– Это что же, ты трубку купил? – удивился приятель, с изумлением рассматривая сияющего от удовольствия Радия и протягивая в окошечко кассы шестнадцать фунтов – по восемь за каждый билет.

– Угу. Купил, – кивнул Радий. – И буду ходить с ней, не вынимая изо рта.

– Я бы тоже хотел что-нибудь купить для мамы, – несмело начал Михаил, но осекся на полуслове, увидев недовольное лицо Полонского.

– На обратном пути купишь! Пойдем быстрее, Мишань, пока пускают! – торопил его друг, увлекая к дверям.

Если не считать крохотной прихожей, в которой «горничная» принимала у посетителей билеты, основной осмотр экспозиции начинался со второго этажа. Туда вела узкая лестница, застеленная узорчатой алой дорожкой. Охристую штукатурку стен украшали эстампы с видами Лондона конца девятнадцатого века. Запах старой мебели и скрип половиц под ногами придавали осмотру экспозиции неправдоподобную натуральность. Друзья бродили по спальне Холмса, рассматривая старинные полки, шкафчики, этажерки с многочисленными статуэтками. Они останавливались перед зеркалом для бритья в стальной оправе, трогали фаянсовый кувшин замысловатой формы, расписанный синим рисунком, прикасались к ажурным, кипенной белизны салфеткам и обводили восхищенными взглядами прочие милые безделушки, скрашивающие жизнь даже таким сухим натурам, как известный сыщик.

Со стен, оклеенных обоями цвета бриллиантового зеленого, отсылая к давно минувшей эпохе, строго взирали портреты дам в пышных шляпах, похожих на пирожные, и господ в высоких цилиндрах. Здесь же, на втором этаже, располагалась гостиная с камином и креслами, в которых так вкусно выкурить по трубочке во время вечерней беседы за стаканчиком шерри. А на журнальном столике экскурсанты увидели знаменитое увеличительное стекло легендарного сыщика и персидскую туфлю, в которой, как известно, автор дедуктивного метода хранил табак. В углу высилась узкая колонка, поделенная на многочисленные квадратные ящички, расположенные попарно.

– Именно так я и представлял себе картотеку Холмса! – оживился Полонский, то приседая, то поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть удивительную мебель.

Рядом с колонкой стоял стол, заставленный химическими реактивами и мелкими вещичками, от которых разбегались глаза. Несомненно, все они очень полезны в расследованиях. А за приоткрытой створкой книжного шкафа лежала на пожелтевших от старости нотах та самая скрипка, на которой Холмс упражнялся в минуты задумчивости. У окна возвышался обеденный стол, застеленный накрахмаленной скатертью и сервированный на две персоны с такой любовью и вкусом, как будто с минуты на минуту за него должны были усесться Шерлок Холмс и доктор Ватсон и, вынув из серебряных колец салфетки и взяв в руки приборы, приступить к трапезе.

Третий этаж был отведен под комнаты Ватсона и миссис Хадсон. В них расположились восковые фигуры героев некоторых произведений Артура Конан Дойля, но Радию они не понравились.

– Надо было делать либо все персонажи, либо не делать вообще, – ворчал он, недовольно поглядывая на воскового ростовщика из «Союза рыжих», восседавшего за столиком на резных ножках и переписывающего Британскую энциклопедию. Полонский бегло осмотрел застывшего посреди комнаты профессора Мориарти и даже не замедлил шаг перед замершим от ужаса отчимом из «Пестрой ленты», голову которого обвила змея.

– Кто такая эта леди Френсис Карфэкс? – бормотал он, на секунду задерживаясь перед мумией в гробу и изучая медную табличку. – Мишань, ты не читал?

– Что-то не припомню, – откликнулся Басаргин.

– Приедем домой – напомни посмотреть в собрании сочинений.

Наскоро обойдя две крохотные комнатки и заглянув на четвертый этаж, где трогательно светился белизной, расцвеченной синими цветочками, унитаз старинной конструкции, Полонский заторопился на выход. Про то, что после посещения музея хотели заглянуть в сувенирную лавку и купить подарок для Аллы Николаевны, он и не вспомнил. А Михаил напомнить не посмел. Он робел перед другом. Робел и безоговорочно признавал его превосходство. Но иногда в Басаргине поднималась глухая волна негодования, гонимая, точно морским ветром, неизменным вопросом «почему он, а не я?».

Радий красив, удачлив, легок в общении и, безусловно, талантлив. Но ведь и он, Миша Басаргин, талантлив не меньше Радия. Так почему всегда и во всем замечают Полонского, а Басаргина задвигают на задний план? Да и сам Радий держится так, точно он король, а Михаил – его вассал. Вот и теперь из-за Полонского Мишина мама осталась без подарка, хотя Алла Николаевна заботится о друге сына, как о родном. Проглотив обиду, Михаил отправился за Радием в отель. Полонский планировал посвятить вечер подготовке к завтрашнему выступлению, и Михаил считал своим долгом присутствовать при этой подготовке, разъясняя другу сложные моменты написанной Басаргиным речи.

Англия, 1905 год. Золотой Берег, 1881 год

– Мистер Дойль, вас не затруднит сопровождать мисс Бетти и меня в прогулке по берегу? – осведомилась пожилая леди.

– Само собой, леди Абигайль! Я с радостью составлю вам компанию, – откликнулся юный доктор.

Таким доверием Артур был удостоен не случайно. Тетушка и племянница стали свидетельницами поистине джентльменского поведения судового врача. Это случилось в один из бесконечно длинных вечеров, в тот еще не слишком поздний час, когда над неспешно качающейся на волнах «Маюмбой» звенела музыка. В салоне первого класса, отделанном с подобающей роскошью кожей и деревом, коротали скучные вечера затянувшегося плавания уставшие от качки пассажиры. Сидя на привычном месте за дальним столиком, Артур окидывал заполненный людьми зал разочарованным взглядом и недоумевал, как он мог так ошибаться, рассчитывая на серьезную работу.

Работы как таковой и не было. Как правило, пассажиры жаловались на морскую болезнь и на жесточайшие мигрени, каждое утро случающиеся после вечерних возлияний и танцев.

Женщин на судне было гораздо меньше, чем мужчин. В основном это были дочери и жены чиновников, командированных на Золотой Берег для поддержания в этих землях власти английской короны. Золотым Берегом колония была названа не случайно, ибо в девятом веке арабы добрались до Нигера и обнаружили залежи золота. Золото добывали в россыпях, а также промывали речной песок. Именно золото притягивало к побережью Нигера многочисленных любителей легкой наживы.

Сперва за обладание богатыми месторождениями с местными жителями сражались португальцы. Затем сюда пришли датчане, шведы, голландцы, французы. Но к концу девятнадцатого столетия всех прежних колонизаторов вытеснили англичане, чувствовавшие себя в этих местах как дома. Большая часть пассажиров «Маюмбы» как раз и представляла собой падких до наживы авантюристов, мечтающих о дармовом золоте. Но были и те, кто плыл на Черный континент за другим богатством Африки – дешевыми рабами, о которых говорил помощник капитана.

– Мой старик всегда хотел иметь родовой особняк с вышколенным дворецким, – с характерным для янки выговором разглагольствовал сидящий напротив доктора американец Роберт Смит. – В Новой Англии мы купили дом, и теперь отец желает украсить его крепким чернокожим парнем в белых перчатках. Я обещал, что привезу ему самого представительного негра, которого только смогу найти.

Роберт был как раз из тех, кто отправился в это нелегкое плавание, рассчитывая купить на невольничьем рынке Золотого Берега партию чернокожих рабов для семейного бизнеса – плантации сахарного тростника на Ямайке. У себя на родине невольники стоили значительно дешевле, чем в любом другом месте. А так как рабов новому знакомому Артура требовалось немало, то экономия, даже с учетом перевозки всех невольников через океан, могла оказаться весьма изрядной.

– А миссис Честертон весьма неплохо танцует, – неожиданно сменил тему американец, мусоля сигару в углу рта.

– Вполне с вами согласен, – рассеянно откликнулся Артур, внимание которого привлек шум набирающей силу ссоры. В дверном проеме, перебирая пальцами бахрому опущенной вниз шали, стояла растерянная служанка миссис Люмейл, над которой скалой нависал стюард с пустым подносом в руках. У самых его ног по полу растекалась лужа из перекатывающейся с боку на бок пузатой бутыли, судя по всему, до столкновения стюарда со служанкой, стоявшей на подносе. При этом мужчина, не помня себя от гнева, визгливо кричал: