-- А герцогом Курляндским кто же будет?

   -- Или герцог Голштейнский, или я.

   -- Вы?! -- вырвался у Анны Иоанновны возглас удивления.

   -- Да, я, ваше высочество. Герцогиня провела рукой по лбу.

   -- А-а... теперь все понимаю... все, все!.. -- вырвалось у нее, она круто повернулась и пошла к выходу из зала, но в дверях остановилась и глухо бросила светлейшему: -- Хорошо!.. Я согласна. Я уезжаю в Митаву. Прощайте, Александр Данилович!

   -- А разве не до свидания, ваше высочество? Я тоже скоро прибуду в Митаву.

   -- Но ведь мы уже обо всем переговорили, -- надменно произнесла Анна Иоанновна и скрылась за дверью.

V

"ВЫ МЕНЯ ОБМАНУЛИ, МОРИЦ..."

   До Митавы оставалось всего версты три-четыре.

   Темнее тучи возвращалась в свою резиденцию Анна Иоанновна после "постылого свидания" со светлейшим.

   Легкая коляска, в которой она сидела со своей служанкой, быстро неслась по шоссе; Сумерки роскошного июньского вечера уже падали на поля, от которых несло чудесным запахом свежескощенной травы.

   Вдруг позади коляски послышался топот бешено скачущей лошади.

   -- Кто это, ваша светлость? -- испуганно воскликнула трусливая служанка.

   Анна Иоанновна обернулась и стала пристально всматриваться.

   -- Не вижу... пыль идет столбом... Ах да, неужели?.. Нет, нет... ошибаюсь я!.. -- В смущении и робости она откинулась на спинку коляски.

   А топот становился все ближе, ближе... Уже доносился храп взмыленной лошади.

   Всадник догнал коляску и, крикнув кучеру: "Стой!", склонился с седла к сиденью.

   -- Ваша светлость! Моя обожаемая невеста Анна! -- послышался вздрагивающий красивый голос Морица.

   Все задрожало в Анне Иоанновне -- и руки, и ноги, и сердце. Кровь горячей струей забилась в жилах... И жутко, и до смерти сладостно сделалось ей.

   -- Я поджидал вас здесь, в лесу, Анна, -- по-французски сказал граф Саксонский. -- Я ведь узнал, куда вы поехали. Вы виделись с этим проклятым медведем Меншиковым. И знаете, что со мной произошло сейчас? Какие-то наемные убийцы стерегли меня. Они из засады стреляли в меня, -- смотрите, я ранен в руку, Анна! Но что такое какая-то жалкая царапина в сравнении с моей к вам любовью!

   Любовь и тревога за участь этого человека всколыхнули душу Анны Иоанновны, но это был лишь один момент.

   -- Мне неудобно разговаривать с вами здесь, на проезжей дороге, ваше высочество, -- сухо промолвила она. -- Вы видите, я -- не одна. Если вам угодно побеседовать со мной, я прошу вас пожаловать ко мне сегодня попозже, часа через три, в мой замок...

   Мориц был удивлен холодным тоном герцогини.

   -- А как я могу приехать к вам? Открыто? -- с неудовольствием спросил он.

   -- Совершенно открыто. Вас будут ожидать, вас встретят, -- ответила Анна Иоанновна и по-немецки крикнула кучеру: -- Пошел!

   Старый замок Кетлеров, резиденция-тюрьма вдовствующей герцогини, был освещен.

   Первым лицом, которое встретила Анна Иоанновна при входе в свои покои, была ее гофмейстерина Клюгенау. Заметив смертельную бледность, покрывавшую лицо ее повелительницы, красавица баронесса всплеснула руками.

   -- О, Боже! Вам дурно, ваша светлость? -- засуетилась она.

   Анна Иоанновна отвела ее рукой и твердо произнесла:

   -- Позовите ко мне Бирона, если он находится в замке.

   Гофмейстерина изменилась в лице и круто отвернулась от ее светлости.

   В глубоком изнеможении, бессильно опустив руки, сидела царственная митавская затворница в кресле. Она не переменила туалета, в котором ездила на свидание со светлейшим. Не до того, должно быть, было ей. Глубокие складки бороздили ее лоб. Какая-то тревожная мысль залегла на ее лице.

   Раздался стук в дверь.

   -- Войдите! -- крикнула Анна Иоанновна по-немецки.

   На пороге стоял Бирон.

   Пожалуй, никогда, даже впоследствии, когда этот "конюх" находился на высших ступенях власти, на его лице не, играла столь торжествующая улыбка, полная удовлетворенного самолюбия, злорадства, как в этот момент. Взор его красивых, выразительных глаз впился в скорбно-понурую фигуру сидящей Анны Иоанновны.

   -- Это -- вы... это -- ты, Эрнст Иванович? -- тихо проговорила она. -

   -- Как видите, ваша светлость... -- ответил Бирон, не трогаясь с места.

   -- Подойди сюда... поближе... мне надо сказать тебе несколько слов...

   Бирон подошел.

   -- Вот что, Эрнст Иванович! Скоро сюда прибудет принц Мориц Саксонский... Я назначила ему свидание сегодня вечером.

   Глубокое изумление отразилось в глазах Бирона.

   -- Что же вам угодно от меня, ваша светлость? -- насмешливо спросил фаворит, которого Анна Иоанновна в этот период времени держала еще "в черном теле".

   -- Так как мой обер-гофмаршал Петр Михайлович сегодня отсутствует, ибо он отправился к светлейшему,то его обязанности я возлагаю на тебя. Я поручаю тебе встретить и проводить в парадный зал Морица и доложить мне о его прибытии.

   Бирон побледнел.

   -- Ваше высочество, ваша светлость! -- дрогнувшим голосом проговорил он. -- Рискуя навлечь на себя ваш гнев, я тем не менее отказываюсь исполнить ваше приказание.

   Он ожидал вспышки злости, бешенства и был поражен кротким голосом, каким герцогиня апатично и спокойно спросила его:

   -- Почему ты отказываешься, Эрнст Иванович?

   -- Да потому, что это свыше моих сил! Неужели вы полагаете, что здесь, -- Бирон стукнул себя по сердцу, -- что здесь находится не сердце, а камень? Или вы, порфироносицы, твердо убеждены, что любовь, ненависть и ревность составляют исключительно вашу привилегию? А простые смертные, дескать, рабы только? -- Бирон преобразился. Как большой и умный актер, он нашел для этого случая особые интонации голоса. --Я не могу встречать Морица, потому что я глубоко ненавижу его, потому что он грубо оскорбил меня. Ваша светлость! Не забывайте, что тот человек, которому хоть единый раз довелось увидеть солнечный луч, страшится и ненавидит тьму. Видеть торжество другого человека в то время, когда твое собственное сердце обливается кровью из-за одной и той же причины, -- это та пытка, до которой не дошли даже святые отцы инквизиции...

   Всю эту тираду Бирон произнес тем гневно-проникновенным голосом, с тем пафосом, который сильно действует на глупых, рыхлых женщин.

   -- Ах, ты вот о чем... -- печально улыбнулась Анна Иоанновна. -- Только ты неправду говоришь: и у нас, носящих горностай, есть чувство и сердце, Эрнст. Принеси мне вина, мне что-то не по себе.

   Бирон послушно вышел.

   Тогда герцогиня в отчаянии заломила руки.

   -- Не иметь права никогда принадлежать себе! -- оскликнула она.-- О, этот горностай...

   Бирон вернулся с вином.

   -- Налей! -- приказала Анна Иоанновна.

   Он налил кубок.

   Герцогиня с жадностью выпила мелкими глотками и воскликнула:

   -- Хорошо!.. Теперь я понимаю, почему у нас на Руси так любят прибегать к сей отраве. Мутится ум, а на душе светло так становится... Да ты, Эрнст Иванович, не волнуйся: сегодняшнее свидание будет последним с ним... с Морицем. Понял?

   -- Ваша светлость!.. Вы не шутите? -- бросился к ногам герцогини Бирон.-- Правда это?

   -- Правда.

   Бирон стал осыпать поцелуями руки Анны Иоанновны; а она, задумчиво склонив голову, тихо промолвила:

   -- Да, да, все кончено, мой верный вассал. Ступай, скажи Эльзе Клюгенау, чтобы она пришла помочь мне одеться, а сам ожидай Морица.

* * *

   Сильно дрожали руки красавицы Эльзы Клюгенау, когда она помогала герцогине облачаться в ее парадный туалет.

   -- Ваша светлость, разве вы наденете корону? -- удивленно спросила она.

   -- Да, надену. Сегодня я должна быть в парадной форме, моя милая баронесса.