-- Дуб ты, а не акация,-- заметил сердито Громовой, обиженный тем, что

ему не дали довести до конца "стратегическую мысль", как он сам назвал свои

рассуждения.-- Кто ж так орет в трубку? Немцы могут услышать. У них от

страху слух-то, поди, заячий теперь, всякий шорох слышат.

Под зеленой сеткой, которой было прикрыто орудие, сидели артиллеристы и

негромко разговаривали. Как всегда в свободную минуту, они обсуждали вопросы

большой политики, весьма важные с их точки зрения проблемы.

-- А что будет с Антонеской, товарищи? -- спрашивал один, очевидно,

только для затравки: солдатами не раз обсуждался этот вопрос, и участь

Антонеску, в сущности, была давно уже предрешена ими.

-- Повесят, что ж ему еще,-- отвечал второй боец таким тоном, словно бы

оскорбился тем, что его товарищ не понимает таких простых вещей.

-- С Гитлером бы их на одной перекладине...-- мечтательно проговорил

первый и неожиданно добавил: -- Его, Антонеску, теперь, кажись, и сами

румыны повесили б...

-- Кто знает?

-- Что ж там знать? Повесили б, говорю тебе!

-- А почему ты так думаешь?

-- Почему, почему!.. Тоже мне новый почемукин объявился!.. Что ты ко

мне пристал? -- зашумел солдат, должно быть больше сердясь на себя оттого,

что не мог сразу ответить.

Он помолчал, подумал и уже уверенно выложил:

-- Ты видал, что в Гарманешти творится? Подняли румыны голову. Митинги

у них там и прочее. По шапке хотят они своего Антонеску. А откуда у румын

взялась такая храбрость, как ты думаешь? -- наступал на своего оппонента

солдат.-- А я скажу тебе откуда. Силу простой румын, трудовой то есть,

почувствовал, потому что мы с тобой здесь объявились. Мы хоть в ихние дела и

не влезаем, а духу придаем, смелости в общем. К тому же мы их не обижаем.

Стало быть, их обманывали насчет нас, головы им морочили то есть... А кто

морочил? Ясное дело, Антонеску, этот Ион паршивый! Понял теперь?!

Сквозь сетку брызгами лился яркий полдневный свет, рябил мельчайшими

бликами бронзовые лица артиллеристов, нагревал стальные тела орудий.

-- Снять сетки! -- скомандовал старший на батарее, и огневые ожили.

-- Гляньте, ребята, пехота уже навострила уши! -- крикнул Громовой,

показывая на стрелков, которые, облокотившись на кромки окопов, напряженно

всматривались вперед, в подернутые текучим маревом седые горбы дотов.

Недалеко от батареи Гунько расположился со своим молодым помощником

старшина Фетисов. Он и Федченко, тот самый юный солдат, которого Фетисов

когда-то обучал окопному искусству, приготовились бить по амбразурам дотов.

По должности старшины роты ему, Фетисову, находиться бы не здесь, но он

упросил командира роты и комбата разрешить ему произвести "эксперимент",

испытать новое свое изобретение -- бронебойку с оптическим прицелом.

Адъютант старший батальона, лейтенант Марченко, только что возвратившийся из

госпиталя, плохо верил в затею Фетисова и сказал ему:

-- Бросил бы ты, старшина, заниматься ерундой. Ничего из этого не

получится.

Фетисов удивился таким словам Марченко, но спорить с начальником не

полагалось. За старшину, однако, вступился комбат и разрешил испытать новое

оружие. А когда Фетисов отошел, комбат сказал, обращаясь к адъютанту

старшему:

-- Не понимаю я тебя, Марченко. Ведь грамотный ты человек. Штабное дело

поставил в батальоне неплохо. И вдруг не уразумел простых вещей. Ведь для

нас Фетисов -- клад!

3

Генерал Сизов с самого утра находился на своем наблюдательном пункте.

Сюда позже пришел и начальник политотдела. Демин вместе с работниками своего

аппарата последние дни почти все время находился в полках, проверяя

готовность подразделений, накоротке совещаясь с заместителями командиров по

политической части, с парторгами, комсоргами и агитаторами. Сейчас полковник

делился с генералом своими впечатлениями.

-- В первом батальоне тюлинского полка были? -- спросил Сизов.

-- Был.

-- Как там Марченко себя чувствует?

-- По-моему, с ним все в порядке. Хлопочет, ни себе, ни другим покоя не

дает. Не без заскоков, конечно. Не хотел, например, дать старшине Фетисову

испытать свое изобретение. В батальоне этом есть такой удивительный вояка!

-- Фетисов-то? Знаю о нем. Еще по Днепру! Конструктор-рационализатор!

-- Вот-вот! Какая светлая голова! Вы знаете, что он придумал?

Бронебойное ружье с оптическим прицелом, то есть снайперскую бронебойку.

Буду, говорит, по амбразурам дотов бить. Каково!

-- Ловко придумал, ничего не скажешь! -- от души похвалил генерал.--

Наверное, в дивизии таких много, только мы их плохо знаем. Ваши

политработники, Федор Николаевич, в первую очередь должны присматриваться к

таким людям и сообщать о них нам. Мы, начальники, должны учиться у таких

своих солдат. Ведь это золотой народ. Сколько полезного они могут подсказать

нам!

Демин помрачнел. "Начальник политотдела -- и упустил такой важный

вопрос",-- подумал он про себя осуждающе.

-- Выберем подходящее время и место. Проведем вроде слета бывалых

воинов,-- сказал он.

-- Хорошая мысль. Обязательно созовем такой слет. А пока что дайте

указание своим работникам, чтобы присматривались к людям, искали в ротах

своих Фетисовых...-- генерал еще что-то хотел сказать, но подошел адъютант и

показал на часы.

-- Пять минут осталось, товарищ генерал.

-- Хорошо. Передайте командирам полков, чтобы не отходили от

аппаратов,-- лицо комдива приняло свое обычное суровое выражение, которое --

Демин знал это -- станет радостно воодушевленным, как только начнется дело.

Сизов снова обратился к полковнику Павлову:

-- Так вы, Петр Петрович, полагаете, что разведчики все еще находятся в

доте?

-- Да, Иван Семенович, так. Иначе немцы не стали бы стрелять по своему

же доту,-- ответил Павлов, чаще обычного встряхивая контуженым плечом.-- И

Забаров убежден в этом. А ведь он, сами знаете, ошибается редко. И очень

просил меня, чтобы артиллеристы не трогали центрального дота.

-- А если разведчиков уже нет? Вы понимаете...

Оба замолчали.

-- Понимаю,-- после некоторого раздумья сказал Павлов.

-- Если в доте в самую последнюю минуту окажется враг, то это -- сотни

наших жертв, и полки не прорвутся...

-- Вы -- командир дивизии, принимайте решение сами,-- глухо проговорил

до этого молчавший Демин.

Лицо генерала налилось кровью. Он подошел к стереотрубе, глянул в нее,

потом оторвался и снова заговорил, обращаясь к офицерам, но только уже на

другую тему:

-- Как видите, опять на нашу долю пришлась самая неблагодарная

задача...

-- Делать вид, что мы-то и являемся гвоздем всего дела, главным

направлением? -- начальник политотдела устало улыбнулся, вспомнив, что точно

такую же задачу дивизия выполняла на Донце.-- А мне думается, Иван

Семенович, что это -- самая благодарная задача: обманывать противника,

путать все его карты.

-- Так-то оно так. Но люди...-- генерал поморщился, помрачнел.--

Впереди сплошные доты, а у нас артиллерии... сами знаете. Половину орудий

пришлось отдать левому соседу. Вся надежда на тяжелые пушки. А сегодня

отправили все тому же левому соседу еще две минометные батареи.

-- Очевидно, так нужно.

-- Разумеется,-- сказал генерал и сразу стал прежним --

спокойно-сосредоточенным. Плечи его по обыкновению приподнялись, и весь он

сделался каким-то упругим. Обернувшись к Павлову, сказал:

-- Петр Петрович, центральный не трогать.