Только 950 повозок были спасены пруссаками и благополучно прибыли к армии. Без пороха и полевых снарядов осада не могла продолжаться. Фридрих находился в самом критическом положении. Австрийцы заняли все горные проходы и загородили ему обратный путь в Силезию. Даун сторожил его на границе Богемии. Таким образом, король был совершенно отрезан от своих провинций и везде видел против себя втрое сильнейшего врага. Пробиться с оружием в руках было бы бесполезным и даже безумным риском. Итак, вся армия находилась в необходимости отдаться военнопленной. Но в такие именно минуты необыкновенный гений Фридриха пробуждался. Он собрал своих офицеров, краткой, но убедительной речью постарался пробудить в них бодрость и приготовил их к самым отчаянным подвигам. Потом он отправил курьера к коменданту крепости Нейсе, в Силезию, с письменным приказанием заготовить на всю армию хлеб и фураж. Курьер отлично разыграл свою роль, попался в плен к австрийцам, долго старался скрыть от них свою депешу и только после сильных угроз и истязаний выдал ее. Даун, не подозревая тут военной хитрости, немедленно расположил свои войска по всем дорогам в Силезию; этим он открыл проход в Богемию. {325}

   Фридрих тотчас выбрал этот путь, несмотря на все его трудности. 8-го июля до глубокой ночи продолжался обстрел крепости; потом все замолкло.

   Австрийцы ничего не подозревали. В темноте, с величайшей осторожностью, сперва были отправлены тяжелая артиллерия и обозы, потом тихо двинулись и сами войска. На следующее утро гарнизон Ольмюца изумился, увидев, что осада снята и что под стенами нет и следа неприятельского. Теперь только Даун догадался, что Фридрих ускользнул у него из рук. Он ударил ему вслед, но высокие горы и узкие проходы, по которым Фридрих вел свое войско, мешали всем предприятиям австрийцев. После нескольких легких схваток, почти без всякого урона, король прибыл со всей армией в Кенигин-Грец, где и расположился лагерем.

   Вся Европа была в изумлении от этой удивительной, почти невероятной ретирады. В Вене осыпали Дауна порицаниями за его медленность и недогадливость, а Фридрих начал думать о новых операциях.

   Во время этого похода жизнь Фридриха была в опасности, но присутствие духа его спасло. Опередив свою армию, король ехал с небольшой свитой в довольно заглохшем месте и осматривал дорогу. В кустарниках были рассеяны кроаты и начали стрелять из ружей. Фридрих не обращал на это внимания, но вдруг один из адъютантов крикнул: "Государь, в вас целят!" -- и указал королю на пандура, который из-за дерева наводил на него дуло.

   -- Ты! Ты! -- крикнул Фридрих пандуру и погрозил ему своей палкой.

   Пандур тотчас опустил ружье, снял шапку и почтительно вытянулся, дожидаясь, пока король проедет.

{326}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Продолжение кампании 1758 года

   Едва ускользнув с армией своей из рук неприятельских, Фридрих, однако, не располагал оставить Дауна в покое. Из своего лагеря он наблюдал за его действиями и выжидал удобной минуты к началу борьбы. Но тут дошло до него известие об успехах русской армии, которая шла в Померанию, и о критическом положении генерала Доны, командовавшего померанским отдельным корпусом. Как орел, встрепенулся Фридрих и полетел на помощь к своему полководцу. Защита Силезии была предоставлена маркграфу Бранденбургскому Карлу, а своему брату Генриху король поручил прикрывать Саксонию. Сам же отобрал себе только 14.000 испытанного войска и через одиннадцать дней был уже в Неймарке (Новой Марке).

   Мы видели, как вся провинция Пруссия досталась в руки Фермору без траты пороха, без пролития капли крови. Первые весенние месяцы провел он в осмотре крепостей, в приведении к подданству России городов и значительнейших мест Пруссии и в правительственных распоряжениях. Между тем предписания петербургского кабинета побуждали его к дальнейшим и решительнейшим предприятиям. Фермор вознамерился проникнуть в самый {327} центр владений Фридриха и одним ударом меча разрубить гордиев узел этой отяготительной войны. В самом непродолжительном времени оба берега реки Варты были в его руках. Все северные провинции тогдашней Великой Польши (Восточная Пруссия и Познань) были им заняты. Салтыков овладел Эльбингом; Торн был также взят. Таким образом, 2-го августа Фермор ввел свое 80.000 войско в Новую Марку и в Померанию. Пока Фермор находился в Пруссии, он был ограничиваем высочайшими повелениями, которые прежде всего предписывали ему и войску благочиние, порядок и человеколюбие. Но дальнейшие военные операции были предоставлены его произволу. Потому при вступлении наших войск в Марку и Померанию след их был ознаменован страшными опустошениями. Вопль несчастного народа долетел, наконец, до ушей Фридриха и заставил его поспешить на помощь.

   Еще до прибытия русских, шведы сделали высадку в Померании. Отдельный прусский корпус, который в прошлом году действовал против них под начальством Левальда, был теперь поручен генералу Дона. Новый военачальник успел оттеснить шведов на самые пределы Померании и блокировал Стральзунд. Фермор положил конец его успехам. 4-го августа он осадил крепость Кюстрин, которая заключала в себе главные запасные магазины пруссаков и была так драгоценна Фридриху по его юношеским воспоминаниям. Дона, уведомленный о приближении русских, поспешил на помощь к Кюстрину. С большим трудом навел он мост через Одер, при беспрерывном нападении легких русских войск, и открыл сообщение с городом, через что мог постоянно посылать осажденным подкрепление и припасы. Кроме того, накануне прибытия русской армии, Дона отрядил несколько полков пехоты и кавалерии для прикрытия города. Они окопались и укрепили свои траншеи сильными батареями. 5-го числа Фермор послал парламентера требовать сдачи города -- вместо ответа последовал залп с укрепления. Главнокомандующий отрядил тотчас Чугуевский полк ударить в левый фланг прусским гусарам, а сам с двадцатью ротами гренадер и с артиллерией по берегу Варты пошел на главную неприятельскую батарею.

   "Неприятель, -- говорит он в своей реляции, -- увидев такую храбрость и мужество и сильное из единорогов действо, в конфузию пришел и, скоропостижно оставив свою батарею и лагерь на дискрецию, в город побежал, а гренадеры и прочие войска тотчас форштат с боем заняли". {328}

   После этого Фермор приказал бомбардировать город и, как сам говорит, "благословением Божиим такой успех возымел, что от четвертой бомбы в городе пожар учинился, который бросанием других бомб и каленых ядер в четверть часа так распространился, что от великого жара и на городском валу устоять не могли, ибо в пятом часу пополудни из города совсем стрелять перестали, и так до вечера и чрез ночь все дома, кирки и магазины огнем пожерты и в пепел обращены. Какой же с неприятельской стороны урон был, того заподлинно ведать нельзя; только думать надобно, что оный гораздо велик был по воплю, который в городе стоял. Но сие от обывателей ближних деревень заподлинно известно, что в городе магазин имелся более 100.000 виспелей ржи, а каждый виспель содержит шесть четвертей, кроме другого почти неисчисленного со всех сторон для хранения привезенного сокровища и имения, которое от большей части погорело".

   Несмотря на несчастье, постигшее Кюстрин, крепость держалась. Жители, лишась всего своего достояния, разбежались по лесам, перешли за Одер и питались кореньями и мирским подаянием. На пятый день осады Фермор снова потребовал сдачи, грозя, в противном случае, взять город штурмом и не пощадить ни одного человека. Комендант отвечал: "Я буду защищаться до последнего человека, а когда мы все падем, русские могут занять крепость и делать, что угодно".