– Пей, ешь, растрачивай деньги – настоящая жизнь в этом, а не в том, чтобы изо дня в день трудиться, сидя хоть на деревянном стуле, хоть в кожаном кресле, в лаборатории или в лавке. Ты тоже умрешь в свой черед, а если тебе не посчастливится иметь сына, наш род угаснет, имя забудется. То-то удивятся мои флорины, попав в чужие руки такими же нетронутыми, ведь их никто никогда не взвешивал, кроме меня, моего отца да еще чеканщика. Но главное, не бери примера со своего крестного, Корнелиса де Витта. Зря он ввязался в политику – самое неблагодарное дело, он наверняка плохо кончит.
И вот наш почтенный господин ван Берле-отец умер, чем весьма опечалил своего сына, который очень его любил, а к флоринам относился весьма прохладно.
Итак, Корнелис остался один в большом доме. Напрасно крестный предлагал ему попробовать свои силы в служении обществу, тщетно пытался пробудить в нем жажду славы. Он, правда, уступил желанию крестного: отправился на военном корабле «Соединенные Провинции», шедшем под командованием Михиела де Рюйтера во главе ста тридцати девяти судов, с которыми прославленный адмирал намеревался нанести удар соединенным силам Англии и Франции. Но когда их судно под водительством опытного кормчего Леже на расстояние мушкетного выстрела приблизилось к «Принцу», на борту которого находился герцог Йоркский, брат английского короля, когда Рюйтер, патрон Корнелиса, провел атаку так стремительно и ловко, что герцог едва успел перейти на борт «Святого Михаила», осознав, что его корабль вот-вот будет захвачен (но вскоре и «Святой Михаил» вышел из строя, разбитый, искрошенный голландскими ядрами), когда на глазах Корнелиса корабль «Граф де Сендвик» взорвался и четыре сотни матросов сгинули в волнах и в пламени, когда до него дошло, что двадцать судов разбито в щепки, три тысячи человек мертвы, пять тысяч ранены и все это в конечном счете ничего не решает, каждая из сторон приписывает победу себе, а стало быть, все начнется сначала, только и того, что к списку морских баталий прибавилось еще одно название – сражение при Сутвудской бухте, вот тут он прикинул, сколько времени теряет попусту человек, закрывающий глаза и затыкающий уши, пытаясь мыслить даже в те часы, когда ему подобные палят друг в друга из пушек. В итоге Корнелис распростился с Рюйтером, с главным инспектором плотин и с воинской славой, облобызал колени великого пенсионария, к которому питал глубокое уважение, и вернулся в свой домик в Дордрехт истинным богачом. У него были отныне обретенный покой, двадцать восемь лет от роду, железное здоровье, проницательный взор и твердое убеждение, более ценное, чем капитал в четыреста тысяч флоринов и доход в десять тысяч: он твердо знал, что небеса всегда ниспосылают смертному слишком много для того, чтобы испытать истинное счастье, но вместе с тем – вполне достаточно, чтобы никогда счастья не узнать.
Исходя из этого Корнелис, вознамерившись обеспечить себе счастье по своему вкусу, принялся изучать растения и насекомых: собрал и подверг классификации флору окрестных островов, составил коллекцию насекомых родной провинции, посвятил им трактат с собственными рисунками и наконец, не зная, куда еще девать свое время и, главное, состояние, которое росло с устрашающей быстротой, стал перебирать все безумства, свойственные его стране и эпохе, пока не нашел самое изысканное и дорогое.
Он полюбил тюльпаны.
Как известно, то было время, когда фламандцы и португальцы, соревнуясь в этой области садоводства, дошли до обожествления тюльпана и стали проделывать над сим вывезенным с востока цветком то, чего натуралисты никогда не осмеливались учинить над родом людским, опасаясь вызвать ревность самого Творца.
Вскоре от Дордрехта до Монса только и говорили, что о тюльпанах мингера (господина) ван Берле. Все больше становилось желающих посмотреть на его грядки, оросительные канавы, сушильни и реестры дочерних луковиц, посетители шли к нему, как некогда знатные римляне – в галереи и библиотеки Александрии.
Поначалу Корнелис тратил свой годовой доход на создание коллекции тюльпанов, потом, увлекшись ее совершенствованием, принялся разбазаривать запас еще тепленьких флоринов, и тут его труды принесли великолепные результаты: он вывел пять новых сортов тюльпанов, один из которых нарек «Жанной» в честь своей матери, другой «Берле» – в память об отце, «Корнелис» был посвящен крестному, остальные названия (мы их не припомним) любители наверняка найдут в каталогах того времени.
В начале 1672 года Корнелис де Витт прибыл в Дордрехт, чтобы провести три месяца в своем старом фамильном гнезде, ведь, как известно, не только он появился на свет в Дордрехте, но и все семейство де Виттов было родом отсюда.
Корнелис к тому времени уже наслаждался, по выражению Вильгельма Оранского, самой ослепительной непопулярностью. Но для славных обитателей Дордрехта он еще не превратился в мерзавца, заслуживающего виселицы: они, хоть и досадовали на его республиканские пристрастия, находя, что их чистота малость преувеличена, все же гордились личными достоинствами своего земляка и, когда он въехал в город, радушно поднесли ему чашу с вином местного производства.
Поблагодарив сограждан, Корнелис пошел осмотреть старый родительский дом и распорядился, чтобы к приезду его супруги, госпожи де Витт с детьми там кое-что подремонтировали.
Затем он направился к дому своего крестника, который единственный во всем Дордрехте не знал о прибытии главного инспектора плотин в родной город.
Насколько Корнелис де Витт возбуждал ненависть, взращивая вредоносные семена, что зовутся политическими страстями, настолько же ван Берле привлекал сердца тем, что, поглощенный взращиванием своих тюльпанов, политикой совершенно пренебрегал, купаясь в любви своей прислуги и наемных рабочих, и уже вообразить не мог, что в мире может существовать человек, желающий зла себе подобному.
А между тем, к стыду рода людского, Корнелис ван Берле, сам того не ведая, имел врага столь свирепого, ожесточенного и непримиримого, какого главный инспектор плотин и великий пенсионарий не нашли бы среди самых ярых оранжистов, ополчившихся на их братский союз, ничем не омраченный при жизни и в своей возвышенной преданности умудрившийся продлиться даже за смертным порогом.
В то время, когда ван Берле увлекся тюльпанами и стал вкладывать в это увлечение свои годовые доходы и отцовские флорины, в Дордрехте, притом не где-нибудь, а совсем рядом, за стеной, обитал некто Исаак Бокстель, горожанин, питающий ту же страсть. Она овладела им с тех пор, как он достиг сознательного возраста. Бокстель млел при одном слове «тюльпан».
Бокстелю не повезло: в отличие от ван Берле, он был небогат. Чтобы создать у своего дома сад для выращивания заветной культуры, ему потребовались огромный труд, невероятные заботы и терпение; он возделывал почву, следуя всем предписаниям, и обеспечивал своим грядкам ровно столько тепла и прохлады, сколько требуют садоводческие рецептуры.
Температуру своих парников Исаак контролировал с точностью до одной двадцатой градуса. Он изучал ветер, находил средства уменьшать его напор, защищая свои цветы так, чтобы их стебли лишь слегка колыхались от порывов ветра.
Его тюльпаны стали нравиться. Они были красивы, даже изысканны. Многие любители приходили взглянуть на тюльпаны Бокстеля. Наконец он обогатил мир, описанный Линнеем и Турнефором, новым тюльпаном, которому дал свое имя. Этот тюльпан вышел на широкую дорогу, проник во Францию, завоевал Испанию, потом дошел и до Португалии: король Альфонс VI, изгнанный из Лиссабона и удалившийся на острове Терсейр, в отличие от великого Кондэ, развлекался, не гвоздики поливая, а выращивая тюльпаны, и однажды, увидев вышеупомянутый тюльпан «Бокстель», сказал: «Недурно».
Итак, цветовод предавался своим трудам, но тут страсть к тюльпанам вдруг обуяла Корнелиса ван Берле, и он принялся приспосабливать для новых целей свой дом в Дордрехте, который, о чем мы уже упоминали, находился рядом с жилищем Исаака. Корнелис приказал надстроить этаж к одному из зданий усадьбы. Став выше, оно отбросило тень на сад Бокстеля, отняв у него с полградуса тепла и соответственно увеличив долю прохлады, не считая того, что эта пристройка заслонила соседский сад от ветра, тем самым нарушив все расчеты цветовода и нанеся ущерб безукоризненной сбалансированности его хозяйства.
