Спать никому не хотелось. Только одну Наташу почему-то сильно клонило

ко сну. Зябко поеживаясь, она прилегла на повозке Кузьмича и мужественно

боролась. с навязчивой дремотой. Кузьмич укрыл девушку своей шинелью.

Сжавшись в комочек, она согрелась. Зато дремота теперь одолевала сильнее.

Черные длинные ресницы eе часто смыкались. Разбуженная говором ребят, она

испуганно приподнималась на руках, трясла головой, а потом опять куталась в

шинель.

-- Да спи ты, дочка,-- несколько раз говорил ей Кузьмич, видя, как она

мучится.-- Небось разбудим, не оставим...

-- Дядя Ваня, а где... Аким?

-- В батальон связи пошeл. Рацию свою починить. Вернется скоро.

Вышли к реке только утром. Против румынского города Стсфанешти

понтонеры уже навели мост, по которому двигались войска. Дождавшись своей

очереди, переправились и разведчики. До города было не меньше километра,

хотя с левого берега казалось, что он стоял у самой реки. Вокруг раскинулась

ровная, ужe покрытая нежным зеленым ковром долина. На ней устроилось

несколько зенитных батарей, охранявших переправу. Орудия, задрав кверху

жерла, стояли безмолвные и ничем не замаскированные. Солдаты-зенитчики,

закончив до рассвета земляные работы, теперь кучками, по-цыгански, сидели на

разостланных плащ-палатках и с превеликим аппетитом ели вареные яйца --

пасхальный подарок гостеприимных молдаванок. Всюду вокруг белела яичная

скорлупа.

Разведчики немного отошли от реки и сразу, точно по команде, движимые

единым и еще никогда не испытанным чувством, оглянулись назад. Теперь их

глаза были такие же светлые и влажные, как вчера у Бокулея, когда он подошел

к родной румынской земле. Вася Камушкин, таясь от товарищей и особенно от

Ванина, незаметно провел рукой по карману. Ощутив под ладонью вишневую

ветку, которую захватил с собой еще вчера, на русской земле, он успокоился,

украдкой глянул на Сеньку. Но комсорг зря таился. Ванин видел, как он сломал

эту ветку, и только из несвойственной ему деликатности ничего не сказал

тогда. И вообще Сенька эти дни был предупредителен с товарищами и

удивительно вежлив, что вовсе не вязалось с его озорным нравом. Сейчас он

вместе с остальными глядел на левый берег реки. Та сторона была залита

солнечным светом. Часть этого света выплеснулась и на румынский берег, и

освещенная полоса все более расширялась, догоняя солдат. Не одни разведчики

смотрели сейчас на покидаемую родную землю, смотрели на нее все гвардейцы.

Маленький Громовой, бывший пехотинец, а теперь командир орудия из батареи

Гунько, забравшись на снарядные ящики в кузове грузовика, снял шапку и

размахивал ею в воздухе. Щеки солдата пылали. Русые волосы растрепал ветер.

Они то и дело закрывали ему глаза. Громовой отбрасывал их рукой назад. Сам

Гунько не вытерпел, вылез из кабины и, стоя на подножке, глядел на восток,

на песчаные курганы по левому берегу, на приветливо белевшие и бесконечно

родные домики пограничников. Смуглое лицо офицера было задумчиво-строгим.

Увидев разведчиков, он помахал им рукой, крикнул:

-- Уходим, значит, ребята!..

-- Уходим, товарищ старший лейтенант! -- за всех ответил Шахаев.

-- Ну, счастливого пути!

-- И вам тоже!

Аким посмотрел на Наташу.

-- Что с тобой? Ты что это вздумала? Вот дуреха!..-- испугался он.

Наташа плакала. Она ничего не ответила ему. Только быстро смахнула

рукой капельки со щеки, виновато-счастливая, посмотрела на него.

Наглядевшись вволю на землю за рекой, солдаты зашагали к городу. К тому

времени с ними поравнялась голова колонны стрелкового полка, в котором

служил их бывший командир. Марченко скакал на буланом жеребце. Он не

подъехал к разведчикам, хотя и видел их. Лишь остановил долгий вопрошающий

взгляд на Наташе, потом злобно пришпорил коня и галопом помчался вперед,

обгоняя колонну.

Ванин был немного огорчен. Разведчик привык все время идти впереди, а

на этот раз их обогнали и первыми форсировали Прут другие. Однако Семен

успокаивал себя тем, что может без всяких помех -- в бою не до этого --

осмотреть и оценить по-настоящему все, что увидит в этот день в незнакомой

стране. Ордена и медали его сияли, надраенные накануне особенно старательно.

Ванин шел выпятив грудь; вид у него был петушиный, задиристый, вся его

складная фигура выражала сознание собственного достоинства и силы. Он

поминутно оглядывал себя, смахивая с гимнастерки и шаровар малейшие соринки.

Заметив, что хлястик на Кузьмичовой шинели, как всегда, висит на одной

пуговице, заставил старика спрятать шинель в повозке, под солому.

-- Позоришь ты нас, Кузьмич!

-- Ты что, стало быть, на парад собрался? -- проворчал кровно обиженный

ездовой.-- По своей земле сам, бывало, хаживал без ремня, грудь нараспашку,

а тут ишь -- вырядился!..

-- "Вырядился",-- передразнил Ванин, почуяв в словах Кузьмина какую-то

обидную для себя правду.-- Нe в том дело, Кузьмич. Ведь мы с тобой сейчас

вроде дипломатов. А дипломату ходить с оторванным хлястиком не положено.

Старый человек, а не понимаешь такой важной сути...

К радости Сеньки, его неожиданно поддержал Шахаев:

-- Правильно, Ванин.

Кузьмич, однако, не сдавался:

-- А откуда нам взять красивый-то внешний вид? Мы сотни верст вон по

какой грязюке прошли. А кое-где и на животах пришлось ползти...

-- Но ведь Сенька-то и другие разведчики сумела привести себя в

порядок.

Кузьмич замолчал.

Ближе к городу все чаще стали попадаться местные жители. Мужчины и

ребятишки были в высоких остроконечных шапках и в узких, плотно обтягивавших

тонкие ноги, самотканых белых штанах. Штаны эти не понравились всем,

особенно же Пинчуку, не любившему ничего тесного.

-- Обычай у них такой, фасон,-- сказал новенький разведчик Никита

Пилюгин.

-- Какой там фасон! Бедность заставляет такие брюки носить. Я колысь

тоже такие таскал, потому как других не было,-- высказался Петр Тарасович и,

утвердившись в своей мысли, добавил: -- Посмотри, яки мослы из-под штанов

выпирают! Жалко глядеть...

Пинчук осматривал все вокруг жадно и придирчиво. Ему не терпелось

поговорить с встречными румынами. Он пробовал это делать, но неизменно

получал в ответ одно и то же:

-- Ну штиу русеште*.

* Не понимаю по-русски (рум.).

Петр Тарасович понимал значение этих слов, но только ими да еще

двумя-тремя фразами и ограничивались его познания румынского языка. Он

пожалел, что рядом с ним нет Бокулея: вот с его помощью можно было бы

поговорить с местным населением и выяснить, что к чему. Пинчук всматривался

в колонну, не видать ли где капитана Гурова с Бокулеем.

По обеим сторонам дороги навстречу колонне шли румынские

женщины-крестьянки в широких, сборчатых юбках. Многие несли на головах

большие плетеные корзины с семенной картошкой. Корзины эти ловко держались

на их макушках, вызывая искреннее удивление у советских солдат.

У крайних домов разведчикам встретилась вышедшая из церкви процессия.

Впереди шагал поп и пел. Пела и толпа, следовавшая за попом. Солдаты

свернули влево, уступая дорогу. Ванин внимательно и удивленно глядел на

процессию. Чем-то непонятным повеяло от нее на советского солдата, и Сенька

особенно остро почувствовал, что он находится на чужой земле и что его

окружает сейчас совершенно иной, словно вернувшийся из далекого прошлого

мир. Растерянно мигая светлыми ресницами, разведчик с недоумением слушал

грустное пение.

Город был пустынен. Изредка промелькнут две-три человеческие фигуры и