-- A ты всегда был прав в споре с Акимом? -- в узких щелках припухших

век кусочками антрацита поблескивали чуть косящие глаза. -- Как ты думаешь?

-- Не знаю...

-- Вот видишь. Не так важно, Семен, что вы не успели помириться с

Акимом. Важно другое -- чтобы ты нашел мужество сказать себе: "Да, я не

всегда был прав, обвиняя товарища. Я понял это. И больше не допущу ничего

подобного по отношению к своим боевым друзьям". Акиму уже сейчас все равно:

помирились вы с ним или нет. А вот для нас, живых твоих товарищей, очень

важно, чтобы ты, Семен, сделал для себя такой вывод.

Сенька молчал. А Шахаев, положив на его плечо свою короткую тяжелую

руку, неторопливо продолжал:

-- Аким был прав в одном: нельзя валить в одну кучу убежденных фашистов

и немцев, обманутых и развращенных фашизмом. А ты смешиваешь. Для тебя все

они одинаковы. Немцы -- и все. И их надо уничтожать везде, как ты часто

говоришь. Аким не соглашался с тобой в этом, и он был прав. Надо глядеть

вперед, Семен, а не назад. Кто знает, может, когда-нибудь немцы тоже

построят у себя новую жизнь и встанут в один ряд с нами...

Сенька слушал и не верил ушам своим. Тот ли это Шахаев говорит такие

слова? Не он ли учил молодых бойцов быть беспощадными к врагам? Разве не сам

Шахаев вот совсем недавно, на Курской дуге, лично убил восемь немцев? Нет,

тут что-то не то...

-- Как можно говорить такое, товарищ старший сержант? -- начал Ванин

запальчиво, обжигая парторга зеленым блеском своих округлившихся глаз. -- Я

вот вас опять не понимаю. Что я, к примеру, должен делать, когда на меня

прет целая цепь немцев? Сидеть и ждать? Ведь все фрицы как фрицы, в плоских

касках с чертенячьими рожками, в зеленых мундирах, -- разберись, который из

них убежденный и у которого этого убеждения нет. На лбу не написано, а ежели

и написано у

какого, так издали не увидишь. Пока будешь разбираться, они тебя

прихлопают. Доказывай потом, что ты не верблюд...

Шахаев улыбнулся:

-- Ай, Семен, Семен! Упрямая твоя головушка! Кто же тебе сказал, что в

бою не надо убивать. Бой есть бой. Там против тебя только враги. И ты прав,

когда говоришь, что на войне надо быть злым. Добряки тут ни к чему...

-- Во-во!.. -- подхватил Ванин и победно посмотрел на парторга. -- Но

Аким не понимал этого. А я хотел его на путь истинный направить. Друг же он

мой. А в уставе сказано: помогай товарищу словом и делом, удерживай его от

дурных поступков. Я действовал согласно уставу. Словом удерживал... Ведь это

факт, что Аким пожалел предателя, не убил гадину такую!..

-- Ну, это еще неизвестно, пожалел или нет.

-- Ясное дело -- пожалел!..

-- А по-моему, тут что-то другое.

-- Значит, я был не прав?

-- А ты сам-то как думаешь?

Сенька не ответил.

Вокруг было тихо. Только на вершинах яблонь и груш чуть слышно роптали

увядающие листья. Изредка они срывались и, невидимые, мягко ложились у ног и

на головы присмиревших солдат.

У плетня, в сухой прошлогодней крапиве, сопя и фырча, бегали ежи,

гоняясь за мышами и другой мелкой тварью. В воздухе неслышно носились

нетопыри, и трассирующими пулями бороздили ночной мрак светлячки.

Ванин прислушивался к возне у плетня: с необычайной ясностью

припомнился ему окоп -- тот, на Донце: еж, колючим комком скатившийся по его

спине на дно окопа; острый запах человеческого пота; хриплое дыхание;

белоглазый, с рыжей подпалиной густых бровей немец, его искусанная нижняя

губа и хрусткий звук вонзившегося в грудь ножа; ястребиный нос Акима и сам

Аким, изогнувшийся над врагом...

"Неужели я был не прав?" -- Сенька прищемил зубами нижнюю губу.

-- Хороший парень был все-таки Аким, -- сказал он, подумав. -- Умный...

Умнее меня, -- признался он с неожиданной самоотверженностью и добавил

упавшим голосом: -- А расстались как враги. И все я...

Ванин замолчал и больше уже не решался заговорить, будто боясь спугнуть

то глубокое и необыкновенное чувство, которое родила в нем эта короткая

беседа.

От майора Васильева прибежал посыльный, что-то сообщил Марченко,

стоявшему в глубине сада, и оттуда послышался голос лейтенанта:

-- Забаров, строй бойцов!

Разведчики вскочили и привычно построились.

В саду сгустилась темнота, поглотила деревья. Лиц разведчиков не было

видно. Сенька стоял рядом с Шахаевым, облачившись в маскировочный халат. На

левый фланг с санитарной сумкой встала Наташа. Возле нее -- Камушкин. Чуть

поодаль находился со своей повозкой Кузьмич. Лошади его уже были запряжены.

Отбиваясь от насекомых, они встряхивали гривами, сучили задними ногами,

отмахивались хвостами. Подальше, у другой повозки с трофейными битюгами,

белел колпак Лачуги. Повар с помощью двух молодых разведчиков укладывал

котел и провизию.

-- Ну, как у тебя там, Михаил? -- спросил Кузьмич.

-- Готово! -- ответил тот.

-- Выезжай на дорогу. Едем к Днепру.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Дожди сменились ясной погодой. Стояло настоящее "бабье лето" с белым,

летучим тенетником. Листья тополей, вспугнутые орудийными вздохами, долго

кружась в воздухе, желто-красными парашютиками спускались вниз, укрывая

багряным одеялом засыпающую землю. Еще под бледно-синим куполом неба не

раздавался плач журавлей, но уже было ясно, что пройдет денек-другой и

польется сверху прощальное курлыканье, наполняя человеческое сердце грустью

и неистребимой жаждой бытия.

В один из таких дней дивизия генерала Сизова, заняв вместе с другими

частями поселки Новый и Старый Орлик, что юго-восточнее Кременчуга, вышла к

Днепру.

Взорам бойцов открылась великая река. Днепр спокойно катил к морю свои

воды, был светел и приветлив.

Генерал Сизов и полковник Демин с командирами частей и офицерами штаба

укрывались в прибрежных тальниках, осторожно ходили вдоль реки, выбирая

места для переправы. Комдив бросал короткие вопросы.

-- Артиллерия подтянулась? -- спрашивал он полковника Павлова.

-- Подтянулась, Иван Семенович. Батареи занимают позиции. Производят

привязку целей. Гунько уже засек до десятка пулеметов.

-- О взаимодействии с соседями договорились?

-- Так точно.

-- Как со снарядами?

-- По два боекомплекта на орудие. Скоро еще подвезут.

-- Проверьте еще раз.

-- Слушаюсь.

-- Как с переправочными средствами? -- генерал обернулся к высокому

черноусому и краснощекому офицеру.

-- Понтонеры еще не подошли, товарищ генерал. А лодок набралось

порядочно. Сейчас саперы сооружают плоты для артиллерии. Особенно много

лодок собрано в полку Баталина.

-- У меня один старшина Фетисов раздобыл где-то штук десять, -- вставил

довольный Баталин.

-- Вы представили его к награде? -- спросил генерал.

-- Нет, еще не представлял.

-- Представить сегодня же! -- коротко сказал комдив и, обернувшись к

Демину, добавил: -- А вас, Федор Николаевич, прошу передать редактору: пусть

напишут о Фетисове хорошую статью! -- Комдив был сосредоточен и суров, как

всегда перед большим делом. -- Тюлин! -- позвал он.

-- Я вас слушаю, товарищ генерал!

-- Как только разведчики зацепятся за тот берег, начнете переправлять

свой полк. Поняли?

-- Слушаюсь, товарищ генерал. Спасибо за доверие! -- взволнованно

проговорил офицер. Он не забыл еще своего неприятного разговора с комдивом

на НП под Харьковом. Генерал строго внушал молодому командиру полка о

необходимости непрерывной учебы. -- Спасибо!.. -- еще раз повторил он, не