Ангелы не могли быть похожими на этих противно-пухлых младенцев с такими лицами, будто перед ними целая комната сладкой ваты, и от этого они немного смущены. Ангелы – они же мудрые, они же спасают людей от неверного шага, они – хранители. Это слово Ромчику особенно нравилось. Ангел-хранитель. Он тебя охраняет и еще знает, наверное, что-то очень важное, какой-то секрет. Его ангелом-хранителем, без сомнения, была баба Маша, только она ему казалась достойной этой великой миссии – оберегать его, Ромку, и быть хранительницей великих тайн. А младенцы пусть состоят на службе у Кольки, ему, балбесу, ведь все равно.
Итак, хранительница тайн, вечно хлопочущая баба Маша и вправду любила Ромчика как-то по-особенному, никогда не путая его с другими своими внуками, которых она, принимаясь звать, перебирала всех по одному: «Вовк, Сергунька, Мишк, фу ты… Коленька, надо ж в магазин сбегать, давай, милый, быстренько, обед вам поспевает, а вы хлеб уж с утра весь поперетаскали!»
Для нее он был всегда «Ромашечка» и именно его ей почему-то больше всех хотелось защитить от всего мира. Ведь он такой впечатлительный, такой умный, так много знает. А как рассказывает! Слушала бы и слушала его, пока руки дела делают. И сердце у нее всегда щемило при взгляде на него: ножки тонюсенькие, ручки, что две веточки, глазища огромные, да от отца две ямочки на таких худых щечках. А самое главное, мать его – женщина холодная, даже суровая, как зима. Холода в Лисьих норах были нередко, выстуживали дом – не протопишь. Вот и она такая. Боится ее Ромашечка, плачет каждый раз, когда приходит пора возвращаться в город, так плачет…
И не отдать нельзя. Он ведь первый ученик там в школе. Да и попробуй запротиворечь этой матери, она в следующий раз и не привезет Ромашечку, и так грозится отправить его в пионерский лагерь. А куда ему в лагерь-то, душа не пойми в чем держится… Там никто пирогов не напечет, ножки не попарит, сказку на ночь не расскажет. В лагерь Кольку бы в самый раз, тому все нипочем, он – балагур, весельчак, хулиган, он все везде успеет, все их пионерские дела враз сделает, и аппетит у него отменный. К тому ж нигде не пропадет, всегда себе еду добудет, даже если недокормят там его. А Ромашечке летом отдыхать надо и кушать хорошо, чтобы хоть чутьчуть мясо наросло, чтобы глазки вновь заблестели, чтобы смог он пережить еще одну зиму городскую со строгой матерью, которая и без того зимы в сердце ему добавляет.
Баба Маша была великая сказительница. По вечерам ребятня устраивала себе уютные лежбища на бабулиных перинах и матрасах, заботливо расстеленных ею на полу, Хранительница тайн начинала рассказывать очередную сказку-историю, сочиняемую ею на ходу. Ни одной из них уже выросший Ромашка не нашел потом в сборниках сказок. Как только бабуля-ангел выключала свет, зажигала ночник и садилась в свое любимое кресло, скрестив свои бугристые, в прожилках руки, мир для Ромки переставал существовать. Ни вечная Колькина возня под одеялом, тело которого еще продолжало бегать, прыгать, лазать по деревьям и никак не могло смириться с ночью, ни надоедливые Сергунькины уточняющие вопросы: «А дракон чего съесть-то всех решил? Голодный был, что ли?.. Разозлился? С чего это он? Чего злиться, если ты самый большой?» – ничто не могло отвлечь Ромашку от тех причудливых картин, которые возникали перед его мерцающими в темноте глазами.
В отличие от братьев, Ромка видел настоящее, с самыми современными спецэффектами кино. Оно настолько его завораживало, что он почти переставал дышать, отчего бабуле-ангелу частенько приходилось прерывать свою удивительную сказочную балладу и возвращать его в реальность:
– Ромашенька, ты бы укрылся, детка моя, по полу сквозит.
Ромка натягивал на себя одеяло, судорожно вздыхая, и снова весь превращался в слух, зажигая внутри себя киноэкран.
О доблести и славе, о мужестве и доброте, о настоящей любви и вероломном предательстве, о чудесных спасениях и невероятных превращениях, о верности, преодолении, спасении и награде были бабулины сказки. Любая из них, будучи экранизированной, могла бы принести баснословные барыши теперешнему Голливуду. Но пока только Ромка наслаждался этим невероятным зрелищем. Хотя «наслаждался» не совсем правильное слово. Было по-разному: его то охватывал жуткий ужас, когда казалось, что спасенья нет, то возмущение от подлого обмана, и еще он всегда влюблялся в этих прекрасных принцесс, маленьких звездочек, хорошеньких пастушек, внезапно обнищавших фей…
Уже после того как бабуля уходила, погасив свет, он продолжал видеть прекрасные картины под мерное сопенье братьев и непрекращающуюся Колькину возню, который и во сне не переставал внезапно вздрыгивать ногами, словно застоявшийся жеребец, а иногда даже вскрикивал во сне какие-то невнятные фразы, заставлявшие Ромку прислушиваться, вырывая его из полуночных сказочных грез.
Сделавшись старшеклассником, он перестал ездить в деревню, потому что они с матерью перебрались в Москву, где его ждало великое финансовое будущее. Ромка слегка подзабыл свою Хранительницу бабу Машу. Но он всегда скучал по тому острому чувству присутствия и переживания, которое ему доводилось испытывать только вечерами на пухлых бабулиных перинах под звук самого любимого на свете голоса.
Сказки все-таки сотворили с Ромкой злую шутку, потому что, придя подавать документы в МГУ на экономический факультет, где уже обо всем была договоренность, все было схвачено и проплачено ни о чем не подозревавшей матерью – восходящей королевой московского бизнеса, он вдруг, без особых на то причин, передал бумаги на журфак. Просто экономика никак не могла вызвать в нем даже подобия тех чувств, что он испытывал, слушая ангельские сказки. Королева, находясь в этот момент в важной зарубежной командировке, способной обеспечить ей очередной взлет карьеры (в Москве она уже не карабкалась, а взлетала на почти любые вершины, хоть и немалой ценой), даже не могла предположить, какой кульбит произошел в судьбе ее дорогого наследника.
Она не злилась, не кричала, не выходила из себя, когда приехала и все узнала. Просто посмотрела на него своим убийственным взглядом, от которого у обычного человека холодеют и отваливаются конечности, и не разговаривала с ним полтора месяца, что Ромка перенес относительно легко, потому что окунулся в водоворот бурной студенческой жизни. На журфаке были сплошь пастушки, феи да принцессы, так что Ромкиной романтической героике было где развернуться, а заодно отвлечься от вечного материнского презрения.
Королева чувствовала, что этот кульбит – отголоски отцовской тяги к бумагомарательству, и решила подождать, пока ее мальчик изживет свой романтизм, переборет его, как запоздалую корь. Он не сможет не понять, что в этом мире только власть, только деньги могут спасти тебя от ощущения собственного ничтожества, только они могут гарантировать стабильность того мира, который ты выстроил для себя. Только благодаря им ты сможешь чувствовать себя защищенно и спокойно. И только когда у тебя все это есть, можно… поступать свободно, как хочешь, дышать спокойно, в общем, – жить. Он должен будет понять, наконец, что она желает ему только добра, хочет, чтобы он был счастлив.
А Ромка и был вполне счастлив, влюбляясь то в одну, то в другую, гуляя с новыми друзьями, пользуясь материнскими деньгами, проживая в хорошей московской квартире. Обучение его не сильно занимало и совсем не отвлекало от насыщенной жизни, в которой он был то отважный Ланцелот, то мрачный Чайльд-Гарольд, но уж никак не банковская букашка. Однако с появлением в его жизни Валюшки жизнь снова поменялась: он по королевскому указу бы выселен в крошечную квартирку, в которую от станции метро Кузьминки надо было ехать три дня лесом, три дня полем, на оленях, на собаках… К тому же денежные дотации прекратились. Так Снежная королева указала ему на место, где проживают отважные ланцелоты и предаются мрачным думам чайльд-гарольды.
Ему, еще студенту, пришлось искать себе работу. Это было не так сложно, поскольку Ромка был вполне даже талантлив и уж точно подходил под нехитрые требования средних и крупных СМИ. Семейный быт нисколько не отвлекал его от великих планов, что гнездились в его голове, от гениальных идей, от головокружительных проектов. Осуществи он хотя бы один из них, его семье не пришлось бы ютиться почти в подмосковной дыре, а Валюшке покупать просроченные продукты на рынках. Идеи и планы были перспективны и прекрасны, но далеки от совершенства. К тому же они требовали усилий, принуждали к усердию, сосредоточенности и, что самое неприятное, предполагали некоторый риск того, что идеи будут воплощены, усилия – потрачены, а медные трубы так и не оповестят о признании. А ведь еще могут и раскритиковать! Тогда ради чего бы все это было?.. Уж лучше тешить себя возможной гениальностью, чем лицом к лицу вдруг столкнуться с собственной заурядностью и впасть в окончательное уныние.
