За завтраком, очень поздним, присутствовали Бестужев, Бирон и Джиолотти.
Петр Михайлович был угрюм, как никогда: он только что получил секретное сообщение из Петербурга, что над головой его дочери, княгини Аграфены Петровны Волконской, стоящей во главе политического заговора, собираются грозные тучи. Он отлично понимал, что это грозит и ему смертельной бедой.
Бирон, наоборот, был несказанно радостен, оживлен, а Анна Иоанновна -- та просто ликовала. Разговор шел о чудесах синьора Джиолотти, который сидел, как и подобает великому чародею, с важным, сосредоточенным видом.
-- Если бы я не видела всего этого собственными глазами, я подумала бы, что это -- сказка, -- произнесла герцогиня. -- Не правда ли, Петр Михайлович?
Бестужев, оторвавшись от своих тяжелых дум, ответил:
-- Вы правы, ваше высочество: я поражен не менее вас чудесами господина Джиолотти. Но...
-- Ах, Петр Михайлович, ты все еще сомневаешься? -- с досадой воскликнула Анна Иоанновна.
-- Если вы, ваше превосходительство, желаете еще в большей степени и ясности увидеть вашу повелительницу в императорской короне, будьте любезны присутствовать сегодня на сеансе, -- предложил Джиолотти.
-- Ведь вы, ваше высочество, дали уже ваше милостивое согласие быть на нем? -- склонился Бирон к герцогине.
-- Да, да! Хоть это и страшно, но я желаю до конца убедиться в справедливости предсказания синьора Джиолотти.
Большая гостиная, прилегающая к тронному залу, тонула в полумраке. Всего только одна свеча, стоявшая на столе в высоком подсвечнике, освещала ее. Двери гостиной были настежь открыты в зал.
В гостиную вошли Анна Иоанновна, великий магистр, Бестужев и Бирон.
-- У-у, как тут темно, как страшно. Жуть берет! -- попробовала пошутить герцогиня.
-- Я вас попросил бы, ваша светлость, настроить себя на несколько иной лад, -- сурово произнес Джиолотти. -- А теперь, прежде чем мы приступим к сеансу, будьте добры вымыть ваши руки. Умывальник вот здесь. Я приготовил его.
Все поочередно вымыли руки.
-- Садитесь, господа, за стол! -- предложил чародей. -- Вы, ваша светлость, займите место в этом кресле. Вам ясно виден проход в зал?
-- Да. Но там темно.
Суеверный страх уже начинал пробирать Анну Иоанновну.
-- Об этом вы не беспокойтесь, ваша светлость. Если наш сеанс удастся, вы увидите там то, что очень заинтересует вас. А теперь я попрошу вас всех составить из рук цепь.
Джиолотти показал, как надо сделать и составить цель, в которой сам он не принял участия.
Свеча в высоком шандале продолжала тускло гореть красноватым светом.
-- Я,-- начал Джиолотти, -- как великий магистр, приказываю вам думать только об одном: о том существе, которое неисповедимыми путями Всемогущего должно сделаться порфироносным. Думайте. Сильнее! Сильнее! Пусть разорвутся в искрах и стуке страстное томление и сила вашего флюида...
Неведомый доселе страх объял души присутствующих.
Анна Иоанновна, за ней Бестужев и Бирон явно почувствовали, как пальцы их рук стали вздрагивать. Что-то нестерпимо остро-колючее пронизало все их существо.
Великий магистр что-то бормотал. Была ли это жаркая молитва правоверного католика, магическое ли заклинание индийского брамина, торжествующий ли гимн самого Сатаны, -- это не могли решить испуганные, смятенные участники кабалистического "действа".
Джиолотти, стоя позади Анны Иоанновны, крестообразно производил над ней пассы.
И вдруг словно сильный ветер ворвался в комнату. Испуганно заколебалось пламя свечи и сразу потухло. Полная тьма воцарилась кругом.
Но вот в этой тьме таинственно-трепетным зеленоватым огнем загорелось какое-то пятно. Оно стало расти, шириться, принимать определенные контуры, формы.
И все ясно увидели пред собою высокую, полную женщину, газообразную, как бы сотканную из пара.
-- Трр... трр... стук-стук-стук... -- ясно прозвучало в гостиной.
-- Ободритесь! Смотрите!.. -- прошептал Джиолотти Анне Иоанжовне.
Та широко открытыми глазами глядела на страшное привидение.
Таинственная женщина выплыла медленной походкой из гостиной и подошла к ступеням трона... Вот она всходит по ступеням, вот садится... И сразу как бы сияние пошло от нее и осветило зал.
Заколебались колонны, кресло, верхушка трона... Казалось, что все это вот-вот разрушится... А на смену старому кетлеровскому трону выступило новое, иное: орел, скипетр и держава Российской империи. На голове газообразной женской фигуры горела императорская корона...
-- Господи! Да ведь это -- я, яй -- дико вскрикнула Анна Иоанновна и навзничь, во весь рост грохнулась на пол.
* * *
Герцогиня заболела серьезно и опасно. Ввиду того, что в ту минуту, когда ее в обморочном состоянии вносили в ее спальню, там находилась гофмейстерина Клюгенау, опрыскивавшая ее постель какими-то таинственными каплями, последнюю обвинили в покушении на драгоценное здоровье августейшей герцогини и через несколько дней удалили в ссылку. А "капли-яд" эти были -- ловкая "шутка" Бирона, вернее -- синьора Джиолотти.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
РОССИЙСКАЯ ХМАРА
Был конец декабря 1730 года.
Императрица Екатерина Первая, процарствовав всего два года, отошла уже в вечность, и царем сделался мальчик-отрок, Петр II Алексеевич, сын царевича Алексея.
Что-то тревожно-тоскливое уже давно черным пологом нависло над Россией... Все притихли, прижались и с испуганными лицами на ушко передавали друг другу политические вести. Великая "хмара" колыхалась над несчастной империей.
И неудивительно: этот короткий период времени ознаменовался чуть ли не ежедневно неожиданными событиями, волновавшими умы. Никогда, быть может, дворцовая, придворная жизнь не приносила столь часто таких сюрпризов, как в те годы. Дворцовые интриги, козни, сплетни, опалы ("сильнейших", возвеличивание "ничтожнейших", ссылки -- все это составило какой-то безобразный клубок, опутавший столицу Российской империи. Это был апофеоз "императорского временщичества" со всеми его темными сторонами.
"Священность особы" императриц и императоров, а главное, их самодержавность являлись на деле лишь пустыми, громкими словами: благодаря тому, что была нарушена прямая линия престолонаследия, российские венценосцы оказывались в руках той и иной могущественной партии, которая способствовала их воцарению, которая "добыла им трон", А за эту услугу партии и временщики брали Такие "награды", что являлись едва ли не полновластными руководителями и делателями судеб российских.
Иностранные историки и дипломаты писали: "Что делается в России -- не поддается описанию: все в разгроме. Правят всем фавориты и фаворитки".
"Остерман, этот блестящий основатель "русской дипломатии", хотел дельно воспитать способного и доброго Петра II и покорить его своей воле; он привлек к своему плану сестру царя. Наталья Алексеевна была воспитана иностранцами, вместе с дочерьми Петра I, отлично говорила по-французски и по-немецки, любила серьезное чтение. Задумчивая, великодушная четырнадцатилетняя царевна проявляла волю и проницательность: она была "Минервой царя", увещевая его учиться и слушаться Остермана. Но она вскоре умерла от чахотки, и Петр II подчинился совсем другому влиянию. Его друзьями стали Долгорукие -- князь Алексей и его сын Иван. Это были грубые, невежественные люди; двадцатилетний Иван был образцом кутилы высшего круга того времени. Долгорукие задумали овладеть Петром, развивая в нем самоволие, леность и страсть к забавам. Они постоянно возили его на прогулки, особенно на охоту, и устраивали пирушки. Весь этот кружок не терпел Меншикова. Мальчик, восстановленный против временщика, начал делать ему сцены и кричать: "Я покажу, кто император: я или он!" Меншикова сослали в Березов, власть перешла к Долгоруким. Под предлогом коронации двор переехал в Москву, где Петр совсем предался забавам. Сестра князя Ивана, грубая, но разбитная Екатерина, была объявлена невестой царя, а Иван, уже обручившийся с богатой красавицей, дочерью Бориса Шереметева, стал все позволять себе, рыская по Москве с отрядом драгун" {Проф. А. Трачевский.}.
