-- Где мне увидеть старшину? -- обратилась Наташа к Пинчуку.

-- Я старшина. Що трэба? -- спросил Петр (из-за его плеча выглядывало

плутоватое лицо Ванина).

-- Я санинструктор, мне надо комнату. Помещение... вот для этого, --

Наташа приподняла в руках большую брезентовую сумку с ярко-красным крестом

на боку.

-- Пидэмо за мною, товарищ...

-- Голубева, -- подсказала Наташа.

Они вошли в соседний маленький и, очевидно, давно оставленный хозяевами

домик; там уже орудовала какая-то бабка, протирая мокрой тряпкой окна.

-- Оце для вас.

-- Спасибо, товарищ сержант.

-- Що ще от мэнэ трэба?

-- Я слышала, у вас много раненых. Пусть сейчас же идут ко мне на

перевязку. Только по одному.

-- Добрэ,-- похвалил Пинчук, ценивший людей практичных и деловых.

Первым в хату Наташи вошел Вася Камушкин -- у него открылась старая

рана.

-- Садитесь вот здесь, -- указала Наташа на стул.

Она быстро развязала бинт. Кончик его присох, к ране. Наташа чуть-чуть

потянула.

-- Больно?

-- Пока нет... не очень... нет, больно!

-- Когда ранен?

Вася сказал.

-- Где?

Он ответил.

-- Сколько времени лежал в медсанбате? -- задавала Наташа вопрос за

вопросом.

Камушкин охотно отвечал. Он даже не заметил, как кончик бинта отделился

от раны. "Молодая, а хитрая",-- подумал Вася, глядя на светлые волосы

девушки, хлопотавшей у его руки. Иногда они касались его подбородка, и,

взволнованный, он поднимал голову выше, смущенно улыбаясь.

-- Ну, вот и все! Можете идти,-- девушка подняла на бойца

разрумянившееся от хлопот лицо. -- Через два дня снова приходите на

перевязку.

-- Спасибо вам... товарищ Наташа! -- поблагодарил Камушкин, поймав себя

на том, что ему вовсе не хочется уходить из этой хаты. Но за дверьми ждал

другой разведчик, и Вася заспешил.

-- Да, я забыла вас предупредить, -- остановила его Наташа. --

Постарайтесь недельку не работать этой рукой.

-- Постараюсь. А я забыл вас спросить. Вы -- комсомолка?

-- Комсомолка.

-- В таком случае нам надо познакомиться. Я -- комсорг роты. Моя

фамилия Камушкин, -- и он подал ей руку.

-- Наташа Голубева, -- сказала она еще по-школьному.

После комсорга к Наташе приходили другие разведчики. Она промывала

раны, перевязывала их, давала лекарства.

Девушка чувствовала себя так, словно прослужила в этой роте целый год.

Есть удивительная черта у фронтовиков: быстро роднить со своей боевой семьей

новичков. Не сговариваясь, они окружают нового своего товарища заботой,

стараются показать свое подразделение и себя, конечно, в лучшем свете.

Наташа почувствовала это уже в первый день своего появления у разведчиков, и

у нее было хорошо, радостно на душе. Ей хотелось как можно больше сделать

для своих новых друзей.

К полудню вернулись командир и Аким. Ванин слышал, как Аким, смущенно

улыбаясь, рассказывал Шахаеву:

- Стихи просил прочесть... Узнал от кого-то, что я пишу... Приказал

обязательно принести ему мои стихи... Говорю -- плохие, товарищ генерал!.. А

он свое: принеси, посмотрим! Неудобно получилось...

-- Почему неудобно? Покажи.

Сенька, нетерпеливо ожидавший конца их разговора, не выдержал,

таинственно поманил к себе Акима и шепнул ему на ухо про Наташу. Лицо Акима

сделалось краснее столового бурака.

-- Собственно... а ты не врешь?

-- "Собственно" не вру! -- передразнил оскорбленный Сенька.

-- А где она?

-- И чего это, Аким, находят в тебе девки хорошего? -- вместо ответа

спросил Сенька.

-- Ну, довольно же! Скажи, где?..

Ванин кивнул в сторону маленькой хаты.

-- Может, проводить? -- предложил он.

-- Нет, уж я как-нибудь один...

Аким направился к Наташе, но, опережая его, в хату вошел командир роты.

Он легко, мягкими прыжками, вбежал по старым, подгнившим ступенькам и

скрылся за дверью. Аким круто повернулся и широкими шагами пошел по двору.

Его остановил Сенька.

-- Что это ты, Аким, вздумал строевой подготовкой заниматься? --

дурашливо спросил он. Аким не ответил. Подошел к Лачуге:

-- Что-нибудь поесть найдешь?

-- Каша вот.

Аким попробовал и отшвырнул котелок.

-- Когда ты, Миша, перестанешь пичкать нас этим кондером? -- подоспел

Сенька.-- Видишь, даже Акиму не нравится. У всех повара как повара, кормят

солдат на славу. А в нашей роте... черт знает что!

-- Вон со старшиной разговаривайте, а я тут ни при чем,-- просвистел

сквозь выщербленные зубы Лачуга.

-- Как это ни при чем? Старшина тебе дает хорошие продукты, да ты,

Миша, не умеешь ими пользоваться. Ты сам на перловке жевательную мощность

потерял и теперь хочешь, чтобы и мы остались без зубов. А разведчику крепкие

зубы нужны... Так ведь, Аким?

Аким не ответил.

-- Впрочем, наш Аким и с зубами -- беззубый. Немцев по головке гладит.

Знала бы об этом Наташа, она бы на него и смотреть перестала. Девушки не

любят слабонервных нюнь... Им настоящие парни больше нравятся, вроде вот

меня. А что толку от тебя, Аким? Вот раскусит хорошенько Наташа, сразу...

Сенька не договорил. Худое лицо Ерофеенко покрылось багровыми пятнами.

-- Ты!.. Когда ты перестанешь... -- захрипел он, весь содрогаясь. --

Если ни черта не понимаешь, так учись! Заладил одно и то же! Глупо все,

неумно!.. -- губы Акима тряслись. -- Дальше своего носа ничего видеть не

хочешь!.. Парторг, видимо, совершенно напрасно хорошие слова на тебя

тратит!.. И вообще мне надоели твои остроты, Ванин! Поищи для них

кого-нибудь другого!.. А я больше не хочу ни говорить с тобой, ни слушать

твоих неумных шуток!..

Сенька опешил и не знал, как защищаться.

-- Ты, ты... Аким! Что взорвался-то?.. -- наконец пробормотал он,

пытаясь все обратить в шутку. -- Или тебя собака бешеная...

-- Что мне с тобой говорить? -- все еще взволнованный, но уже более

спокойно продолжал Аким. -- Тебе кажется -- только ты один по-настоящему

воюешь, а другие -- так себе!.. Впрочем -- довольно!.. И прошу тебя об одном

-- не подходи больше ко мне!..

Сенька остолбенел: этого он мог ожидать от кого угодно, но только не от

Акима!.. Растерянный и жалкий, Сенька пытался оправдываться, но Аким уже не

слушал его. Он вскочил из-за стола и, ссутулившись, метнулся прочь.

Округлившимися глазами Ванин смотрел ему вслед, мигая светлыми, опаленными

ресницами. Казалось, он готов был зареветь.

Аким выскочил в огород. С размаху сел на кучу обмолоченной соломы.

Раздувая ноздри, втягивал в себя знакомый с детства горячий, душный запах

полыни и сухой березки. Мальчонкой он любил зарываться в соломе, проделывать

в ней норы, устраивать с товарищами кучу-малу, прыгать с высоких копен. В

этих ребячьих играх всегда принимала участие и Наташа. Она больше находилась

среди ребят, а не с девочками: за это подруги сердились на нее.

Запах полыни, мысли о Наташе успокоили Акима, но тут же в сердце

возникла безотчетная тревога. Не оттого ли, что лейтенант зашел к Наташе?

Аким задумался. Ревность?..

Аким лег на солому, стал задумчиво смотреть на небо, редкими белесыми

облаками сбегающее за синеющий горизонт.

"А этот... ну чего ему от меня нужно? -- подумал Аким, вспомнив Сеньку.

-- Пристал и пристал!.."

Когда офицер вошел в хату, Наташа быстро одернула на себе гимнастерку,

отбросила на спину густые светлые кудри и, смущаясь, доложила:

-- Товарищ лейтенант, санинструктор Голубева! Занимаюсь перевязкой

раненых!

-- Вольно! -- шутливо-громко скомандовал Марченко. -- Почему не