Табачник Гарри Давидович

Слава не меркнет

Необычно рано выпал в этот год снег в средней полосе. Свежий, еще не успевший потемнеть, он тонким

покрывалом лежал на ветвях деревьев. Нет-нет да и проглядывали сквозь него то ярко-красные, то

желтые, а где и зеленые листья. Постепенно снег скрывал и эти последние приметы ушедшего лета.

Молчаливым становился лес, прятавший теперь этот ставший, как и многие другие, энским аэродром.

У края его между деревьев вытянулось длинное, в один этаж строение. Было сколочено оно на скорую

руку. Здесь располагался штаб, и здесь же в просторной комнате — ее кто-то однажды назвал залом —

коротали время летчики.

Посредине «зала» стоял бак из-под бензина, превращенный в печку. Сегодня в «зале» было особенно

людно. Погода была явно нелетная.

— А у нас, скажу я вам, — продолжал прерванный спор рослый летчик с тремя кубиками на петлицах, —

всегда летали в такие дни... Как только видишь, что небо к непогоде или снег, так уж знали: жди команды

на взлет.

— Где это такие порядки? — прервал его только что вошедший с улицы майор.

— В Витебске... [6]

— Ну, в Витебске это дело известное... Батя, тот любил, чтобы потруднее. Как на войне. Вот и воюем...

Да, четвертый месяц шла война. Именно к ней многих из них и готовил человек, о котором они только

что говорили, — Яков Владимирович Смушкевич.

...Стартуя один за другим, самолеты брали курс на запад. Быть может, это был первый маршрут на запад

тех, кто улетал в эту ночь. Среди многих маленьких точек на карте, через которые лежал их путь, была

одна, такая же неприметная — Витебск. Но для многих из них это не просто точка на карте. Это

молодость, это начало пути в небо... Вглядишься в нее — и в памяти встает этот город, каким они

увидели его впервые летом 1931 года.

Мирное небо

Зелень садов. Неторопливая Западная Двина. Взбирающиеся на холмы улицы. По Луческой к аэродрому

тянется трамвай. Как всегда, в эти ранние часы он переполнен. А на остановке у площади Свободы его

дожидается большая группа летчиков.

Но вот из-за угла на площадь выскакивает юркий «газик». У остановки он тормозит, и человек с ромбом

на голубой петлице, приоткрыв дверцу, кричит:

— Кому раньше, садитесь!.. За остальными машина приедет потом.

— Спасибо, товарищ комбриг! — Несколько опаздывающих к началу полетов летчиков занимают места в

машине.

Вот и отливающий зеленью молодой травы прямоугольник аэродрома. Ровными рядами темнеют на нем

самолеты. Здесь истребители «И-3» и «И-5», [7] бомбардировщики «Р-1» и «Р-5». Рядом новенькие, покрытые голубовато-серым перкалем «P-Z». Правда, совсем короток будет их день. Где-то на чертежи

уже легли контуры еще более совершенных машин. Пока же «P-Z» — последнее слово авиационной

техники.

К нему-то и направился, выйдя из машины, комбриг.

Каков он, этот самолет? С виду вроде бы ничего. А как он в воздухе? Надо попробовать...

Сделав несколько кругов над аэродромом, самолет пошел на посадку.

— Ну как, товарищ командир? — Летчики окружают комбрига. Это совсем еще молодые ребята. Они

только что прибыли в бригаду. На этом самолете им предстояло начинать.

— Машина неплохая... Послушная... — ответил комбриг.

— А как на ней «иммельманы» и «бочки», выходят?

— Попробуем...

Он опять натягивает шлем и взмывает в воздух. «Бочки» и «иммельманы» следуют один за другим.

Приземлившись и заглушив мотор, комбриг, не вылезая из кабины, спросил:

— Может, еще у кого-нибудь есть вопросы? Давайте сразу.

— Теперь все ясно. Нам бы так... — с завистью произнес один из новичков.

— Получится и у вас... Даже лучше, — ответил комбриг и, отойдя в сторонку вместе с командиром

эскадрильи, спросил: — Как?

— Коряво...

— Сам чувствую, что коряво. [8]

Откуда было знать им, завидующим ему юным летчикам, что он совсем недавно сел за руль самолета! Да

им совсем, может, и не следовало это знать. Им надо было видеть своего командира летающим. И

летающим здорово.

Всего несколько месяцев, как он принял бригаду. Правда, нельзя сказать, чтобы она была ему незнакома.

Два года назад он служил здесь. Но одно дело — быть комиссаром эскадрильи и бригады, и совсем

другое — комбригом.

Комбриг должен знать все, что касается жизни бригады. Это не было для Смушкевича открытием. Так же

строил он и свою комиссарскую работу. Ему приходилось встречать комиссаров и командиров, охотно

делающих все для бригады, эскадрильи в целом и забывающих об одном, отдельном человеке. На одного

у них времени не хватало. А у Смушкевича хватало. Это были его принципы. И, став комбригом, он не

собирался отказываться от них.

Он подошел к выстроившимся возле штаба новичкам. Совсем юные, почти мальчишки. В авиацию в те

годы тянуло, наверно, всех мальчишек. Это была авиационная эпоха. Ну как сейчас космическая. Газеты

были полны сообщений об авиационных рекордах. Росли и крепли крылья у юной авиации.

Не прошло и тридцати лет со времени первого полета братьев Райт. 17 декабря 1903 года они

продержались в воздухе всего 59 секунд, пролетев 260 метров. А теперь истребители уже летали со

скоростью 360 километров в час, а средние бомбардировщики, к которым относился и «P-Z», покрывали

за час расстояние почти в 200 километров.

— Хорошо, что вы такие молодые, — Смушкевич оглядел всех и, улыбнувшись, добавил: — Завидую

вам... [9]

Летчики с удивлением переглянулись. Он был ненамного старше их. Поняв причину их удивления, Смушкевич заметил:

— В авиации время измеряется особо. Ведь вот вы сколько знаний из своих училищ и школ вынесли —

только и успевай отвечать на вопросы. Кое в чем придется вас догонять. Но носы не задирать. Чтобы

летать, вам еще очень многому надо учиться. Будем учиться вместе...

И Смушкевич учится всему.

Его переводят в Смоленск. Оттуда в Витебск доходят слухи о том, что он впереди всех по стрельбе из

пистолета и пулемета, что часами ковыряется в моторе, изучая технику.

Командовал Белорусским военным округом в те годы Иероним Петрович Уборевич. Штаб его находился

в Смоленске. Авиация пользовалась у него особым вниманием, и от авиационных командиров Уборевич

требовал всесторонних знаний.

Однажды, собрав их на военную игру, он предложил им выступить в непривычной роли сухопутных

начальников. Игра шла уже несколько часов.

Заметив прикорнувшего было в уголке командира, командующий обратился именно к нему:

— Итак, ваше решение?

— Прижимаю противника правым флангом к реке, — не задумываясь выпалил тот, еще не успев даже

разобрать, что к чему.

— К какой реке? — Уборевич снимает пенсне и удивленно смотрит на карту. — Тут никакой реки нет.

Садитесь. Смушкевич, докладывайте вы.

Он уж давно приглядывался к этому молодому спокойному комиссару. [10]

Спустя несколько дней после игры, встретив своего старого, еще по службе в Минске, товарища —

Туржанского, Смушкевич сказал ему:

— Возвращаюсь, Саша, опять в Витебск. Бригаду дают... Но какой я командир, если не летаю?

Конечно, он мог бы уехать в летную школу и учиться там, но для этого надо было надолго расстаться с

бригадой. Смушкевич решает учиться здесь, среди своих.

Трудно сейчас сказать, какой инструкцией и почему, но учиться летать в частях запрещалось. Может, осталось это еще от тех времен, когда считалось, что авиационному командиру не обязательно уметь

водить самолет. Было и такое. Но теперь эти времена уходили в прошлое. И хоть немало еще командиров

из других родов войск меняло петлицы на летные, уже подрастали свои, из вчерашних рядовых летчиков.