Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В высших штабах, куда не долетали звуки канонад и ружейных перестрелок, и где время в какой-то степени теряло свое значение, шли долгие дебаты о будущей стратегии. Сезон, удобный для ведения боевых действий, истекал. Единственными, пожалуй, кто приветствовал это относительное затишье, были работники тыловых служб, использовавшие его для восстановления боевой мощи передовых соединений и создания запасов снарядов, патронов и прочего снаряжения у линии фронта. Главную пользу из данной паузы извлекли, разумеется, советские войска, получившие передышку для приведения своих подразделений в порядок и перегруппировки. При несбалансированности инициатив бездействие отражается на самообладании и настроении военачальников гораздо более отрицательно, нежели нервное напряжение боя на солдатах. Особенно губительно оно сказывалось на Гальдере, психика которого подвергалась невероятной нагрузке. Кому, как не ему, было лучше знать, что устаревшая стратегия означала для Германии смертельный приговор. Начальник генштаба мыслил и боролся почти в невыносимых условиях. Он оказался в центре водоворота из предложений и контрпредложений, однако не обладал полномочиями и способностями для их реализации. ОКВ либо подвергало его оскорблениям, либо откровенно игнорировало, а главнокомандующий сухопутными силами, чей авторитет в ОКВ был окончательно подорван, слишком часто отказывался от уже согласованной позиции по тому или иному вопросу и оставлял его в одиночестве. Бессилие Гальдера стало очевидным его обеспокоенным коллегам на более низких уровнях, и те начали терять уверенность. Этот генерал с чрезвычайно взвинченными нервами, с радостью принявший бы участие в дебатах, где каждый аргумент подвергался бы беспристрастному с точки зрения военной науки анализу, теперь начал терять самообладание. Спор, увязающий в трясине извилистых и лицемерных политических маневров Гитлера, приводил Гальдера в отчаяние.

Гудериан всего-навсего хотел продолжать движение, поскольку в этом, по его мнению, состояла суть танковой тактики и главная движущая сила победы. 12 августа он писал: «Не хотел бы я оставаться в этом районе [Рославль] осенью: здесь не очень уютно… ожидание всегда влечет за собой опасность потери мобильности и перехода к позиционной войне: это было бы ужасно», – то, что тревоги верховного главнокомандования ему были слишком хорошо известны, Гудериан доказал в письме от 18-го августа:

«Ситуация плохо сказывается на войсках, потому что каждый ощущает отсутствие гармонии. Это результат нечетких приказов и контрприказов, отсутствия директив иногда в течение целых недель… мы упускаем столько возможностей. Однако это особенно досадно, когда известны причины. Скорее всего, их не удастся устранить в ходе этой войны, которую мы выиграем несмотря ни на что. Такова природа человека в великие моменты, и великие люди не исключение. Не придавай значения тому, что обо мне много говорят. Все это преувеличено, люди привыкли делать из мухи слона».

О Гудериане действительно говорили – о его непреклонности, с одной стороны, но еще более громко о его достоинствах. В небольшом круге влиятельных людей складывалось мнение, что держать Гудериана в нижних эшелонах командования непозволительное расточительство. По крайней мере, так казалось полковнику Гюнтеру фон Белову, адъютанту Гитлера от люфтваффе, рьяному почитателю Гудериана. Ему, как и многим другим, было ясно, что плохие отношения между фон Браухичем и Гитлером вели к катастрофе, и что Гудериан, к которому Гитлер питал гораздо большее уважение, – самая подходящая замена. В этот момент, действуя интуитивно, фон Белов предложил майору Клаусу фон Штауффенбергу, сотруднику ОКХ, посетить 2-ю танковую группу и самому оценить, подходит ли Гудериан в качестве кандидатуры на пост главкома сухопутных сил. Штауффенберг, как и большинство тех, кто бывал наездами у Гудериана, вернулся, совершенно очарованный им, и оба конспиратора стали искать пути привлечения внимания фюрера к соответствующим качествам Гудериана. Примерно в то же время на предложение занять пост главкома Гудериан ответил, что «последовал бы этому призыву»9.

Фон Белов говорит, что Либенштейн, начальник штаба Гудериана, вероятно, знал об этом плане, хотя полковник Шмундт оставался в неведении. Судя по записям в его дневнике, Барзевиш тоже был в курсе дела10, но был ли проинформирован об этом Гальдер – этот вопрос остается открытым, хотя начальник оперативного отдела генштаба, полковник Хойзингер был поставлен в известность и, возможно, обсуждал эту проблему со своим шефом. Я думаю, Гальдер, скорее всего, знал. Конечно, его последующие отношения с Гудерианом и теми, кто поддерживал генерала-танкиста, предстают в ином свете, если принять это предположение за факт, потому что вплоть до середины августа Гальдеру было не за что благодарить Браухича, но имелись все основания испытывать благодарность к Гудериану, помимо растущего разочарования по отношению к Гитлеру, поведение которого становилось все более капризным и непредсказуемым.

Дело было не только в том, что главнокомандующий сухопутными силами полностью утратил свой авторитет. Поколебался также престиж фюрера, которому теперь становилось все труднее убеждать сомневающихся своим краснобайством. Все чаще ему приходилось прибегать чуть ли не к угрозам и действовать в приказном порядке, чтобы преодолеть сопротивление тех, кто придерживался иных точек зрения. Союзником Гитлера здесь выступила прусская дисциплина, помогавшая подчинять инакомыслящих своей воле. Каждое поражение, каждое проявление слабости укрепляло Гитлера в мысли, что он должен посильнее натянуть диктаторские вожжи. А поскольку ближайшие соратники и подхалимы, как правило, поддакивали, а несогласных держали на расстоянии, ему удалось сформулировать и привести в действие уродливые идеи, возникшие на базе ложных или эфемерных посылок. Все это часто выражалось в следовании ошибочной политике. Например, ограниченные операции, которые проводил Гудериан в промежуток времени между приходом в Смоленск и выработкой новой стратегии, совпали по времени с предложением Гитлера отойти от принципа обеспечения победы через стремительные, мобильные операции, заменив их мелкими акциями местного значения, аналогичными позиционной войне. Операции проводились с целью занять территорию, что само по себе имело второстепенное значение. Эта концепция, одобренная Гальдером и принятая Боком в качестве временного средства для поддержания ограниченной мобильности, привела к бесполезному наступлению на Гомель, предпринятому 2-й армией. В адрес 2-й танковой группы полетели радиограммы с просьбой оказать помощь, давшие Гудериану основание 18-го августа пожаловаться на ворох неясных приказов и контрприказов. Либенштейн язвительно заметил: «В войсках, должно быть, думают, что мы сошли с ума», – и в своем дневнике 15 августа он записал, что эти шаги «…не могут завести во фланг или тыл к противнику». 20-го августа в связи с тем, что командование продолжало держать танки на передовой, вместо того, чтобы заменить их пехотой и дать им возможность подготовиться к выполнению следующей крупной задачи, он опять писал: «В конце концов, эта группа армий, похоже, собирается наступать по обеим сторонам дороги Рославль-Москва. Дальнейшее отклонение на юг невозможно». Гудериан, знавший, что этот приказ поступил через ОКХ из ОКВ, тем не менее, сопротивлялся. Либенштейн цитирует слова Гудериана, сказанные им 22 августа, о том, что посылать танковую группу в этом направлении – «преступление». Но когда 2-я армия, понукаемая Боком, отклонилась в южном направлении, Гитлер, наконец, решился и твердо высказался за нанесение мощного удара на Киев. Примерно в то же самое время, 18 августа, Браухич и Гальдер поставили свои подписи под документом, в котором требовали наступления на Москву.

План, представленный Браухичем и Гальдером, тем не менее, являлся компромиссным, так как оставлял фланкирующим группам армий достаточно сил и ресурсов, чтобы достичь главных целей, поставленных перед ними. Гитлер, отклонив этот план, дал ответ политика. Он обвинил ОКХ в том, что оно слишком поддалось влиянию трех главнокомандующих группами армий. Гальдер еще раз предложил Браухичу идею совместной отставки, но главком опять отклонил ее. Он знал, что в основе этой политики лежит оппортунизм чистейшей воды. Группа армий «Центр» лишалась танковой группы, которая должна была помочь группе армий «Юг» завершить гигантское окружение советских армий, защищавших Украину. В итоге Браухич пошел по пути наименьшего сопротивления.

вернуться

9

В «Воспоминаниях солдата» Гудериан не упоминает об этом зондаже, хотя в его корреспонденции содержится достаточно доказательств, что он понимал – перед ним открываются новые горизонты. Его сдержанность в этом вопросе, по меньшей мере, понятна, хотя и не является необходимой, ведь после войны Гудериан часто становился мишенью обвинений в карьеризме. Однако, насколько мне известно, в изданиях на английском языке этот чрезвычайно важный фактор пока не фигурировал.

вернуться

10

3апись в дневнике Барзевиша от 29 августа многое проясняет: «В настоящее время мы ничего не можем поделать в отношении ситуации, сложившейся с командованием». Эта запись отражает точку зрения, выраженную Гудерианом в его письме от 18 августа, о которой упоминалось выше. В записи от 15/16 сентября говорится: «Наедине с Гудерианом обсуждали наиболее серьезные темы – Клаузевиц, Мольтке, Шлиффен, назначения в ОКХ и генеральном штабе, – казалось, все вокруг нас замерло на целый час».

50
{"b":"266355","o":1}