Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Яков Кальницкий

НОВОЗЕМЕЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

СЛУЧАЙ НА НОВОЙ ЗЕМЛЕ

Семья Бусыгиных

Кончилась зима. Взошло над заливом яркое солнце. Сначала дни были вровень ночам, потом ночи стали короче, — в конце июня солнце уже не покидало горизонта. Наступил полярный день. Меж обледенелыми скалами стали пробиваться яркие пестрые цветы.

К одной из больших скал в глубине залива жался единственный здесь бревенчатый домишко. В нем жила семья охотника Ефима Бусыгина. Еще в 1923 году приехали Ефим и Марья Бусыгины на остров и поселились в безымянном заливе. Для жилья они приспособили давно покинутую полуразвалившуюся избушку. После, уже в 1931 году, когда на острове основалась охотничья артель, Ефим Бусыгин так отремонтировал свой дом, что от старого гнилья не осталось и следу.

Санька, сын Бусыгиных, которого привезли на остров, как котенка, в теплом платке, за это время вырос, выравнялся. Он учился в Новоземельской школе и считался одним из лучших учеников четвертого класса.

Площадь Новой Земли равна, примерно, восьмидесяти тысячам квадратных километров. Но население острова невелико, — вот почему на острове имеется только одна школа. (На триста человек населения больше и не требуется). Находится эта школа в южной части острова, в становище Белушья губа.

Каждое лето артельный бот развозит школьников по домам, а осенью — либо на боту, либо на проходящем пароходе — ребята снова возвращаются в школу. Живут они дружной семьей в общежитии при школе.

Наступил летний полярный день, стали Ефим и Марья Бусыгины чаще поглядывать на море. Со дня на день должен был приехать на каникулы Санька.

Новоземельские рассказы - i_001.jpg

А в заливе еще громоздились льдины, между ними чернели разводья. Знали Бусыгины, что, едва подует ветер с востока, залив очистится ото льда и приедет тогда Санька.

Летом ни песца, ни медведя на Новой Земле не промышляют. В это время пушной зверь линяет, шкура его становится малоценной, — нет смысла переводить летом пушного зверя. Зато можно бить морского зверя: тюленя, нерпу, морского зайца[1], килограммов этак на шестьсот моржа, белуху[2]... В августе придет с «Большой земли», с материка пароход. Ефим Бусыгин сдаст меха зимнего промысла, сало и соленые шкуры морского зверя — от летнего промысла.

Каждое утро, когда солнце еще дремлет на небе, Ефим Бусыгин запрягает в нарты собак и уезжает на охоту. Издали видит он, где на сверкающем льду рассыпаны точки, пятнышки. Это и есть тюленьи лежки. Иногда тюлени греются на солнце в одиночку, иногда семьями, а бывало, что Ефим Бусыгин встречал лежки в несколько десятков голов. Тогда была удачная охота. Чтобы не испугать зверя, Ефим Бусыгин «выезжал на ветер», и так, против ветра, часами приближался к добыче. Зверь чуток и осторожен. Нужно быть осторожным и охотнику. Заметив лежку, охотник приближается к ней уже наугад, нюхом, как говорят охотники, потому что ни зверь охотника, ни охотник зверя больше не видит. Лишний раз показаться зверю рискованно — можно испугать стадо.

Ефим был опытным охотником. Расчеты его были всегда точны. Он появлялся перед зверем тогда, когда мог достать его верным выстрелом из доброго «Манлихера». И, если перед ним было стадо, он тщательно изучал его из-за какого-нибудь ледяного прикрытия, раньше чем нажать спуск винтовки. Первыми выстрелами нужно снять «охранение», сторожевых лысунов. Их всегда видно издали. Все стадо, беспечно греясь на солнце, дремлет, а дежурный лысун не спит, тревожно водит головой по сторонам, тянет носом воздух. Нужно убить лысуна одним выстрелом, так, чтобы он не шевельнулся, иначе в агонии он распугает все стадо. Вторая задача — отрезать стадо от полыньи, не дать зверям уйти в воду.

В самые напряженные минуты охоты Ефим все поглядывал на море, — не видно ли бота, на котором едет Санька?

И вот, однажды под вечер, когда солнце опустилось к горизонту, Ефим вернулся домой с двумя тюленьими тушами и с Санькой в качестве пассажира. Марья, ожидавшая мужа на берегу, издали узнала в маленькой фигуре, сидевшей на санях рядом с мужем, своего Саньку.

Была у них в тот вечер большая радость. Марья испекла любимые Санькой масляные шанежки[3], зажарила медвежий окорок, припасенный еще с зимы для этого случая. Санька уплетал за обе щеки. Глаза его блестели. Он рассказывал о своей жизни в интернате, о школе, об учебе, о товарищах... Марья сидела против сына, подперев щеку ладонью, и, счастливо улыбаясь, слушала его рассказы. Она, может быть, и не совсем понимала, что он говорит, но ей доставлял радость один его голос, она была счастлива от одного его вида. Вырос Санька, возмужал. Румянец во всю щеку, глаза яркие... Еще год, другой пройдет, а там — гляди! — еще один мужик-промышленник в доме.

Так засиделись они за полночь. Отец не мешал матери любоваться сыном, сыну не препятствовал говорить сколько угодно, но когда часы показали половину первого, отец прервал нескончаемые разговоры:

— Будет, сын, разговаривать. Спать время. А утром, коли есть охота, пойдем собирать яйца, пух...

Мать постлала Саньке мягкую постель, уложила его... Потом потушили лампу, — стало тихо в избушке, только храп Ефима пугал завезенных с «Большой земли» тараканов.

Санька собирает яйца и пух

Круглый скалистый островок отвесно подымался из середины залива. Над островком висела черная туча. Она то вытягивалась, то округлялась, то принимала форму треугольника... Из тучи доносились крики, стоны. Но никогда она не удалялась от островка. То были птичьи стаи, кружившие над своими гнездами. Каждый дюйм скалистой почвы был обжит птицами. Каждая трещинка, каждое углубленьице служили птицам для гнездовья. И в каждом гнезде было до дюжины вкусных, больших яиц. А под яйцами всегда можно было собрать граммов с пятьдесят ценного гагачьего и чаичьего пуха. Заботливые птицы, раньше чем приступить к кладке яиц, выщипывали у себя на груди пух и устилали им свои гнезда.

Ефим и Санька подплыли к этой птичьей колонии на маленькой лодке и стали искать место, откуда легче было бы взобраться на скалы. Каждый год тающие снега и сползающие льдины изменяли форму острова, — поэтому и приходилось снова искать место, удобное для подъема.

Новоземельские рассказы - i_002.jpg

Они дважды объехали вокруг островка, пока не нашли промоину меж скал. Санька намотал вокруг пояса веревку и стал карабкаться вверх по промоине. Ему пришлось лезть на почти отвесную стену. К счастью, подъем был полон выступами скал, углублениями. Цепкий парень без особого труда взлез на самую вершину острова.

Сверху лодка казалась темной щепкой. Отец был не больше спички. У Саньки намотано вокруг пояса двести метров английской бечевы. Он не стал медлить: размотал веревку, спустил конец отцу и подождал, пока тот привяжет корзину. Отец махнул рукой:

— Можно, тяни!

Санька, лежа на животе, потянул к себе корзину. То и дело бечевку задерживали неровности, выступы скал; корзина цеплялась, как живое, сопротивляющееся существо. Но Санька умело поддергивал и вовремя выбирал веревку. Вскоре корзина была в его руках.

Теперь началось самое трудное: осторожно, цепляясь за каждую шероховатость на скале, Санька стал передвигаться от гнезда к гнезду. Держась рукой за какой-нибудь выступ, он вешал корзину себе на шею и опускал другую руку в гнездо. Сначала он складывал в корзину яйца, потом накрывал их пухом и двигался к следующему гнезду.

А птицы, испуганные и рассерженные, носились над ним по всем направлениям сплошными тучами. Они задевали его крыльями, иногда чувствительно ударяя по голове. Гневными криками выражали они свое негодование. Но Санька не обращал на них внимания, он только отмахивался, когда какая-нибудь особенно храбрая мамаша грозила выклевать ему глаза.

вернуться

1

Нерпа и морской заяц — разновидности тюленей. 

вернуться

2

Белуха — животное из семейства китовых. 

вернуться

3

Шанежки, шаньги — местное название сдобных булочек.

1
{"b":"265895","o":1}