-- Итак, вы клянетесь, что это станет достоянием вашего полка?

   -- Клянусь!

   -- Вы прочтете его тем, кого поведете завтра во дворец?

   -- Прочту. У нас все решено, ваше высокопревосходительство, -- ответил офицер.

   -- А знаете ли вы, кто находится теперь в казармах?-- пристально смотря в глаза офицеру, спросил Остерман.

   -- Нет, не знаю.

   -- Там Миних.

   И, лишь только Остерман произнес имя великого полководца, восторженный гул голосов прокатился по комнате.

   -- Он? Сам?..

   -- Да. Имейте в виду, господа, что мы играем в крупную игру и что нам надо выиграть сражение! -- внушительно произнес Остерман и обратился к попу: -- Вы, батюшка, священник. Прошу, глядите на меня не как на лютеранина-еретика, а как на сына единой христианской веры. Довольны ли вы тем, что творится ныне на Руси православной? Разве бояре-князья Долгорукие и иные православные не колеблют в царях духа благопристойной религиозности? Кто, как не князь Иван Долгорукий, приводил в опочивальню юного императора в канун великих праздников блудниц и потешниц? -- Голос Остермана все усиливался. Этот "старик" вдруг сразу помолодел на много-много лет. -- Они нас зовут "басурманами", эти пьяные, дикие князья. Вы, господа, не обессудьте, что я сказал это, -- обратился великий дипломат к князю Черкасскому и титулованному офицеру Масальскому. -- Вы на них не похожи; вы -- доблестные люди... Нет, я о них говорю, об этих палачах. Видит Бог, я хотел воспитать императора Петра в духе и правде христианских начал и правил, я -- немец!.. Правда?

   Рясоносцы молчаливо кивнули головой.

   -- Правда! Правда!

   Остерман не мог удержаться от доброй понюшки табака, а затем продолжал:

   -- А коли правда -- не угодно ли вам вот эту бумажку с подписью государыни? -- И он отдал второе воззвание.

   Общее недоумение читалось на всех лицах... Что это говорит и делает великий "оракул"?

   Орлиным взором обвел собрание Остерман и произнес:

   -- Слушайте, господа, меня внимательно. В России должна быть неограниченная монархия. Когда власть царицы не будет ничем и никем связана, ограничена, тогда всем будет лучше... Нельзя допускать к трону одних избранных. Они захватят власть. Все то, что предлагают Голицыны и Долгорукие, все эти пункты, кои в Митаве сгоряча подписала Анна Иоанновна, и то, что она должна будет подписать торжественно завтра, в день провозглашения ее императрицей, является гибелью для страны. Нам надо упразднить Верховный тайный совет. Это -- первое.

   -- Вы видите, -- обратился Черкасский к "конспирантам", -- великий птенец Петра Первого, знаменитый Остерман, сам член Верховного тайного совета, заявляет вам, что это мрачное учреждение надо уничтожить. Или и теперь вы станете сомневаться в том, что мы ведем безумную, опасную игру, которая может окончиться неудачей? Да разве, если бы это была неверная ставка, господин Остерман примкнул бы к нам?

   Почти до утра шло тайное заседание заговорщиков во главе с будущим канцлером Остерманом.

XVII

СОН АННЫ ИОАННОВНЫ

   После ухода "смелого" Ивана Долгорукого, долго не могла прийти в себя Анна Иоанновна -- а был уже час поздний, предутренний... Ужас овладел ею.

   -- Как могла я до того дойти? -- охала она. -- Что ж теперь будет? В полон попала я к князьям Долгоруким. Ежели строгость приму --они мне сейчас же о гуслях вспомнят. А Эрнст мой? Ну, как он узнает?.. -- Несколько раз, чтобы успокоить себя, она подкреплялась стаканчиками вина, и с каждым новым приемом отравы у нее становилось легче на душе. -- А что я сделала такого?.. Эка важность, подумаешь! Да разве я не царица? Что хочу, то и буду делать... -- подбодряла она себя.

   Красавец Иван Долгорукий неотступно стоял перед ее глазами. Она точно еще чувствовала его прерывистое дыхание, силу его медвежьих объятий.

   С большим трудом ей удалось заснуть... Сначала сон был тревожный, часто прерывающийся. Анна Иоанновна вскакивала на постели и кричала диким, испуганным голосом: "Ой, ой!.. Пусти!" Но постепенно она успокоилась, и вскоре сон перешел в глубокий.

   И страшное, диковинное стало сниться ей {Это был вещий сон: впоследствии все, за исключением личного присутствия Анны Иоанновны, сбылось наяву.}.

   Мрачная комната со сводчатым потолком -- не то вроде огромного склепа, не то погреба -- озарена багрово-красным светом. Этот страшный свет вырывается из пасти огромной печи, стоящей в углу. Целая масса каких-то странных, непонятных предметов заполняет почти все пространство унылого подземелья. Анну вводят и говорят ей:

   -- Ваше величество, садитесь на этот стул. Сейчас вы увидите, как мы будем расправляться с врагами.

   -- Чьими врагами? -- спрашивает она, стараясь рассмотреть лица тех, кто привел ее сюда.

   -- С моими! -- слышится ей знакомый голос.

   -- Ах, это ты, Эрнст? -- узнав Бирона, задает она вопрос.

   -- Да, это я. Ты, для которой я достал трон, изменила мне. За это ты обречена на страшную пытку: на твоих глазах первым будет замучен Иван Долгорукий.

   Жутко, страшно царице. С тоской всматривается она в диковинные предметы, которыми заставлена комната.

   -- Что это, Эрнст? -- робко спрашивает она, указывая на какое-то сооружение, похожее на качели.

   -- Это -- дыба, -- отвечает с отвратительной усмешкой ее фаворит.

   -- А это?

   -- Это -- железные гвозди, которые вбивают под ногти пытаемым. Два гвоздя будут вбиты и Ивану.

   -- А что вот это такое? -- показывает Анна Иоанновна на кресло.

   -- Это -- для особо важных преступников: кресло раскаливают добела и потом на него сажают пытаемого...

   Около печки сидит на корточках палач... Он подбрасывает поленья дров в печь, откуда летят искры.

   Все больший и больший ужас овладевает Анной Иоанновной. Она пытается бежать, но ее грубо схватывает за руку Бирон.

   -- Куда?! -- хрипло спрашивает он. -- Бежать задумала? Нет, посмотри до конца!..

   -- Пусти меня, пусти, Эрнст! Мне страшно!.. -- молит она. -- Смотри, какие-то страшные руки хотят схватить меня.

   Но Бирон молчит.

   -- Введите его! -- кидает он затем приказ заплечному мастеру.

   И вводят человека, полуобнаженного. Он молод, красив, но дрожит мелкой-мелкой дрожью.

   -- За что вы схватили меня? Я -- Иван Долгорукий, а вы кто? -- исступленно кричит он.

   -- А мы -- палачи!

   "Палачи?! Господи, где же я?" -- с тоской думает Анна Иоанновна.

   -- Где ты? Знай, Анна, что ты в комнате пыток, тайных сыскных дел канцелярии, -- шепчет, наклоняясь к ней, Бирон.

   -- Кто же учредил эту канцелярию?

   -- Я!-- гордо отвечает Бирон. -- Начинайте допрос с пристрастием!

   И Ивана Долгорукого начинают допрашивать.

   -- Хотел ли ты простудить государя?

   -- Нет, не хотел. Сами посудите: какая мне от того могла польза быть, когда он меня другом своим ближним считал? -- отвечает Долгорукий.

   -- А зачем же ты спаивал его?

   -- Сам он пить хотел...

   -- А девиц непотребных, заморских блудниц доставлял ты ему?

   -- Нет, не доставлял, -- трясет головой Иван Долгорукий.

   -- Врешь, негодяй! -- слышится ответ. -- Ну-ка, ребята, взденьте его на дыбу!..

   И князя Ивана вздымают. Слышится легкий хруст костей, и князь кричит:

   -- Ой-ой! Снимите, снимите, палачи! Тяжко мне, больно!..

   -- Сознаешься?.. -- захлебываются от удовольствия палачи, в особенности Бирон.

   -- Сознаюсь!.. -- еле слышно шепчет Долгорукий.

   -- Доставлял царю?

   -- Доставлял...

   -- А сестру свою, проклятую девку Екатеринку, хотел окрутить с царем?..

   -- Я тут ни при чем. Сжальтесь! Люди вы или звери?.. -- рвется из рук палачей добрый молодец.

   А один из палачей уже вбивает ему под ноготь блестящий гвоздь.