В 1935 году, когда начальник ИНО НКВД Артузов был назначен заместителем начальника Четвертого управления, с ним вместе в Разведупр пришла группа чекистов. В команде Артузова был и Борис Гудзь, который стал куратором группы "Рамзай". Уже в наше время в одном из своих интервью он сказал:

— Когда я познакомился с легендой "Рамзая", то был просто поражен ее непродуманностью. В 20-е годы в Германии Зорге был партийным функционером-антифашистом. Он редактировал газеты, писал статьи, выступал на различных собраниях и, конечно, не мог не попасть под подозрение полиции. Потом в качестве корреспондента немецкой газеты отправился в Шанхай, где работал два года…

Артур Артузов

Затем некоторое время жил в Москве. Отсюда его направили работать в Токио корреспондентом. По нашему мнению, это было грубейшее нарушение конспирации. Когда мы проводили подобные операции, то продумывали всю легенду до мельчайших подробностей…

Карин и Артузов тоже считали, что "Рамзай" висит на волоске и его разоблачение — лишь вопрос времени".

Однако подобная оценка представляется слишком уж пессимистичной. Разумеется, было бы безумием делать Зорге резидентом-нелегалом в Германии, где в отдельных землях его знала если не каждая собака, то, по крайней мере, достаточно большое число людей, и причем знали в качестве видного коммунистического функционера. Но в Японии германская колония была невелика по численности, и вероятность, что Зорге встретится с кем-то, кто помнил бы его коммунистическое прошлое, была ничтожно мала. Пребывание в Шанхае в качестве корреспондента "Франкфуртер Альгемайне Цайтунг" скорее играло на его легенду. О его же разведывательной деятельности в Шанхае мало кто знал. Ничего удивительного не было в том, что из Шанхая редакция перебросила корреспондента в Токио, тем более с учетом продолжавшегося сближения Германии и Японии. Да и провалился в конечном счете Зорге не из-за собственной биографии, достаточно рискованной для нелегала, а из-за провала своих сотрудников, у которых вскрылось их коммунистическое прошлое.

Айно Куусинен вспоминала, что в начале 1936 года, перед возвращением в Японию, московские начальники не очень почтительно отзывались о Зорге: "Урицкий посоветовал продолжить занятия японским, завязать новые знакомства. Зорге, которым Урицкий был недоволен, я должна избегать. Когда я сказала, что помощник Зорге просит двадцать тысяч долларов, чтобы открыть магазин, генерал сердито воскликнул:

— Эти жулики только и знают, что пьют и транжирят деньги! Не получат ни копейки!"

Вскоре после возвращения Зорге из поездки в Москву, аппарат подобрал ему еще одного члена группы — Гюнтера, позднее ставшего натурализованным британским подданным, а в прошлом являвшимся московским корреспондентом "Берлинер тагеблат". Кроме того, в Токио он был представителем британской "Файненшл ньюс".

В 1942 году Штайн принял приглашение американского Института тихоокеанских отношений стать его корреспондентом в Чунцине. Это и спасло его от провала вместе с группой Зорге. Он написал много статей и книг. В 1944 году он оказался одним из шести корреспондентов, допущенных в столицу красного Китая — Янань. После войны Штайн много ездил по США, пропагандируя идею о том, что по своей ориентации китайские коммунисты — настоящие антисталинисты. Когда в 1949 году в докладе армейской разведки США он был назван "советским агентом", Штайн спешно покинул страну. 14 ноября 1950 года он был арестован во Франции по обвинению в шпионаже и выслан из страны.

По словам Зорге, "Штайн был близко знаком с послом Дирксеном, которого знал еще с Москвы. Посол считал его умным человеком и значительной персоной. Кроме того, для нашей работы ценным было то, что у него как представителя британской газеты были связи с послом Великобритании". Он был близко знаком с британским торговым атташе и несколько раз беседовал с послом и военно-морским атташе. Некоторые источники утверждают, будто Штайн был на дружеской ноге с английским послом, сором Джорджем Сэнсомом. Кроме тот, Штайн был экономистом, и его умение разбираться в финансовой стороне дела было большим подспорьем для Зорге. Кроме того, информация дипломатического характера, весьма интересовавшая русских, часто попадала в руки Штайна. Он также служил и в качестве курьера, доставляя микрофильмы в Шанхай.

В "Тюремных записках" Зорге характеризовал Штайна так: "Штайн был самым активным образом связан с работой моей группы. С учетом его идеологических установок и личных качеств можно сказать, что это был подходящий человек для моей группы. Я сообщил в Москву о том, что пока он оставался в Японии, его неплохо бы привлечь в состав моей группы. Однако разрешения на это не последовало".

В качестве курьеров выступали не только члены группы, но и специально присланные из Москвы люди. "У нас было впечатление, что люди, с которыми мы неоднократно встречались в течение длительного периода времени, были "профессиональными" курьерами, — вспоминал Зорге. — Мы не знали ни их имен, ни положения, которое они занимали в Москве или за границей. Связь с ними осуществлялась по предварительной договоренности с Москвой. Место, время и условия встречи согласовывались по радио. Например, встреча в одном из ресторанов Гонконга была устроена следующим образом. Курьер, прибывший из Москвы, должен был войти в ресторан в три часа с минутами, достать из своего кармана толстую длинную сигару и держать ее в руках, не зажигая. Наш курьер (в данном случае я), увидев этот условный знак, должен был подойти к стойке ресторана, достать из кармана по форме сильно бросающуюся в глаза курительную трубку и безуспешно попытаться ее раскурить. После этого курьер из Москвы должен был зажечь свою сигару, а я в ответ — свою трубку. Затем московский курьер должен был покинуть ресторан, а я, также выйдя из ресторана, медленно идти за ним в один из парков, где находилось место нашей встречи. Он должен был начать со слов: "Привет! Я — Катчер", — а я произнести в ответ: "Привет! Я — Густав". После этого все должно было развиваться по плану".

Самым важным источником информации для Зорге был Одзаки, непосредственно входивший в центр выработки правительственных решений и способный хоть в какой-то степени влиять на принятие решений кабинета принца Коноэ.

В "Тюремных записках" Рихард так отозвался об Одзаки: "Он сам по себе являлся источником информации. Благодаря этому, разговаривая с ним, споря с ним, узнаешь много нового. Время от времени я сообщал в Москву его прогнозы на развитие обстановки без всякой связи с текущими событиями как очень важную информацию. Когда дело касалось весьма сложных проблем, специфических японских вопросов или же когда я не был до конца уверен в собственных суждениях, я всегда руководствовался его мнением. Для принятия окончательных решений по принципиальным моментам моей работы бывало так, что я советовался с ним по два-три раза. Поэтому Одзаки был незаменимой фигурой в моей работе и непосредственным источником получения информации".

В свою очередь, ближайший помощник Зорге доктор Одзаки Ходзуми видел в Рихарде единомышленника и друга. Это определяло характер их взаимоотношений. "Я относился с интересом и к положению, которое занимал Зорге, и к нему самому как к человеку, — писал Одзаки. — Я не столько обменивался с ним мыслями, сколько прислушивался к его суждениям о той информации, с какой я его знакомил. С не меньшим интересом я выслушивал его мысли по внутренним вопросам. Он никогда не вымогал на меня информации по конкретным вопросам и не давал мне заданий".

А вот мнение Зорге: "Я знал, что Одзаки был падежным человеком. Я знал, как далеко я могу заходить в разговорах с ним, и я не мог спрашивать больше. И потому, если, например, Одзаки говорил, что какие-то данные он получил от кого-то из приближенных Коноэ, я принимал его слова на веру. И так оно всегда и было".