Зима приближалась, и Манштейн буквально засыпал ОКХ меморандумами и обращениями, пока, наконец, там не посчитали за лучшее избавиться от этого слишком настойчивого штабиста, назначив его командиром пехотного корпуса. Тем не менее, во мнении ОКХ произошел поворот. На январских учениях под командованием Рундштедта стала ясной возможность нанесения удара по Седану в стык между сильным северным флангом и его более слабым продолжением по Маасу. К заверениям Гудериана, что танковые дивизии смогут пройти через Арденны, форсировать реку и осуществить глубокое проникновение на территорию Франции, отнеслись с неприкрытым скептицизмом, если не презрением. Тот горький вечер в мужской компании явился кульминацией данного спора. Именно с того времени на грядущей победе стал отчетливо проявляться отпечаток личности Гудериана. Гальдер считал, что пехотные дивизии на Маасе должны догнать танковые, ведь лишь пехота может осуществить крупномасштабную операцию по форсированию водного рубежа с сильно укрепленными позициями противника. По его мнению, намерения Гудериана бессмысленны, и Рундштедт согласился с этим. Гудериан твердо стоял на своем и опровергал их обоих, высказываясь в пользу внезапного массированного удара: «…вбить клин, такой глубокий и широкий, чтобы нам не нужно было беспокоиться о наших флангах…».

Кое-кто из генералов поддержал Гудериана. Гальдер заколебался. Тогда Манштейн на очередном совещании у Гитлера, состоявшемся 17 февраля, воспользовался возможностью описать свой план. Фюрер воодушевился и на следующий день сказал Браухичу и Гальдеру, причем так, словно эта идея исходила от него самого, что это именно то, что ему нужно.

В результате работа над планом операции закипела вовсю. По новому плану главный удар наносился через Арденны. Лишь одна танковая дивизия, 9-я из 39-го корпуса отряжалась против Голландии, а еще две – 3-я и 4-я из 16-го корпуса – должны были действовать против Бельгии, наступая севернее Намюра. Двигаясь по северным склонам Арденн, 15-й корпус, в состав которого входили 5-я и 7-я танковые дивизии, должен был выйти к Маасу у Динана, прикрывая, таким образом, северный фланг 41-го корпуса под командованием Георга-Ганса Рейнхардта. Главной ударной силой в этом наступлении была особая танковая группа генерала кавалерии Эвальда фон Клейста, включавшая 41-й корпус, 19-й корпус Гудериана и 14-й корпус Виттерсгейма. Сама она входила в 12-ю армию генерал-полковника Зигмунда Листа, в свою очередь входившую в состав группы армий «А» под командованием Рундштедта. Рейнхардту дали только 6-ю и 8-ю танковые дивизии, а Гудериан, на которого возлагались все надежды, имел в своем распоряжении 1-ю, 2-ю и 10-ю танковые дивизии и отборный мотопехотный полк «Великая Германия». Всего в группе Клейста насчитывалось около 1260 танков, в основном Т-III и Т-IV, но были и танки без артиллерийского вооружения. Общее же число танков на Западном фронте к 10 мая составляло 2800. Во время наступления к Маасу этой группе была обещана первоочередная воздушная поддержка, а в ходе форсирования реки предполагался массированный бомбовый удар. Это устраняло необходимость передвижения по извилистым, узким дорогам, которые и без того займет бронетехника полностью моторизированных мобильных корпусов, тяжелая артиллерия и колонны грузовиков с боеприпасами.

Унылая зима вскоре сменилась бодрящей весной, и кампания нового сезона открылась молниеносными победами вермахта над Данией и Норвегией. Гудериан и другие командиры с головой ушли в боевую подготовку личного состава и планирование. Преобладали штабные учения по картам, поскольку нехватка горючего исключила интенсивные занятия на местности. Однако танковые экипажи несколько ночей упражнялись в вождении машин по трудным сельским дорогам. В целях экономии боеприпасов танки почти не выезжали на стрельбища, хотя артиллерия, включая длинноствольные 88-мм зенитные пушки, немало упражнялась в стрельбе прямой наводкой по малым целям, таким как амбразуры долговременных огневых сооружений. Пехота и саперы снова и снова отрабатывали технику форсирования реки в надувных лодках, переправу танков и наведение мостов. К последним двум операциям следовало приступить сразу же, как пехота захватит плацдармы на берегу противника. Учения на реке Мозель были в значительной степени приближены к действительности, потому что подходы к ней очень походили на подходы к Маасу. Гудериан, не жалея сил, сновал от одного участка к другому, понуждая своих подчиненных к полной выкладке сил, анализируя промахи и ошибки в методах, обобщая каждый урок и впитывая свежие идеи через Неринга и его штаб для дальнейшего их распространения и внедрения в 19-м корпусе, а так же, косвенным путем, и в других танковых соединениях, над перспективами которых он постоянно размышлял – хотя Гудериан уделял большую часть внимания своему корпусу, он никогда не забывал и о благе всех бронетанковых сил в целом. К этому времени уже все танкисты знали в лицо и уважали этого энергичного, напористого генерала с пытливым взглядом, задававшего толковые вопросы, лаконично комментировавшего выполнение различных задач на танкодроме или в бою. В объективности и справедливости его оценок не сомневался никто. «Быстрый Гейнц» был строг, но не придирчив. Отеческое отношение ко всем подчиненным, вне зависимости от их чина, создавало совершенно особую атмосферу. У тех, кому посчастливилось пережить войну, остались самые теплые воспоминания о Гудериане. В памяти многих остались его выражения, ставшие в то время крылатыми: «Klotzen, nicht Kleckern», что в переводе с немецкого означает: «Бей кулаком, а не растопыренной пятерней», или: «Увеселительные катания на лодках по Маасу запрещены». В отношениях Гудериана с солдатами преобладало чувство взаимного доверия, без которого не может состояться настоящий полководец.

А как же сам Гудериан расценивал перспективы предстоящего рискованного предприятия, почти авантюры, когда-то казавшейся ему немыслимой, да и сейчас, когда многие его современники сомневались в успехе? В «Воспоминаниях солдата» он говорит, что сдержанность французов или их нежелание воспользоваться занятостью вермахта в Польше объяснялось скорее чрезмерной осторожностью, но этого было никак недостаточно, чтобы считать их неспособными нанести ответный удар. Другое дело, что, как было известно немцам, французская стратегическая и тактическая доктрина до сентября 1939 года диктовала необходимость позиционной войны, основываясь на темпах 1918 года. Хотя французы, по мнению немецкого верховного главнокомандования, превосходили вермахт по количеству танков (вместе с англичанами они действительно могли выставить около 4200 танков), можно было предположить, что французское высшее командование не станет создавать крупные танковые соединения, действующие на предельной скорости. Кроме того, радиус действия их раций уступал немецким, и сами рации в техническом отношении были еще «сырыми». Поэтому можно было ожидать, что французы рассредоточат свои танки по всему фронту и не смогут быстро реагировать на постоянные изменения ситуации. Это, по мнению Гудериана, окажется для них фатальным. Вместе с тем ему было известно, что последние типы французских танков «Сомюа-S35» и тяжелый танк типа ВI имели броню в два раза толще, чем немецкий Т-IV, а снаряды, выпущенные из их 47-мм орудий, гораздо лучше пробивали броню, чем немецкие аналоги. Таким образом, в танковых поединках немецкие машины могли оказаться в более уязвимом положении, так же как и пехота, у которой из противотанковых средств имелась лишь 37-мм пушка, точно такая же, как и на танках Т-III. Этот недостаток могло компенсировать использование на передовой, помимо полевой артиллерии, 88-мм пушек – это, а также возможность переиграть противника маневренными действиями на его флангах с заходом в тыл и ведением прицельного огня по слабым местам его бронетехники – занятие, в разгар боя требующее у наводчиков стальных нервов.