Спустя несколько месяцев после рождения принца, при первом весеннем тепле 1712 года, в королевском саду, в Кепенике, близ Берлина, роскошно расцвело американское алоэ, посаженное самим королем. Это растение двадцать четыре года не давало цвета. Дерево, вышиной в тридцать футов, было сверху донизу обсыпано цветами. Народ стекался полюбоваться этим чудом природы. Сотни од, сонетов и песен полетели на бедное дерево, которое никогда не дожило бы до этой чести, если бы господа поэты не открыли тайного смысла и пророческой эмблемы, небезвыгодно могущей быть приложенной к современным обстоятельствам. В роскоши этого дерева представляли они могущество и силу Пруссии, выходящие крепким стволом из недр бранденбургского дома. Расцвет дерева распустил и новые надежды народа: царственный младенец был их залогом. Но многие замечали, что дерево, давая роскошный цвет, само умирало: это перетолковывали в печальное предзнаменование близкой кончины всеми любимого монарха.

   Такое истолкование простого случая было не совсем без основания: король, и без того слабого сложения, давно уже хворал. Рождение внука было последней радостной вспышкой его жизни. Год спустя, он в день его рождения в последний раз показался перед народом. Болезнь его приняла опасный оборот. 15-го февраля он созвал к постели все семейство и первых сановников государства, чтобы с ними проститься.

   Он благословил кронпринца и внучат, Фридриха, на руках кормилицы, и четырехлетнюю Вильгельмину, которая с родителями своими стояла на коленях перед его постелью.

   25-го февраля короля не стало.

   {11}

ГЛАВА ВТОРАЯ

Младенчество

   Смерть Фридриха I произвела большие перемены в делах правления, при дворе и в самом образе жизни королевской фамилии.

   Фридрих-Вильгельм решительно ни в чем не походил на своего отца. Строгий церемониал двора, которому он до сих пор, поневоле, должен был подчиняться, ему прискучил, а тщеславный блеск празднеств сделался нестерпимым. Высшие науки и утончение в нравах, на которых покойная мать его, София-Шарлотта, старалась основать его воспитание, казались ему излишеством и даже очень вредной прикрасой жизни. Характер его от природы получил исключительно практическое направление.

   Цель, с которой он принялся за новую реформу, состояла в том, чтобы основать государственную казну из сумм, которые прежде расточались на придворную роскошь и были отданы на произвол временщикам. Таким образом он думал избавить государство, в случае нужды, от отягчительных займов. Он хотел развить в подданных постоянную деятельность и любовь к труду и поддержать {12} благосостояние королевства строгим и попечительным надзором правительства. Он хотел, чтобы впредь корона его поддерживала значение свое в глазах Европы не пустым блеском роскоши, но сильным и хорошо обученным войском. Все торжества его царствования состояли из смотров и парадов, которые он почитал существенной необходимостью для полного образования войска.

   Неутомимая деятельность его вскоре привела к тому, что солдаты его отличались от всех лучших тогда армий быстротой, верностью и правильностью воинских движений и порядком фронта. Он старался даже украсить передовые фронты полков людьми отборными, крепкими, которые и мужественным видом, и ростом могли бы внушить врагам страх и уважение. На красоту формы он употреблял огромные суммы, что, впрочем, совсем не соответствовало его обычной бережливости, даже, некоторым образом, скупости. {13}

   Все государство приняло вид воинственный; испуганное просвещение на минуту приостановилось -- Берлин перестал именоваться Афинами, его прозвали Спартой.

   Семейная жизнь короля была поставлена на простую ногу. В век, когда от роскоши и просвещения при многих дворах укоренилась порча нравов и наклонность к чувственным увлечениям, а, следовательно, и мелкие страсти, он, простотой своего быта, сохранил при дворе своем приличную важность, а в народе -- простоту нравов и национальный характер. Супружеская верность была для него делом святым. Детей своих, которых число в продолжение времени значительно увеличилось, он воспитывал в страхе Божьем и в строгих правилах нравственности. С самых юных лет старался он внушить им любовь к порядку, к правосудию, к правильному образу жизни и уважение к уму и заслугам людей, того заслуживающих. Он хотел образовать из них, как сам говорил, людей практически полезных, и потому все, что только могло относиться к обольщениям светской жизни, к увлечению воображения и сердца и к развлечению ума -- было навсегда и бесповоротно изгнано из дворца его.

   Правосудие его было строго, но беспристрастно: обиженный мог смело идти к нему и приносить жалобу, и если дело его было {14} право -- он мог надеяться на скорый и верный успех. Но он был, в то же время, неумолимым судьей для тех, кто противился его благообдуманным предначертаниям или хотел нововведениями искоренить национальность в обычаях и нравах народа. От природы вспыльчивый, он в подобных случаях часто доходил до забвения величия и важности своего сана.

   В первые годы юности сына его Фридриха, который был уже объявлен наследным принцем, невозможно было в точности определить, в какой степени направление ума молодого человека будет согласовываться с мнением и направлением его отца.

   Первое о нем попечение было поручено женщинам. Мать его, королева София-Доротея, дочь курфюрста ганноверского, впоследствии короля английского Георга I, отличалась природной добротой души и необыкновенной склонностью к благотворительности; к тому же она не чувствовала такой антипатии к наукам, как ее супруг. К несчастью, здоровье ее не позволяло ей с полной любовью и всем материнским усердием заняться малюткой Фридрихом. {15}

   Воспитание наследника престола было поручено надзору статс-дамы королевы, г-же Камеке. В помощницы ей дана была г-жа Рокуль, старушка, которая ходила за самим королем в его малолетстве. Ее прямой и благородный характер, ее любовь и привязанность к царствующему дому прусскому, налагали на короля обязанность почтить ее снова таким лестным поручением. Она была родом парижанка и принадлежала к числу реформатов, которые, из ревности к новому исповеданию, добровольно отлучали себя от отчизны, лишая тем окровавленную Францию лучших сил ее. В бранденбургских владениях их принимали радушно: новое государство нуждалось в полезных и просвещенных людях, приносивших с собой образованность и искусства Франции, которой тогда вся Европа подражала. Французский язык сделался тогда общим при дворе и заменил латинский в дипломатических отношениях. От дворов распространился он и в образованных классах народа. Мудрено ли, после этого, что воспитание двух будущих государей Пруссии было поручено француженкам.

   Итак, Фридрих с раннего возраста был упражняем преимущественно во французском языке, что осталось не без влияния на позднейшие эпохи его жизни.

   Когда Фридриху минуло четыре года, о нем сказано было замечательное пророчество. В то время находилось в Берлине много шведских офицеров, взятых в плен при занятии Стральзунда прусскими войсками, в день рождества Христова, 1715 года. Один из этих офицеров, по имени Кром, славился своим знанием астрологии и тем, что по руке мог читать будущую судьбу человека. Весь город сходил с ума от его прорицаний. Молва о нем дошла и до двора. Королева и придворные дамы полюбопытствовали узнать от него некоторые тайны из грядущей своей участи. Он был призван на половину королевы. Множество нежных ручек с трепетом отверзались перед его испытующим, пронзительным взглядом, и, к удивлению, многие из его предсказаний сбылись впоследствии самым поразительным образом. Но все эти пророчества были более или менее верными соображениями ума быстрого и зоркого. Так, например, он предсказал королеве, которая тогда была в благословенном положении, что она через два месяца подарит Пруссии новую принцессу; многим дамам, подходившим к нему с легкомысленным сарказмом, он пророчил скорое удаление от двора и тому подобное. Когда к нему подвели наследного принца, и тот наивно {16} развернул перед ним свою детскую ручонку, Кром с каким-то вдохновенным жаром объявил, что он будет благословен Богом, в юности перенесет много испытаний, а в зрелом возрасте займет одно из первых мест между европейскими государями и будет сильнейшим властителем. Предсказание вполне оправдалось.