Король, бояре, генералитет -- все! Не может быть... Что же это?.." И уже

вслух глухо и трудно выдохнул: "Негодяи, жалкие торговцы!.. Им ничего не

стоит продать родину. Лишь бы купец побогаче. Проходимцы!.. Ну, а ты куда

же? К какому берегу?" -- спрашивал себя генерал.

Ответа не находилось.

В тот день, когда Рупеску получил это письмо, в пяти километрах от

Бухареста, в лесу на небольшой полянке сидело человек сорок рабочих. Были

среди них металлисты, нефтяники, шахтеры, каменщики, ткачи,

железнодорожники. Судя по их исхудавшим лицам и по горящим, воспаленным

глазам, люди эти только что возвратились с нелегкого задания и теперь

обсуждали результаты своего похода. Им еще не верилось, что все кончилось

так благополучно, что их открытое выступление обошлось без жертв.

-- А вы видели, как перетрусил тот жандармишка, когда мы подходили к

зданию сигуранцы?

-- Что там жандарм: немцы и те разбежались от склада с оружием.

-- А другой отряд, сказывают, проник прямо во дворец. Как у них там,

Николае, все благополучно?

-- Все обошлось как нельзя лучше.

-- Ну и дела! Николае, а сегодня ночью вновь двинем?

-- Да, Николае, куда мы теперь?

Вопросы эти были обращены к невысокому, коренастому человеку с короткой

прической, который сидел посреди сгрудившихся вокруг него рабочих. На

коленях у этого человека лежал немецкий автомат. Вооружены были и остальные:

кто автоматом, кто винтовкой, кто револьвером. Один из них, шахтер, с

темными, узловатыми руками, по виду самый старший, спросил, беспокойно глядя

прямо перед собой:

-- Ну вот, сделали мы это дело. А дальше что? Скажи, Николае, что будем

делать дальше? -- Рабочий, по-видимому, знал Мукершану уже давно. -- Не по

домам же будем расходиться?

-- Только не это! Дома нам сейчас делать нечего, Лодяну. -- Мукершану

встал. За ним начали подниматься и другие. Однако он попросил: -- Сидите,

товарищи. Я так лучше увижу всех. Дома нечего делать! -- повторил он строже

и, испытывая знакомое ему воодушевление, заговорил горячо: -- Мы совершим

величайшее преступление перед страной, перед нашим исстрадавшимся, бедным

народом, если не воспользуемся благоприятно сложившейся обстановкой. Красная

Армия стремительно приближается к Бухаресту. Через неделю, самое большое

через две, она будет здесь. История нашего революционного движения не

предоставляла еще нам более удобного момента взять власть в свои руки и

навсегда покончить с буржуазно-помещичьими порядками. Мы покроем себя

неслыханным позором, если упустим этот исторический момент. Не стыдно ли

будет нам, передовому классу, если в такое исключительное время мы станем

отсиживаться дома?

Помните, товарищи, кроме нас, рабочих, в Румынии нет силы, способной

поднять весь народ на революционную борьбу и довести эту борьбу до победного

конца! Мы с вами, друзья, сделали только первые шаги. Теперь мы должны пойти

дальше, на решительный штурм прогнившего старого строя. Другого пути у нас

нет! Вокруг нас, рабочих, объединяются все прогрессивные элементы страны...

-- Ты, верно, не понял меня, -- обидчиво перебил угрюмоватый шахтер. --

Неужели я колеблюсь?..

-- Я уверен в тебе, Лодяну. Разве старый шахтер подведет? Но ты

спросил, что нам делать дальше. И вот я отвечаю. Вчера кто-то меня спросил,

кажется ты, Лодяну, пойдут ли за нами крестьяне? Вопрос уместный, ибо

беднейшее крестьянство -- наш главный союзник в борьбе. И от того, к кому

оно примкнет, будет зависеть исход этой борьбы. Вот почему многих из нас с

вами партия посылала в деревни и села. Мы хорошо знаем, чего хотят

крестьяне. Им нужна земля. Получить ее они могут только с нашей помощью, с

помощью рабочих. Убедить крестьян в этом -- значит завоевать их на свою

сторону. Думаю, что нам удастся это сделать! Бедные крестьяне -- а их

большинство! -- пойдут за нами!

-- Конечно, пойдут. Куда же им еще! -- выкрикнул рабочий в

железнодорожной гимнастерке. И вдруг, приблизившись к Мукершану и силой

усаживая его рядом с собой, застенчиво улыбаясь, попросил: -- Говорят,

Николае, ты видел русских солдат. Расскажи нам о них, Николае! Какие они из

себя?

Взволнованнее задышали рабочие. Освещенные улыбками, помолодели их

худые лица.

-- Расскажи, Николае!

-- Ты давно обещал!

-- Что ж вам сказать о них? -- Мукершану уселся поудобнее, пригласил

всех поближе к себе. -- Веселые ребята эти русские. Вот их ничто не устрашит

и не остановит. И очень надеются, что свою кровь они проливают на нашей

земле не даром, что мы, их братья по классу, будем действовать решительно.

-- Да уж не подведем! -- глухо проговорил шахтер. Его дружно

поддержали:

-- Антонеску вышвырнули. На этом не остановимся.

-- Гривица* больше не повторится! -- железнодорожник яростно щелкнул

затвором своей винтовки. -- Умнее стали...

* Имеется в виду забастовка железнодорожников в Гривице в 1933 году,

разгромленная правительством.

-- Разрешите от вашего имени заверить партию, что мы не остановимся на

полпути... -- Мукершану хотел еще что-то сказать, но его перебили:

-- Пусть ЦК не сомневается. Мы все пойдем за ним! А ты, Николае,

рассказывай нам о русских!

-- Давай, Мукершану!

-- Мы слушаем тебя!

-- Что ж, это можно. -- Мукершану положил свои тяжелые руки на

вороненое тело автомата. -- Сначала только вот о чем: Центральный комитет

поручил мне отобрать десятка два рабочих-добровольцев и отправиться с ними в

армию. Надо, товарищи, чтобы и армия пошла за нами и в решительный момент

поддержала нас. Кто желает пойти со мной?

-- Записывайте меня, -- первым попросил шахтер.

Но Мукершану возразил:

-- Нет, Лодяну, тебе надо остаться. У тебя пятеро детей, жена больная.

Да и возраст твой непризывной. Так что будешь работать среди молодых рабочих

в своей шахте. К тому же у тебя в армии служит брат. Парень он, помнится,

толковый.

-- Разумный, ничего не скажешь, -- с тихой гордостью за младшего брата

проговорил шахтер. -- Только обижаешь ты меня, старика, Николае...

-- Ничего, ты тут нужнее,-- успокоил его Мукершану.

Добровольцами оказались почти все. И Мукершану пришлось самому решать,

кого взять с собой в армию; пожилых семейных рабочих он уговорил остаться на

своих местах.

3

Дивизия генерала Сизова в полдень встретилась с большим препятствием.

Путь ей преграждала неглубокая, но бурная и довольно широкая горная речушка

Молдова, к тому же сильно порожистая. Движение полков застопорилось. Ждать,

пока саперы наведут переправу, было просто невозможно: в войсках

распространился слух, что левый сосед, овладев городом Тыргу-Фрумос, будто

бы уже подходит к Роману -- городу, взятие которого входило в задачу дивизии

Сизова. Слух этот еще больше подогрел и без того разгоряченные солдатские

души. Растерянность, вызванная встречей с злополучной речушкой, длилась

всего лишь несколько минут.

-- Что ж вы стоите, как мокрые курицы?.. Гвардия!..-- с этими словами

широкоплечий пехотный старшина с перевязанной головой, не раздеваясь и не

разуваясь, высоко подняв над собой бронебойное ружье, вошел в воду. -- За-а

мно-ой! -- закричал он, и солдаты, один за другим, хохоча и задыхаясь от

холодной горной воды, кинулись в речку.

-- Это же Фетисов повел свою роту! -- крикнул кто-то из сержантов. --

Ну и ну!.. Вот чертушка!..

-- Даешь Ромыния Маре! -- неслось отовсюду.