— Чем докажешь?
— А надо? — спросил он и отвел глаза. Столько разочарования прозвучало в этом вопросе. Тогда я не расслышала, позже поняла.
Я засмеялась и воскликнула:
— Так принято!
Антон даже не улыбнулся.
— Кем?
Мне не понравился его тон, я рассердилась, подумала: какое право он имеет вот так вываливать на меня известие о своих чувствах и еще столь вызывающе разговаривать?
— А что ты хотел услышать? — возмутилась я.
Он буркнул:
— Ничего, — и пошел прочь.
Я крикнула:
— Почему ты уходишь?! Я тоже тебя люблю, только…
Тоша обернулся, грустно взглянул на меня и сказал:
— Нет, так не любят! — И с горькой усмешкой добавил: — Представь себя любимой игрушкой очень избалованного ребенка!
Он ушел, а я осталась стоять у нашего дерева. Я злилась на Антона и ничуть не раскаивалась. Мне казалось, он не вовремя признался, выбрал не то место, не тот тон, не то сравнение, не тот день.
Я пошла домой, уверенная, что уже завтра все будет хорошо, Тоша зайдет за мной по дороге в школу, мы поговорим…
Его любовь стала для меня неожиданностью. Я не знала, что ему сказать, хотела сперва разобраться в себе. Я не была тогда готова что-то менять, мне даже думать об этом не хотелось, лень, что ли, потому что чувства, которые я испытывала, казались такими сложными и непонятными.
Без всяких сомнений, я его любила. Антон являлся частью моей жизни, к сожалению, я слишком поздно поняла, что он не часть, он — моя жизнь.
Вот так наша сказка закончилась. И потянулась беспросветная быль…
Утром за мной никто не пришел.
Я взяла и не пошла в школу. До ночи ждала звонка. Тоша не позвонил. И на следующий день утром — тоже.
К тому времени я уже решила, что скажу ему в ответ на признание. Хотела попросить подождать, дать мне время подумать, разобраться в себе, а пока ничего не менять. Вот только выслушать это было некому.
Я пришла в школу. Он, как всегда, сидел за нашей последней партой. Я подошла, положила сумку на стол, наши взгляды встретились.
Я ждала, когда он скажет «Привет», но Антон промолчал. Я тоже.
Все уроки мы молчали, домой пошли порознь.
Сперва мне казалось, так не может долго продолжаться.
Я ошиблась.
Чем больше проходило дней, тем сильнее я злилась на его упрямство. А наше примирение представлялось все туманнее, правильнее сказать, совсем уже не представлялось.
Через месяц я не выдержала и демонстративно отсела от Антона за соседнюю парту.
И с того дня как будто последняя нитка, связующая нас, разорвалась. Я сама ее оборвала…
День как день, не лучше и не хуже других. Таким он был утром, пока я не пришла в школу.
Подружки по пути от ворот до лестницы успели сообщить мне все последние новости и сплетни. В гардеробе меня поймал Петров и отвесил комплимент по поводу моей кофточки, назвав ее сексуальной.
Ну не знаю, если обычная водолазка голубого цвета с номером 33 на груди — это сексуально, то, значит, он не солгал.
Учительница по химии остановила меня в коридоре, неподалеку от учительской, и напоминала про долг — последнее домашнее задание.
А потом я увидела их: Антона и девушку. Они стояли возле окна, она обнимала его за шею и что-то шептала на ухо.
Я остановилась как вкопанная и не могла шевельнуться.
Они не видели меня.
Симпатичная блондинка из 11 «Б» так увлеченно о чем-то ему шептала, что он вообще ничего вокруг не замечал.
Было ли мне больно? Так сильно, что я заплакала. Просто стояла посреди коридора, смотрела на них, а из глаз текли слезы. Мимо проходили ученики, кто-то оборачивался, кто-то удивленно перешептывался.
Если бы у меня был пистолет, я бы застрелила ту девочку, а заодно и себя, лишь бы не чувствовать, как сердце рвется в клочья. Но сперва я бы убила его.
Не хочу! Не хочу! Не хочу, чтобы он принадлежал кому-то, кроме меня. От одной мысли об этом я готова пойти на преступление.
— Вероника! — ударил меня кто-то сзади по плечу.
Я вздрогнула, оступилась и упала. Приземлилась на одно колено и увидела, как Антон отшатнулся от блондинки, а затем резко шагнул в мою сторону, как будто хотел помочь подняться. В этом жесте было столько от нашего прошлого, что у меня сердце сжалось в комок. Пятнадцать лет он находился рядом, чтобы всегда поддержать, если я оступлюсь, а теперь вот… с другой.
Я вскочила, мельком взглянула на одну из своих подружек и быстро понеслась в туалет. Мне хотелось спрятаться от всех и плакать, плакать, пока не умру.
Но вместо того, чтобы зайти в туалет, я обошла кругом третий этаж, а когда увидела, как парочка выходит из коридора, заметила вдруг Петрова. Он мне несмело, без особой надежды, помахал. Я же кинулась к нему, точно мы год не виделись, и жадно впилась в губы. Петров изумился, но не растерялся, крепко обнял меня и ответил на поцелуй.
В этот момент мне было все равно, кто и о чем подумает, на все наплевать, только бы сделать Антону так же больно, как он мне.
На нас с Лешей глазели, а мы целовались, и у меня в голове стучало: «Я ее убью, убью, убью, сотру в порошок, уничтожу…»
Когда голос завуча школы возопил: «Ну не тут же! Совсем обалдели!» — я отстранилась от Петрова.
Прозвенел звонок, Леха попытался удержать меня за руку, хотел что-то спросить, но я бросила: «Потом» — и побежала на урок.
В кабинете физики мы с Антоном появились одновременно и друг за другом прошли к своим последним партам.
Я села, вынула из сумки учебник, тетрадь, ручку и покосилась на Тошу. Он смотрел на меня не таясь, но когда физик сказал: «Начнем урок» — отвел глаза.
Что ж, летаргический сон закончился. Пора выкопаться из могилы, в которой сама себя похоронила.
Если Антон планирует крутить у меня перед носом с этой чертовой блондинкой, я отвечу ему тем же.
В прошлый раз я действовала глупо. Все мои многочисленные свидания со стороны наверняка походили на месть обиженного детсадовца.
Теперь все будет по-другому.
После месяца молчания, после моего демонстративного переселения за другую парту я яростно стала жить. Первым делом подружилась с одноклассницами. Это не составило труда. Оказалось, им всегда хотелось со мной пообщаться. Конечно, они рассчитывали, что я посвящу их в подробности своих отношений с Антоном, но тут мне пришлось их разочаровать.
Тоша последовал моему примеру и подружился с парнями из нашего класса. У него неплохо получилось, особенно для человека, который никогда раньше толком не общался с другими мальчишками и говорил, что ему это не нужно. Он быстро влился в коллектив. Пару раз подрался, продемонстрировал умение пробивать пенальти на школьном дворе — и готово. И то, что он учился бить это самое пенальти в компании девчонки, никого уже не волновало.
Тогда я пошла дальше и начала соглашаться на свидания.
Что и говорить, мы с Антоном за столько лет, игнорируя всех и вся, создали себе интересный имидж.
Чуть ли не каждому второму парню нашей школы хотелось со мной познакомиться. Всем было любопытно, что же это за девочка такая, от которой на вид нормальный пацан не отходил ни на шаг с первого класса.
У меня появилась настоящая толпа поклонников. Девчонки считали за честь стать моими подругами. Может, думали, я поделюсь своими парнями? Популярные люди вообще для многих привлекательны. Это все подсознательная жажда собственного признания, наверное.
Тошей интересовались девочки, но он держался прохладно, общался исключительно с парнями. Я радовалась этому и ходила гулять со своими многочисленными ухажерами.
Мама тогда даже подумала, что я сбрендила. Так прямо и спросила, когда нам домой стали названивать разные пацаны: «Ники, ты сбрендила? Это — не выход!»
Я не послушала ее, отмахнулась и посоветовала не лезть.
Два месяца бесновалась, собрала вокруг себя кучу ненужных мне людей, мол, посмотри, глупый мальчишка, от кого ты отказался.
А толку? Антон смотрел и молчал.
