танковые дивизии, «юнкерсы» обрушивали свой бомбовый груз на нашу пехоту. [107]

Но советские солдаты выстояли. За семь дней непрерывных боев гитлеровцы понесли большие потери в

живой силе и технике, и их наступление захлебнулось.

Наш полк к тому времени располагался на соседнем полевом аэродроме. С первым орудийным раскатом

все экипажи были приведены в боевую готовность. Но приказа на вылет не поступало. Так и просидели

мы в готовности весь день.

А потом началось. Приходилось делать по пять-шесть вылетов. Едва истребитель заруливал на стоянку, как механик тут же приступал к осмотру машины. Потом заправлял горючим, снаряжал боекомплект. И

вот уже команда:

— В воздух!

ЯКи выруливали на старт и вновь уходили в бой.

Очередную группу повел я. Нам приказали прикрыть свою пехоту от ударов бомбардировщиков врага.

Едва мы приблизились к линии фронта, как впереди, почти на одной высоте с нами, встречным курсом

шла девятка Ю-87, чуть выше, сзади их — четыре ФВ-190.

Предвидя подобную встречу, мы с Хитровым заняли эшелон выше остальной четверки. Такая

предосторожность была кстати. Истребители прикрытия, не заметив нашу пару, ринулись на Попова и

Гуськова. Воспользовавшись этим, мы внезапно свалились на бомбардировщиков. Я выбрал для атаки

ведущего девятки. Вот он уже в прицеле. Физически ощущаю, как с каждым мгновением растет в

размерах правый мотор. Все отчетливее и резче. Пора! Нажимаю на гашетку. Короткая очередь ударила

по мотору вражеского самолета. И тотчас же на нем появились зловещие языки огня.

После выхода из атаки схватился с «фоккером». Фриц попался упорный, и мы закружили в воздухе. Мне

никак не удавалось поймать его в прицел. И я настолько увлекся этим, что чуть сам не попал на мушку

гитлеровцу. Пока гонялся за первым фашистом, второй пристроился ко мне в хвост. Хорошо, что Хитров

предупредил по радио. В одно мгновение разворачиваюсь и иду в лобовую атаку. Гитлеровец не

выдержал и отвернулся вправо-вверх. И здесь на какую-то долю секунды, он подставляет свой «живот».

Короткая очередь — и «фоккер» падает на землю.

Попов и Гуськов со своими ведомыми уцепились за [108] «юнкерсов». Потеряв еще один самолет, сбитый

Гуськовым, фашистские летчики поспешно сбросили бомбы и начали удирать с поля боя. Вслед за ними

удалились и «фоккеры».

В последующие три дня встреч с врагом почти не произошло. Но вслед за трехдневным затишьем

разразились воздушные бои колоссального напряжения.

Три ночи, предшествовавшие 12 июля, были и тревожными, и радостными. Не успевало зайти солнце, как в воздухе слышался знакомый гул бомбардировщиков дальней авиации. Они шли на большой высоте

и по рокоту их моторов чувствовалось, что до предела нагружены бомбами. Летчики-истребители

высыпали из своих землянок и смотрели туда, куда беспрерывно шли и шли наши самолеты.

Вскоре над вражеской обороной повисли в воздухе гирлянды осветительных бомб. Казалось, что фонари

висят неподвижно, и, только внимательно присмотревшись, можно было заметить, что они медленно

опускаются к земле. Вслед за тем землю начали сотрясать разрывы бомб.

Это было радостное зрелище. Каждый летчик понимал, что это неспроста, что начинается большое

наступление. Гроза, наконец, разразилась.

Летом летчики встают рано, и потому каждой минутой сна они дорожат. Но в ночь на 12 июля 1943 года

все проснулись в три часа. Не проснуться было нельзя. Началась артиллерийская подготовка. Гул и

грохот стоял такой, что даже повидавшие люди говорили: «Такого еще не бывало».

Летчики больше спать не ложились. Они стояли без пилоток, молчаливые и смотрели на запад, где от

края до края вспыхивал огонь. В этот час небо было расцвечено зарей: на востоке всходило солнце, а на

западе — победа.

В 5.10 на аэродроме выстроился личный состав 65-го гвардейского истребительного авиационного полка.

На правом фланге — гвардейское знамя.

Скоро летчики полка вылетят в бой. Скоро они вступят в смертельную схватку с врагом. И в эти короткие

минуты они собрались для того, чтобы перед гвардейским знаменем, перед лицом советской Родины

поклясться: [109]

— Лучше гибель в бою, чем вернуться из боя с позором.

Этот исторический митинг открыл командир. Подполковник М. Н. Зворыгин зачитал обращение

Военного совета Брянского фронта к солдатам, сержантам, офицерам. Затем сказал:

— Сегодня началось большое наступление советских войск. Перед нами поставлена задача: завоевать

господство в воздухе, драться с врагом стойко и самоотверженно, по-гвардейски. Умножим славу нашего

знамени!

Коротко, но горячо на митинге говорили летчики.

— Будем беспощадно бить фрицев. Никакой пощады бандитам! — сказал старший лейтенант Ветров.

— Летчики готовы драться до последнего вздоха. Дадим жару фашистам! — так высказался Гуськов.

— Мы, молодые, не подведем своих командиров, не пожалеем сил и самой жизни для победы, —

произнес младший лейтенант С. Хитров.

Летчики полка поклялись драться с врагом до последнего дыхания.

Ровно в 6.00 с аэродрома, прошуршав колесами по росистой траве, пара за парой в воздух поднялись

краснозвездные истребители. Их повели в бой опытные воздушные бойцы капитаны Головин,

Самохвалов, Гуськов.

Первый день охарактеризовался чрезвычайной интенсивностью борьбы за господство в воздухе. В

течение 12 июля наш 65-й гвардейский авиаполк провел десять воздушных боев, в ходе которых

уничтожил пять самолетов врага. Попов, Гуськов и Ветров сбили по одному самолету. Две вражеских

машины записали на мой боевой счет.

Не числом, а умением

... Летчики эскадрильи собрались у моего самолета. Мы находились в готовности и ожидали приказа на

вылет. Солнце припекало.

— Жарковато, командир, — проговорил Попов и передвинулся в тень под плоскость «ястребка».

— В небе еще жарче придется. Слышите, как гудит. Со стороны фронта доносился приглушенный

расстоянием [110] сильный гул. Ночью в той стороне неба полыхали зарницы.

— Это верно, — отозвался Гуськов, — таких напряженных боев еще не было.

Паша Прохоров, мой механик, как всегда, возился с самолетом. То пощупает трубопровод, то заглянет

под плоскость. Он являлся отличным специалистом, трудолюбивым, исполнительным. Бывало,

вернешься из боя, в плоскостях, фюзеляже полно пробоин. Наутро все дыры заделаны, мотор работает, как часы. Ни разу не подвел он меня в бою и за это большое спасибо механику Паше Прохорову.

Но вот и он угомонился. Вытирая ветошью руки, подсел к нам.

— Ну, как, Паша, дела?

— Порядок.

Я встал, чтобы размять ноги, и тут увидел легковую машину, которая направлялась в нашу сторону. Через

минуту она остановилась у моего самолета. Из нее вышел командир полка.

— Как жизнь, комэск? — приветливо спросил он. — Приехал справиться о твоем здоровье.

— На здоровье не жалуюсь. Летчики тоже.

— Вот и хорошо, — став серьезным, продолжал Зворыгин. — Последнее время твои соколы ходили на

сопровождение штурмовиков. Сегодня пойдете прикрывать переправу.

На земле, как и в воздухе, шли ожесточенные бои. Курская дуга, которую фашисты всеми силами

пытались выпрямить, с каждым днем все больше выгибалась, упиралась в грудь немецко-фашистским

войскам. Несмотря на мощные оборонительные сооружения, на большое количество танков, артиллерии, авиации, гитлеровцы начали отступать. Они сопротивлялись отчаянно, всеми силами старались

задержать натиск советских войск, но их оборона то тут, то там давала трещины.

Войска Брянского фронта форсировали Оку, навели переправы и обрушились на вражеские позиции.

Вслед за пехотой сразу же стали переправляться танки, артиллерия. Этот прорыв был существенным

звеном в плане Советского командования. Гитлеровцы поняли это, стали бросать большие группы