Макаров, и лучшего руководителя трудно было себе представить. Однако лишь в условиях

Советской власти, когда на смену одиночкам-энтузиастам пришли государственная забота,

государственные средства, пришли коллективы ученых, — только теперь проблема

освоения Северного морского пути получила реальную базу. И не последнюю роль тут

играет наука, изучение ледового режима арктических морей, поскольку лед — основное

препятствие для плавания этим путем.

Наблюдение за состоянием льда, ответственность за ледовые прогнозы,

краткосрочные и долгосрочные, в этом походе возложили на Михаила Михайловича

Сомова.

В отличие от предыдущих экспедиционных рейсов головной ледокол «И. Сталин»

должен был не только вовремя провести на восток караваны грузовых судов, но и

вернуться в ту же навигацию. Надо было получше изучить и освоить возможные варианты

продвижения, ближе познакомиться с нравами льдов на этом пути и отправиться с ними,

научиться прогнозировать ледовую и метеорологическую обстановку. Надо было решить

сложный и ответственный вопрос о крайних сроках выхода судов из Енисея.

Сомов прибыл с «приданным» — последним ледовым прогнозом, копиями

прогнозов предыдущих лет, нужными картами. В рабочей каюте он построил по

собственным чертежам некое сооружение, названное насмешниками «комод», и целые дни

проводил возле него. Прогнозы его оправдывались, и рейс в итоге завершился успешно.

Но сколько труда пришлось приложить для этого! И не ему одному. За погодные прогнозы

отвечал его товарищ, Д. А. Дрогайцев. Его работа была не менее удачна, и Сомов не

упускал случая сказать об этом.

Задача — угадать наперед поведение льда, состояние его на протяжении всего

Северного морского пути — была не из легких. Во время плавания Сомов подолгу

наблюдал лед, процесс ледообразования. У Югорского Шара Папанин обратил его

внимание на то, что тонкий слой льда появляется на воде даже при плюсовой температуре

воздуха. Сомов задумался над этим. 30 июля он записывает в дневнике:

«Вновь имело место явление, отмеченное Папаниным в Юшаре. При

положительной температуре воды и воздуха, при полном штиле, почти ясном небе и

исключительной видимости на поверхности воды образовалась корка молодого льда.

На этот раз удалось провести некоторые наблюдения. Со спущенного парадного

трапа я измерил температуру воды обычным приемом, т. е. опустив термометр в воду

примерно на половину его длины. Отсчет показал +0,6. Затем, благодаря полному штилю,

удалось осторожно погрузить термометр в воду так, что погружены были лишь слегка

отверстия резервуара оправы. Этим достигалось то, что резервуар заполнялся водою

самого тонкого поверхностного слоя. Отсчет показал — 0,5. Наблюдения, повторенные

неоднократно, показали тот же самый результат».

Сомов наносил на карту радиограммы — донесения пилотов, занимавшихся

ледовой разведкой. Часто они бывали неясными, даже путаными. В чем причина? Как это

исправить? Михаил Михайлович не раз задумывался над этим. В своем мемуарном очерке

«По Северному морскому пути» он рассказал о том, как эти недоразумения выяснились и

были сняты. Ледокол прибыл в бухту Тике и:

«На берегу я впервые познакомился с одной из наиболее ярких фигур в полярной

авиации, завоевавшей себе уже тогда широкую известность, — с полярным летчиком И. И.

Черевичным. Знакомство наше состоялось при несколько своеобразных обстоятельствах.

Началось оно примерно с такого разговора:

— Скажите, вы со «Сталина»?

- Да.

— Вы из Штаба?

— Да, из Штаба.

— Скажите, что за дурак сидит у вас там в Штабе и не может разобраться в наших

донесениях?

У меня сразу же закралось сомнение в том, что Черевичный случайно подошел с

этим вопросом именно ко мне и не справился предварительно у кого-нибудь из

приехавших гидрологов. Решил, должно быть, что такая форма будет наиболее деликатной

для изъяснения всего того, что он думает по поводу незадачливого штабного гидролога. Я

прекрасно знал, что Черевичный принимает в составлении донесений самое активное

участие, поэтому меня неудержимо подмывало в тон ему ответить:

«Я только что хотел задать вам аналогичный вопрос. Какому безграмотному дураку

из своего экипажа вы доверяете составление донесения? И почему вы их подписываете не

читая?»

Но я сдержался и вместо этого по возможности спокойно произнес:

— Все без исключения донесения об авиаразведках, поступающие в Штаб, в том

числе и ваши, обрабатываю я. Разобраться в последних ваших двух путаных донесениях

не смог я. Так что судя по всему я и являюсь тем самым лицом, которым вы интересуетесь.

Наступила длинная неловкая пауза.

Штурман В. И. Аккуратов, хорошо знавший меня еще по 1938 году, подошел

весьма кстати.

— А! Так это вы в штабе гидрологом? — удивился н. — Очень удачно, что мы

наконец встретились. Сейчас месте разберемся во всех наших недоразумениях.

Не откладывая, мы с ним прошли к рации, разыскали последние донесения и

разобрали неясные места. Без особого труда удалось выяснить, что наше взаимное

непонимание вызвали досадные искажения, вкравшиеся в донесения при передаче по

радио. Аккуратов охотно согласился с тем, что в таком виде, в каком я получил донесение,

я действительно мог в нем многого не понять. Я со своей стороны согласился с тем, что в

подлиннике их донесения, хранящемся на рации, все изложено более или менее ясно.

Словом, встреча наша закончилась, как говорится, в дружеской атмосфере полного

взаимопонимания».

Можно добавить: Сомов и Черевичный стали настоящими друзьями. В

дальнейшем их еще более сблизила совместная работа и в Арктике, и в Первой Советской

антарктической экспедиции. Весть о кончине Ивана Ивановича Черевичного Сомов

воспринял как тяжелую личную утрату. .

В плавании 1939 года Михаил Михайлович приобрел ценный опыт не только в

профессиональном отношении. В полярных экспедициях не менее важны те человеческие

свойства, которые делают ученого признанным, уважаемым руководителем, которые

привлекают, привязывают к нему товарищей, и в итоге коллектив становится сплоченным,

готовым к любым испытаниям.

Многое дали ему в этом плавании примеры стиля работы руководителей Штаба

морских операций. Думается, что кое-чему научило молодого полярника и общение с

капитаном ледокола «И. Сталин» Михаилом Прокофьевичем Белоусовым. Сомов всегда

тепло вспоминал о нем и остро переживал его кончину.

12 сентября флагманский ледокол, проделав весь запланированный путь, прибыл в

порт Диксон. Остаток пути до Мурманска стал лишь необходимой формальностью.

Плавание завершилось полной удачей.

Папанин и Минеев были довольны своим научным консультантом, молодым

гидрологом Сомовым. Он и сам испытывал ощущение счастья, становясь постепенно

опытнее и увереннее. Однако новые успехи не ослабили в нем самокритичного к себе

отношения, и это стало залогом дальнейшего роста ученого.

Воспоминания об этом походе остались с ним навсегда. Северные ветры,

восточные ветры... Пускать ли караван судов в щель между берегом и тяжелым ледяным

массивом, буквально «висящим на ветрах»? Выйдем ли своевременно, минуя ледяные

поля, на чистую воду обширной Ямальской полыньи? А мыс Челюскина! Караван прошел

его на шесть суток раньше намеченных сроков. Только успели проскочить залив

Вилькицкого, как узкая щель воды вдоль берега наглухо захлопнулась. Ветры перешли к

западным румбам, массив льда прижался к самому берегу. И так на протяжении всего

пути.

Работы в походе было невпроворот, самой разнообразной. Но Сомов рассуждал

так: всякая работа, как бы она ни была утомительна и скучна, приносит глубокое