-- Ступайте! -- последовал вторичный властный приказ.

   Клюгенау покорно вышла.

   По ее уходе Анна Иоанновна, чисто по-московски, "по-измайловски" всплеснув руками, воскликнула:

   -- Да что же это такое, матушки? Или весь свет белый пошел против меня? Замуж захочешь идти -- не смей, потому какие-то проклятые "конъюнктуры" не сходятся; если так просто, поразвлечься желаешь -- тоже не смей: немка какая-нибудь протестует: "Мой он, дескать, а не ваш". А что же мне на сем свете принадлежит? Ничего, кроме тоски, скуки, слез да одиночества?

   И Анна Иоанновна решила объясниться с Эрнстом.

   Бирон явился в этот вечер к ее светлости в особенно бодром, приподнятом настроении духа. Он понимал, что герцогиню необходимо "подстегивать", по его любимому "лошадному" выражению, иначе она совсем сомлеет со скуки и наделает, чего доброго, таких чудес, за которые ее удалят из Митавы. А ведь еще большой вопрос: потянет ли она его за собой?.. Случай с Морицем, только чудом не разрушивший всех его горделивых, честолюбивых планов, заставил "милого Эрнста" стоять настороже, быть начеку.

   -- Ваша светлость, вы опять скучаете? Это видно по вашему лицу, -- начал ловкий "конюх", склоняясь на одно колено перед герцогиней и покрывая поцелуями ее руку.

   Анна Иоанновна отдернула ее, хотя без гнева.

   -- А тебе весело, Эрнст Иванович? -- насмешливо спросила она. -- Ишь, как ты разгорелся...

   Бирон улыбнулся:

   -- Я не могу веселиться, ваша светлость, когда моя повелительница скучает.

   -- Ого? Ты -- такой верный раб?

   При слове "раб" Биррна передернуло. Впрочем, эту резкую фразу он сейчас же поспешил "смягчить", переделать по-своему:

   -- Когда солнце не светит, все люди становятся несчастными, хмурыми... Я хотел предложить вам, ваша светлость, какое-нибудь развлечение... Вполне необходимо встряхнуться...

   -- Какое же развлечение может быть в этой проклятой Митаве? -- апатично произнесла Анна Иоанновна.

   Бирон, знавший слабость герцогини к охоте, живо воскликнул:

   -- А охоту устроить, ваша светлость? Мои егери напали на след нескольких кабанов. Правда, это -- опасная охота, но такой великолепный Немврод, как вы, не должен бояться ничего! -- И он близко нагнулся к Анне. -- И притом ведь около вас буду я, который готов отдать последнюю каплю крови за счастье увидеть хоть одну улыбку на вашем лице!.. -- страстно произнес он.

   Анна Иоанновна блаженно улыбнулась. -- Ах, до охоты ли теперь, Эрнст Иванович! -- уже расчувствовалась она. -- Да как-то и неловко теперь выйдет. Время такое тревожное, сам знаешь. "Вот, -- скажут, -- вдет заваруха, а наша герцогиня охотами себя тешит". Пообождем уж малость...

   -- В таком случае не устроить ли бал? Вы, ваша светлость, не должны забывать, что вы -- герцогиня Курляндская. Отчего бы вам не показать митавскому обществу, что все происшедшее -- пустяшная комедия для вас, герцогини и племянницы императора?

   -- Пожалуй... А то на самом деле подумают, что презренный раб Меншиков нагнал и на меня, русскую царевну, такого страха, что я боюсь высунуть нос из своих покоев. А я на него плевать хочу! -- сразу всколыхнулась Анна Иоанновна.

   Одна лишь имя ненавистного ей человека привело ее в состояние бешенства.

   Бирон довольно улыбнулся и тотчас произнес:

   -- Я говорил по этому поводу с Петром Михайловичем. Он одобряет мой план...

   Анна Иоанновна пытливо поглядела на своего тайного фаворита.

   -- А ты давно стал дружить с Бестужевым?

   -- Мы сошлись с ним в исходной точке политических взглядов, -- важно ответил "конюх".

   -- А-а... тем лучше, тем лучше... Лучше иметь двух друзей, чем...

   -- Чем двух врагов?

   -- Да, да... Ты большой умница, Эрнст Иванович.

   -- Но это еще не все, что я хотел сообщить вам, ваша светлость, -- радостно-возбужденно продолжал "поощренный" Бирон. -- Я готовлю вам к этому балу сюрприз.

   Вдруг, сразу Анне Иоанновне почему-то вспомнился только, что происшедший разговор ее с гофмейстериной Клюгенау. Она вздрогнула и отшатнулась от своего Биро-на, который совсем было уж близко придвинулся к ней.

   -- Если это тот самый сюрприз, который и я готовлю тебе, -- промолвила герцогиня, -- то советую...

   Бирон в недоумении широко раскрыл глаза.

   -- Какой "тот самый сюрприз", ваша светлость? -- воскликнул он. -- Откуда вы можете знать?..

   -- От нее самой, -- резко промолвила Анна Иоанновна.

   -- От нее? -- еще с большим удивлением переспросил Бирон. -- Позвольте, ваша светлость, я решительно не понимаю, о чем и о ком вы говорите.

   Лицо герцогини покрылось румянцем гнева.

   -- Ты лукавишь, Эрнст!-- гневно вырвалось у нее.

   -- Я? Я лукавлю? Перед вами? Да что с вами, ваша светлость?..

   В голосе будущего временщика зазвучали столь искренние ноты изумления, что Анну Иоанновну сразу взяло сомнение.

   Тут какая-то путаница... Не может он так притворяться", -- пронеслось в ее голове.

   -- Ну, хорошо... Расскажи сначала ты мне о твоем сюрпризе, а потом я поведаю тебе о своем, -- насмешливо бросила митавская затворница.

   -- Извольте, ваша светлость. Со дня на день, а теперь с часу на час я ожидаю прибытия в Митаву одного великого человека, которого я выписал.

   -- Ты выписал? -- воскликнула Анна Иоанновна.

   -- Да, я.

   -- Великого человека?

   -- Да, именно великого.

   -- Кто же он? -- помимо своей воли испуганно спросила герцогиня.

   Бирон промолчал. Только его глаза, властные, самоуверенные, все пытливее впивались в глаза царственной затворницы. И в это время -- был уже одиннадцатый час ночи--в старых печах кетлеровского замка послышался скорбный, заунывный вой...

   "У-у-у!.. А-а-а!" -- доносились тоскливые звуки.

   Анна Иоанновна побледнела. Она бросилась к Бирону и, охватив его шею своими пышными руками, затрепетала на его груди.

   -- Ты слышишь? Слышишь? -- воскликнула она. -- Опять этот страшный вой... Спаси меня, Эрнст, я не хочу умирать... Господи, как мне страшно!..

   -- Анна... милая моя!.. -- актерски-сладким голосом воскликнул Бирон. -- Приди в себя... придите в себя, ваша светлость...

   "Ах!" -- тихо пронесся чей-то подавленный шепот отчаяния за портьерой.

   Анна Иоанновна, оттолкнув от себя Бирона, стояла в позе холодного ужаса, с широко раскрытыми глазами.

   -- Ты слышал? Слышал? -- пробормотала она.

   -- Что? Я ничего не слыхал... Голос Бирона тоже задрожал.

   "Ах, эти проклятые бабы! -- промелькнуло в его голове. -- Они могут хоть кого свести с ума своими нелепыми страхами!.."

   -- Там... за портьерой... кто-то плакал и кричал страшным страданием, -- продолжала лепетать Анна Иоанновна.

   Бирон стал успокаивать ее. Он "воровски" поцелуем" целовал пышные волосы русской царевны, и та, чувствуя около себя присутствие сильного мужчины, мало-помалу успокоилась.

   -- Так кто же этот "великий" человек, о котором ты говоришь, Эрнст Иванович?-- спросила она.

   -- Это -- тот человек, для которого прошлое, настоящее и будущее является открытой книгой. Он всемогущ; он может все предвидеть, все предугадать, все предсказать.

   -- Колдун?-- по-московски затряслась "ее светлость". Бирон, презрительно усмехнувшись, произнес:

   -- Ах, ваша светлость, вам, казалось бы, давно было пора отрешиться от "мамушкиных сказок"! Колдуны, бабы-яги, домовые и лешие -- не по вашему сану. Нет, тот человек, о котором я говорю, которого я выписал и который скоро должен прибыть в Митаву, -- не колдун, а величайший ученый, прозорливец. Он изучил тайны великого Востока, разодрав завесу таинственной Индии, этой колыбели человечества. Он постиг ту высшую премудрость, перед которой все наши познания-- жалкий лепет ребенка. Для него нет неведомого, ибо он -- великий магистр.