духе народных масс. Под такими учреждениями я мыслю всякого рода союзы, артели,
коммуны, создаваемые на принципах религиозно-философского анархизма… Основываясь
на существовании толстовских коммун, я думаю, что в таких коллективах можно вести
анархическую и духовно-просветительную работу…”<23>
Как это все преломлялось в сознании члена “Ордена Света” и внутри самого Ордена
раскрывает в своих показаниях К.И.Леонтьев на ряде допросов.
“Я исповедую христианские идеи, заключающиеся в той проповеди любви, которая
изложена в Евангелии, - писал он 14.09.30 г., - но не в церковном толковании, а в моем
собственном, а именно: Церковь истолковывает учение Христа для поддержки власть
имущих, а в моем истолковании учение Христа является попыткой построить на земле
братство на основах любви и равенства. Пропагандой учения Христа я не занимаюсь и
считаю это бесполезным навязывать каждому…”<24>
96
На допросе 15.11.30 г., возвращаясь к этой теме, Леонтьев пояснял смысл и содержание
“Ордена Света” следующим образом.
“Кружок мистико-анархического направления, именуемый “Орденом Света”, который
существовал, как мне помнится, с декабря 1924 по осень 1925 года, ставил своей задачей
ознакомление с этикой мистического анархизма. В основе ее лежала христианская этика,
очищенная от примесей церковного догматизма. В образе так называемого “рыцаря”
мыслился человек самоотверженный, осуществлявший любовь и добро в жизни. Одним из
основных положений этой этики было то, что как в жизни личной, так и общественной - в
политике, цель не может оправдывать средства. Это значит, что как бы ни была высока
цель, она не может осуществляться нечистыми средствами, как, например, ложь, насилие
над совестью, спекуляция на народной темноте и дурных человеческих инстинктах.
Занятия этого кружка и заключались в том, что во время встреч, которые происходили
раз или два раза в месяц, разбирались те или иные вопросы этики, возникавшие при
чтении или рассказывании легенд и лекций А.А.Солоновича.
Именование членов этого кружка “рыцарями” имело чисто символическое значение и
связывалось с воспитанием в себе начал христианской этики…”<25>
С иной подготовкой и иными мыслями оказался в Ордене А.В.Уйттенховен,
продолжавший до конца следствия категорически отрицать какую-либо свою
причастность Ордену и признававший только факт личного знакомства с А.А.Карелиным,
Ю.А.Завадским, В.С.Смышляевым, А.А.Солоновичем и рядом других тамплиеров и
анархо-мистиков. Впрочем, в данном случае важно не его утверждения (которые
опровергаются содержанием его литературного творчества и тесной связью с
оставшимися в живых тамплиерами), а набросанный им самим эскиз эволюции его
интересов, приоткрывающий душевный (и духовный) мир многогранного и талантливого
человека.
А.В.Уйттенховен был блестящим художником, зарабатывавшим на жизнь в середине
20-х гг. портретами и иллюстрациями в театральных журналах Москвы, переводчиком с
нескольких языков, включая санскрит, который он начал изучать в Московском
университете, редактором военного журнала, дипломатом, поэтом… и проведя большую
часть жизни по лагерям и ссылкам, скончался убежденным мистиком в инвалидном доме
под Архангельском.
Вот, что он писал о себе 14.10.30 г.
“На повторный вопрос об эволюции моего мировоззрения могу сообщить следующее.
Интерес к вопросам философского характера возник у меня очень рано (мне было тогда
лет четырнадцать), и первым тогда был интерес к анархизму, выразившийся в чтении
Эльцбахера и Ницше. Чтение Эльцбахера (книга “Анархизм”, где излагаются разные
системы анархизма) привело меня к изучению Льва Толстого и к увлечению его
“Евангелием”, так что в течении нескольких лет (до 1915-1916 гг.) я считал себя
толстовцем. От этого периода осталась у меня склонность к вегетарианству (мяса я не ем
до сих пор, рыбу - изредка) и некоторые взгляды на искусство (например, нелюбовь к
Шекспиру). Знакомство с различными религиозными системами (через Толстого) привело
к изучению буддизма и теософии. Первое выразилось в том, что в университете я занялся
изучением санскрита, прерванное призывом меня на военную службу в мае 1916 г. В
университете же прочитал почти все книги по теософии, имевшиеся на русском языке.
Пребывание на военной службе до октября 1917 г. (когда я вернулся с юго-западного
фронта), прервало это изучение, возобновившееся отчасти осенью этого же года. В
университете я занятия не возобновлял, т.к. интересующие меня предметы (санскрит и
экспериментальная психология) не начинали читаться. В это время я нашел (по
объявлению на обложке книги) библиотеку Теософского общества, некоторое время брал
там книги и познакомился с некоторыми теософами [председателем московского
Общества Герье, библиотекарем Зелениной, Н.А.Смирновой, П.Н.Батюшковым. - А.Н.]
Книги Р.Штейнера привели меня, в свою очередь, к антропософии, и это увлечение
97
(вытеснив теософию) продолжалось вплоть до осени 1920 г. Попав в это время за границу
(в г.Ригу в качестве секретаря военного атташе), я стал знакомиться с последними
работами Штейнера в области социального учения. Эти работы показались мне настолько
наивными <…>, что и к прочим учениям антропософии я стал относиться гораздо более
критически. Процесс постепенного расхождения с антропософией продолжался до 1922 г.
и закончился прочтением [в Антропософском обществе. - А.Н.] доклада “Очередная
утопия”, после которого всякие связи с антропософией были прерваны…”<26>
Остается неизвестным, когда и каким образом А.В.Уйттенховен познакомился с
А.А.Карелиным, но можно думать, что это произошло в 1922 или, самое позднее, в 1923
г., когда он учился во ВХУТЕМАСе и был связан с московскими театрами, - через
В.С.Смышляева, Ю.А.Завадского или даже М.А.Чехова. Причину можно угадать: все тот
же интерес к тамплиерским легендам и тайнам Ордена тамплиеров, как вообще ко всем
“древним тайнам”, будоражившим воображение в те годы в связи с открытиями сокровищ
древних цивилизаций и, конечно же, первоочередной сенсации - гробницы Тутанхамона.
Этим “интересом к древним легендам” объясняли свое вступление в Орден А.С.Поль, а
знакомство с Карелиным - Ю.А.Завадский и П.А.Аренский, до которого рука ОГПУ-
НКВД дотянулась только в мае 1937 г., когда был продолжен “отлов интеллигенции” по
именам, упоминавшимся в делах, проходивших “инвентаризацию” в архивах этого
заведения, как это было и с архивно-следственным делом “Ордена Света”, получившим
свой настоящий вид только в 1936 г.<27> Стоит вспомнить, что по показаниям А.С.Поля,
Е.А.Поль, Ф.Ф.Гиршфельда, В.Ф.Шишко и, по-видимому, свидетелей, упоминаемых
только в обвинительном заключении Э.Р.Кирре по делу “Ордена Света” (А.Ф.Евстратовой
и Г.Е.Ивакинской), П.А.Аренский, Ю.А.Завадский, В.А.Завадская и В.С.Смышляев
проходят в качестве “старших рыцарей”, которые вели кружки и проводили посвящения.
Но к 1930 г. В.А.Завадская уже умерла, ее брат Ю.А.Завадский был вытащен из
Бутырской тюрьмы стараниями К.С.Станиславского и (как я полагаю) А.С.Енукидзе, а
В.С.Смышляев по каким-то причинам не тронут. Судя по пометам на характеристике,
которую дал ему на следствии А.С.Поль<28>, Смышляеву предстояло весной 1937 г.
разделить участь Аренского, но он успел умереть осенью 1936 г. от инфаркта. Аренский
же был арестован, осужден на пять лет колымских лагерей и скончался на Колыме в
декабре 1941 г. за несколько месяцев до окончания срока, что, впрочем, в той ситуации не
принесло бы ему освобождения.
В письме из лагеря от 18.08.40 г. своей жене, актрисе В.Г.Орловой-Аренской, которая