– Сколько бы сейчас было Ванечке? – спросила Алина.

– Семь, как Лизе, твоей старшей.

Светлана ответила быстро и, как ей показалось, совсем без эмоций. Однако продолжать расхотелось: она не любила говорить ни о своем мальчике, ни о чужих детях. Она не знала большей пытки, чем говорить о маленьких детях или видеть их.

Алине она никогда не признавалась в этом и с несколько фальшивой улыбкой старалась поддерживать разговоры о ее девочках, потому что знала, как много они для Алины значат. Как горячо и самозабвенно она их любит. К счастью, разговоры о детях подруга заводила редко, наверное, догадываясь о чувствах Светланы. Вот и сейчас она сама сменила тему.

– Твой муж не был святым, – пожала она плечами. – Как, впрочем, и ты, ma chère. Да и все мы. Но Бог завещал прощать, так что прости его, прекрати о нем думать и терзаться.

– Я вовсе не терзаюсь, – отозвалась Светлана, желая казаться хоть вполовину такой же стойкой.

– Вот и славно. Подумай лучше о своем будущем. Прости за цинизм, ma chère, но ты теперь свободна и к тому же весьма состоятельна. Признаться, я тебе даже немного завидую. – Она улыбнулась, но, поймав осуждающий взгляд, тотчас подавила улыбку: – Шучу-шучу. Просто хотела немного развеять тебя.

Алина снова вдохнула и выпустила дым, а потом спросила самым обыденным тоном:

– Так это ты сделала?

Светлана вздрогнула. Разумеется, подруга спрашивала об убийстве Павла. Алина просто не могла этого не спросить когда-нибудь – увы, но деликатность в число ее достоинств не входила.

– А что, если да?

Алина пожала плечами, не поведя даже бровью.

– Ровным счетом ничего. – Она снова выпустила дым. – Просто в этом случае нужно думать, что нам делать, а не пускать все на самотек.

Это «нам», оброненное вскользь, сказанное без намека на фальшь и показуху, было столь дорого Светлане, что она, обернувшись к подруге, так и не смогла выразить словами глубину своей благодарности. Светлана не надеялась, что Алина и впрямь что-то придумает – ну что здесь можно придумать, право слово? – но ей и одного участия было достаточно.

А вместе с благодарностью тотчас почувствовала, как недостойна она такого к себе отношения.

– Нам… – горько повторила она и покачала головой, – Алинушка, я в самом деле не заслуживаю твоей доброты. Другая б на твоем месте ненавидела меня – и была бы права.

– За что же мне тебя ненавидеть, ma chère? Не за Сержа ли? – Алина, казалось, действительно была удивлена. На Светлану она глядела сейчас даже с жалостью: – Боюсь, ты все же не вполне понимаешь суть наших с ним отношений, раз допускаешь, что я могу тебя ненавидеть за то, что il te visite la nuit[8].

Светлана смутилась и не нашлась что ответить. На веранде повисло молчание, в течение которого Алина курила, а Светлана вновь погрузилась в воспоминания, чтобы в очередной раз решить для себя: не лукавит ли все же Алина?

…Когда родители поставили Сержа перед фактом, обязав его жениться на Алине, тот пытался воспротивиться. Она была ему другом, он уважал ее, был с нею по-братски нежен, но известие, что его хотят видеть ее мужем, поразило его. Покоряться воле родных он не собирался, о чем и сообщил Светлане, предлагая обвенчаться тайно.

Однако Светлана тогда уже не была столь ветреной, как несколько лет назад. Ей минуло девятнадцать, отмучился после тяжелой болезни отец, и Светлане пришлось многие заботы взвалить на свои плечи, жалея мать. И денег после смерти отца совсем не стало: даже нечем было платить Надиным учителям и гувернантке – сестру пришлось устроить в Смольный. Это были очень трудные времена, заставившие Светлану резко повзрослеть и начать смотреть на многие вещи иначе.

Она отказала Сержу. И убедила его жениться на Алине. Ведь он сам был тогда студентом, не имел за душою ровным счетом ничего, и лишись он помощи родителей, ему даже учебу было бы оплачивать нечем. Что он станет делать и на что жить? А кто позаботился бы со временем о его родителях и младших сестрах?

Видимо, и любила она его не столь сильно, раз уговаривала жениться на другой.

А вскоре после свадьбы друзей Светлана встретила Павла. Именно с ним она поняла, что ее чувства к Сержу были детским увлечением, и только. И оттого ей становилось мучительно стыдно перед Сержем – в те минуты, по крайней мере, когда она о нем вообще вспоминала. Потому она и увиливала всеми возможными способами от встречи с друзьями детства: и без того она считала себя предательницей по отношению к Сержу, а если он еще и увидит, как счастлива она с мужем… нет уж, пусть лучше считает, что ее замужество тоже было вынужденным.

Светлана избегала друзей ровно до того момента, пока счастье не кончилось. Она долго и болезненно приходила в себя после смерти Ванечки. Всю ту зиму, пока она не жила, а существовала в их с Павлом петербургском доме – в одиночестве и почти никуда не выбираясь, – ей приходили письма от Алины. Переписывались они и прежде, но, узнав о ее горе, Алина и вовсе стала писать ей по два раза на неделе, не уставая зазывать в Горки. И однажды Светлана согласилась.

А приехав – оттаяла. Она никогда не задумывалась прежде, сколь дороги ей эти места, где прошло ее детство, и что по-настоящему счастлива она была только здесь. Когда ее жизнь еще не была омрачена потерей близких и заботами взрослой жизни.

Что до Сержа – она полагала, что прошло достаточно времени, чтобы им обоим забыть о детской любви и обещаниях. У Гриневских росли две прелестные дочери, и со стороны они выглядели на редкость дружной и счастливой семьей. Со стороны. Сблизившись с ними вновь, Светлана поняла, что, несмотря на прошедшие годы, чувства Сержа к ней совершенно не переменились. Точно так же было ясно, что к жене своей он по-прежнему не испытывает ничего, кроме дружеского уважения. А Алина… когда Светлана, обескураженная своим открытием, сорвалась сбежать прочь из Горок, Алина остановила ее, вызвав на откровенный разговор, в котором описала суть своего замужества.

Когда Алина со свойственными ей прямотой и цинизмом рассказывала, что не пускает Сержа в свою спальню с самого рождения младшей дочери, что страдает она из-за отсутствия чувств к мужу и что жалеет его, – не поверить ей было невозможно. Однако ежели они не затрагивали эту тему в разговорах достаточно продолжительное время, в душу Светланы вновь начинали закрадываться сомнения: что, если Алина лишь внешне так спокойна? Быть может, она и впрямь не испытывает к мужу ярких чувств, но какая женщина сумеет терпеть рядом с собой ту, которую ей явно предпочли?

Разве что такая необыкновенная, как Алина, и сумеет…

И все же мысль, что она делает больно подруге, приводила Светлану в столь сильное волнение, что она едва удерживалась порой, чтобы не уехать из Горок тотчас – раз и навсегда.

Вот и теперь, задумавшись об этом, Светлана с сомнением, силясь понять, что на душе у этой женщины, тайком ее разглядывала.

– Алина, ты любила Сержа хоть когда-нибудь? – в этой же задумчивости спросила она.

Та хмыкнула, удивленная таким вопросом. О Серже они разговаривали еще реже, чем о детях.

– Как тебе сказать, ma chère… когда моя маменька поставила меня перед необходимостью замужества, мне был дан выбор: Серж или один старинный приятель батюшки, у которого на тот момент было уже трое внуков от первого брака, лысина во всю голову и гнилые зубы. И тогда я решила, – она подавила смешок, – что лучше буду любить Сержа. Впрочем, я и тогда понимала, что любовь – это такое понятие… эфемерное. Его не пощупаешь, не потрогаешь, не продашь и не купишь. У меня большое подозрение, что людям просто удобнее прикрывать свои низменные порывы книжным словом «любовь».

– Ох, ты ошибаешься! – горячо возразила ей Светлана. – Даст Бог, ты сама поймешь когда-нибудь, как сильно ошибаешься!

Алина глухо рассмеялась и повернулась в своем кресле к Светлане, подперев голову рукой и снова глядя на нее с жалостью, как на неразумное дитя.