бирюсу" вообще и конкретно, - к столу Юрия Фомича собиралось все больше народу. Тут были волоокие высокие девы в знаменитейших на весь мир и весь этот трижды проклятый век маленьких черных платьях и какие-то потасканные полупьяные курвы с нечесаной волосней и в стоптанных туфлях на сбитом каблуке. Потертый пролетариат, чающий второй серии опохмелки после слишком далеко зашедшего опохмелочного процесса Первого Порядка - это который после вчерашнего, и очевидно-хитрого вида молодежь, исподволь подталкивающая друг друга локтями. Кое-кто из вновь пришедших - здоровался с какими-то своими знакомцами из первого окружающего Красного Барона слоя, следующие - здоровались уже со здоровавшимися, и оседали новым слоем, навроде луковицы - вокруг сидящей в середке Стрелки, и уже были сдвинуты столы, а сзади, за кулисами этой жральной фабрики, на ее кухне в прямом и переносном смысле уже посылали нарочных - за снабженцами, на склады и к менее удачливым коллегам по корчемному делу, - поскольку, по точно выверенным расчетам, подкрепленным опытом и незаурядным чутьем выходило, - что может и не хватить того-сего, какой-нибудь икры севрюжей, тунцового филе или "Амонтильядо" шестьдесят восьмого угарного года.
- А-а, - че там… - Проговорил Голобцов, восставая из-за стола и от недоеденного салатика под коктейльчик. - Бомжи там всякие, шушера привокзальная, так что нам - и сам бог велел…
- Ты куда это?
- А - на хвоста упаду и вас выволоку.
- Да ладно те… Вязаться со ж-жлобьем…
- А вы - из той породы людей, что помирают от разрыва мочевого пузыря, потому как пописать неудобно. Нам, людям интеллигентным, - попросту даже необходимо использовать подобных типов.
- Ну гляди! А то самомнение у тебя, - проворчал Толик, жуя экономную порцию кальмарятины, - того…
- Обижаешшь… - прошипел Андрюха, не отводя глаз от клубления народных масс неподалеку, - у меня дар к дипломатии.
Некоторое время они имели возможность наблюдать за тем, как он кому-то - клал руки на плечи, с кем-то - заговаривал а-абаятельно, тонко улыбаясь и завлекательно кося взглядом, как - принимал рюмку и как выпивал ее. Так что они почти что совсем не удивились, когда сам Фомич сделал призывный знак рукой, а ребята в черных джинсах - так прямо направились к ним - приглашать.
Коричневая - вопреки устрашающему виду в организм проникала без особых зацепок, можно даже сказать - вообще без зацепок, а потом - таяла внутри, как глоток теплого воздуха. Она отдавала чем-то страшно знакомым, вызывающим какие-то древесные ассоциации. При этом - серьезная, очень серьезная градусность каким-то способом все равно отлично чувствовалась.
Синяя - да, была резкой, вызывала ощущение ожога и явственно была расчитана на эффект. Играла роль Злого Полицейского в благородном обществе Высокоградусных Спиртных Напитков.
Желтая, - как-то язык не поднимается назвать ее - "янтарной", - была вкрадчивой и самой простой из всех, - в ней не было всех этих двойных-тройных смыслов в комбинации крепостей, вкусов и запахов. Просто какая-то травяная настоечка, а если в ней и содержался некий подтекст, то только в ложной фальшивости окраски: она была явно самая настоящая.
Севрюжатина с хреном, поросята и окорока, запеченные в тесте, и так называемая "телятина шпикованная", - помимо вышеупомянутых мелочей, - давали возможность на протяжении некоторого времени оценивать и осознавать эти интересные подробности. Услыхав, что: "Дичи боровой, к сожалению, сегодня…" и поглядев, как прилизанный Филя разводит руками, Юрий Фомич некоторое время задумчиво глядел на его смятенную физиономию, а потом махнул рукой, разом отпуская грехи:
- А как подумаешь, - так и хрен с ней… - И вернулся к обсуждению вопросов искусства с медведеобразным Темычем. Рыгнув и покачав в воздухе вилкой с наколотой на него португальской рыбкой под соусом, он, наконец, резюмировал:
- Вот хороший ты мужик, Артема, и говоришь об картинах об своих хорошо, а вот сами картины у тебя - говно все-таки. Прости конечно…
И художник - завял на глазах, непонятным побытом отдрейфовал в сторону и, пригорюнившись, - налил.
- На ребятишек на моих смотришь, - вдруг произнес Фомич, подняв глаза, и Понтрягин не сразу понял, что обращаются именно к нему, - на непьющих? Жалеешь, поди? Мол, - издевается иксплутатор над подручными да поддужными? Жа-алостливое у вас у всех сердце… Ты не боись - дам я им по дню, чтоб пар выпустили, но - потом, - он многозначительно поднял корявый палец, - так что уж будь так добр - не суди.
Понтрягину, привлекшему к себе его внимание, стало вдруг так неуютно, как будто он из теплой комнаты - да оказался вдруг на продуваемом насквозь ненастном перекрестке раздолбанных дорог.
- А вот ты-то, судья, - как ни в чем ни бывало продолжил Красный Барон, - ты-то вот сам чем занят?
- Я-то? - Промямлил Сева вдруг окостеневшим языком. - Я в НИИ… Боюсь, - это будет не так уж интересно.
- Археолог он, - влез беспардонный Толик, - да и то не совсем, а навроде. Майя - слыхали?
- Ну? - С подозрительной неопределенностью поддакнул Фомич. - Слыхал что-то…
- Так у них было несколько систем письма, в том числе - какие-то "квадратные" иероглифы, - так это он их первый расшифровал. Сева Понтрягин, Советский Союз, сто сорок пять рэ, - прошу любить и жаловать. Простой наш советский герой, как положено - скромный. Видите - стесняется говорить, чем на самом деле занимается. Не хочет об этаких пустяках говорить, об никому не интересных.
- Я ж говорил, - прервал его насквозь покрасневший и даже взмокший Понтрягин, - вам совсем неинтересно…
- Опять судишь? - Многообещающим голосом и нехорошо прищурившись, осведомился Красный Барон. - Мне, дружок, мно-огие вещи бывают интересны. Самые неожиданные. Это тем, кто не я, интересны вещи всем понятные. Капуста, жратва, половой вопрос там… Поэтому ничего и не имеют, - ни денег, ни жратвы хорошей, ни баб красивых. А все почему? А потому - бескрыло живут, голубь. Без высших, значит, запросов. Вот ты как эти, иероглифы свои, расшифровывал?
Похоже, - он в полной мере обладал свойством - всецело абстрагироваться от окружающего и теперь говорил с Понтрягиным так, как будто кругом больше никого не было. Ага, - с тоской подумал знаток древнеиндейских наречий и Знаковых Систем, - это у него еще один способ садизма такой. Сделать вид, что стр-рашно тобой заинтересован, весь, значит, - в разговоре, а потом так же вдруг, совершенно невзначай про тебя забыть. Чтоб ты сидел, как дурак, и по интеллегентской своей инертности рефлексов еще некоторое время ждал, когда на тебя снова обратят свое благосклонное внимание их милость, или как там было положено именовать баронов, не Красных, а самых настоящих, хотя обращать на тебя дальнейшее внимание его сратая милость как раз и не планировали вовсе… Эти, или приблизительно эти свободолюбивые мысли пронеслись в его голове практически мгновенно, а губы, чуть онемевшие от смеси "бурой", "синей" и "желтой" тем временем складывались в интеллигентскую слабую улыбочку и лепетали интеллигентское:
